Сергей Кравченко.
Кривая Империя.
Книга 3
Часть 7. Раскол (1645 — 1689)
Алексей осиротел разом. Его мать, царица Евдокия скончалась вслед за царем 18 августа 1645 года. Царевич остался под присмотром Бориса Ивановича Морозова, который воспитывал и обучал его с трехлетнего возраста. Теперь обучение продолжилось на примере управления отдельно взятым великим государством. Морозов стал править решительно и поучительно.
В считанные дни был с честью отпущен домой королевич Вальдемар. Следом за ним мирно уехали польский посол Стемпковский и обомлевший Луба. В Европе потихоньку переставали ворчать на русских.
Зато на Юге явились сразу два самозванца. Казак Ивашка Вергуненок, проданный татарами в рабство еврею из Кафы, сделал себе меж лопаток «царский знак» — татуировку в виде полумесяца со звездой. Стал этот знак всем показывать и называться сыном царя Дмитрия. Народ конечно поверил. Хозяин Ивашки продал его — уже дороже — в Крым. Там хан велел держать претендента в железах про запас. Но нашлось слишком много свидетелей уголовного прошлого самозванца, и он подешевел.
В Константинополе объявился Тимошка Акундинов, спаливший заживо свою жену в собственном доме и убежавший на Юг. Тимошка назвался сыном царя Василия Шуйского. Но годы не сходились. Шуйский умер уж 37 лет тому, а Тимошке и 30 не было. К нему тоже потеряли интерес.
В начале 1647 года царь Алексей надумал жениться. Он не понимал тогда, а мы-то с вами слёту схватываем, что его подзуживал 500-летний юбилей родной столицы. Этот неотпразднованый празник не мог длиться в нетях, поэтому всем вдруг захотелось чего-нибудь радостного, и хорошее настроение взялось как бы ниоткуда.
На трубный глас жениха всея Руси столпилось 200 девушек. Этих сортировали бояре и родственники государя. Оставили 6 штук, — чисто по внешним данным.
Из шести царь выбирал сам.
Он однозначно становился на дочери Рафа Всеволожского. Но так резко тормозить не следовало. Несчастная девица не выдержала коронного предчувствия и рухнула в обморок. Сплетни по этому поводу были такие.
1. Иностранные послы считают обморок следствием стресса.
2. Но наши уверены, что это — колдовство матерей невест из отставленной пятерки.
3. Тогда иностранцы высчитывают, что интриговал Морозов, пожелавший породниться с царем, женивши его на сестре собственной невесты.
4. Но наши ловят колдуна Мишку Иванова и уличают его в «косном жжении и наговоре» на Всеволожскую.
В общем, падшая красавица с родней оказалась в Сибири на 6 летнем карантине, а царь и Морозов дуплетом женились в январе 1648 года на сестрах Милославских — Маше и Ане.
Суета народу не понравилась. Стали шептаться, что царь косит на Запад. Вот он и траур по отцу тянул по-европейски, целый год, вместо чем 40 дней поскорбеть, да и врубить свадьбу во всю мочь.
Новые родственники правителей сразу стали борзеть. Они забрали под себя оборонпром — Пушкарский приказ — с основными бюджетными заказами, захватили прибыльное судейское дело.
Жить стало разорительно. Люди толпами собирались у церквей, писали жалобы, передавали их царю. Но жалобы застревали у Траханиотовых, Плещеевых, Милославских и прочих, плотно обложивших царя.
25 мая 1648 года царь верхом возвращался из Троицы, когда его лошадь была схвачена под уздцы дерзкой рукой. Толпа, нахлынувшая со всех сторон, стала жалобно упрашивать государя отставить судью Плещеева и поставить кого-нибудь с человеческим лицом. Царь милостиво обещал и поехал себе дельше. Тут же в толпу врезались конные люди Плещеева и стали пороть нагайками российский народ — вцелом. Народ рассвирепел и взялся за любимое оружие — булыжник. Плещеевские хлопцы кинулись спасаться в Кремль, не ожидали они такой грубости народной. Толпа увязалась следом. Кремлевские обитатели сильно испугались. Было громко объявлено, что Плещеев воистину вор, так его сейчас и поведут казнить — вон из тех сеней — да вон в те сени. Вышел опереточный палач, стали чего-то зачитывать, изображать, но когда вывели Плещеева, то народ наш решил не дожидаться, пока вора куда-нибудь замылят. Напёр, налез, ухватил гада и растерзал на сувениры.
