Весь город вечер высинил,

И фонари разлучились,

Чуть-чуть глаза зажмуришь —

И стукнутся в зрачки.

Я шел. И мне казалось,

Что фонари те — лучшие

И лучше всех смеются

В прохожие очки.

Я шел, и мне казалось,

Что это очень здорово,

Что это замечательно,

Что на дворе весна.

Я шел, и бессознательно

Я ставил гордо голову,

Я шел, и был уверен,

И очень твердо знал,

Что жизнь — это солнце!

Что жить на свете — стоит!

Что в кровь ко мне залезла

Весенняя гроза,

Что сердце не желает

Сидеть себе спокойно,

Что у моей любимой хорошие глаза,

Что я живу в стране, где

Весна зимою даже,

Где люди, что умеют смеяться и любить.

И я иду. А небо,

Измазанное сажей,

Со мной хохочет вдребезги

И пробует запеть.

Нам лечь, где лечь,

И там не встать, где лечь.

. . . . .

И, задохнувшись "Интернационалом",

Упасть лицом на высохшие травы.

И уж не встать, и не попасть в анналы,

И даже близким славы не сыскать.

Ночь пройдет по улицам

До нездешниx улиц.

Как она сутулится -

Кофточка на стуле.

Стали тени прочными,

Сжали, окружая.

Спишь, моя нарочная,

Спишь, моя чужая.

Полночь ветер мимо вел,

Тишью запорошенный,

Спишь, моя любимая,

Спишь, моя xорошая.

Можно сердце выложить.

На! Чтоб стужу плавило!

Не было! Было же!

Не взяла — оставила.

Дым плывет по комнате,

Гарью темень полнит.

Полночь спросит: "Помните?"

Что ж, скажу, запомнил!

Все запомнил накрепко,

Только зубы xрустнули.

В ванной, что ли, каплет так…

Тиxо как, грустно как…

Грустным быть и гордым?

Боль менять на удаль?

Ночь идет по городу,

Длинная, трудная.