Боярин Морозов вышел успокоить народ, — чуть было не убили и его. Начались погромы. Спалили дом Морозова, ободрали с его жены украшения, разграбили еще несколько домов, и тут вспыхнул пожар. За день выгорела половина центра Москвы, пострадали и посады. После пожара буйство возобновилось, но в дело вмешались немецкие наемники. Они прошли красивым строем, с развернутыми знаменами и барабанным боем. Москвичи расступились. Немцы окружили Кремль, выставили стражу у дворца. Начались переговоры да уговоры. Народных представителей два дня поили и кормили. Наконец пообещали им разобраться с беглыми Морозовым и Траханиотовым. Ну, последнего поймали и казнили. А Морозова тихо сплавили в монастырь и объявили во всероссийский розыск. Пока искали, царь лично писал ему, чтоб не высовывался.
Летом на освободившиеся должности назначили «добрых» людей. Потом царь во время крестного хода со слезами стал просить народ не понуждать его казнить Морозова. Ну, в самом деле, жалко же свояка! Мы его казним, Аня Морозова расстоится, будет рыдать сестре — царице Маше, и семейная жизнь государя разладится. Увидав слезы царя, народ дружно запел ему многие лета, и стал сам просить о милости к Морозову.
Свояка вернули, но звезда его закатилась.
На пустом месте появился новый «воспитатель». Звали его Никон.
Никон родился в мае 1605 года вместе с русской Смутой. Поначалу его крестили Никитой. Отец у него был крестьянин Мина. Получалось — Никита Минин, однофамилец будущего народного героя.
Никита сформировался как личность в тяготах сельского средневекового детства. Матери не помнил совсем. Мачеха у него была такая, что жизнь мальчика не раз висела на волоске. От страха и отчаяния Никитка научился читать. Тогда это было, как сейчас — нечаянно окончить Сорбонну. Тут зачастили к Никитке какие-то колдуны мордовские, проповедники христианские. Они стекались посмотреть на чудо — в глухой лесной деревушке Вельдемановке, Княгининского уезда, в 90 верстах от Нижнего щенок чёрной породы УМЕЕТ ЧИТАТЬ!
Колдуны, как входили к Никитке, так в голос пророчили ему царство. Или всея Руси, или всея Церкви. Ну, для Руси надо было хоть какое-нибудь, хоть наиподлейшее дворянство иметь, а для церкви — уже всё имелось: грамота, духовные книги, страшный внутренний жар и ободранная до мяса ласками второй мамы обратная сторона медали.
Никита ушел в монастырь Макария Желтоводского учиться дальше. Но в монахи вступить ему не дали. Родственники вытащили его из монастыря, женили. Стал Никита служить обычным, белым попом. Но читал уж очень складно, и его «перезвали» в Москву. Бог вёл 20-летнего мессию и далее. У него скончались три младенца подряд, — это ли не знак мирского отторжения? Никита уговорил жену на развод. Супруги разошлись в прямом смысле. Она — в московский Алексеевский монастырь, он — в другую сторону, — в Анзерский скит на суровом Белом море.
Здесь Никита стал монахом Никоном. Казалось бы, в монахи идут для успокоения души после вавилонских драм. Для этого и имя меняют, чтобы начать с нуля. Но нет. Наш Никита-Никон и здесь обуреваем был нутряным огнем. Его речи во спасение мира и города насмерть перепугали беломорскую братию. Никон перебрался в Кожеезерский монастырь под Новгородом. Тут его слушали, развесив уши, и в 1643 году избрали игуменом. В 1646 году, выступая в Москве по делу, Никон был услышан молодым, холостым царем. Никона оставили в столице, посвятили в архимандриты Новоспасского монастыря и обязали по пятницам являться в дворцовую церковь к заутрене, а потом вести с царем заумные беседы. В беседах Никон не унимался. Он стал грузить царя какими-то бедами народными, «печаловаться» о судьбах вдов, сирот и прочих. Царю было недосуг разбирать весь этот соцкультбыт, — он как раз желал жениться, — и поручил Никону лично печаловаться, о ком сам знает. Никон открыл приемную по работе с населением, к нему валом повалил народ.