Пускай целый мир говорит что угодно. Таковы были взгляды Дика, которые теперь ей предстоит унаследовать.

Но все ее планы едва не расстроила одна мелочь.

В столовой за портьерами молчание становилось невыносимым. Кэролайн услышала тихий звук — это Элфред положил саблю на буфет. Кэролайн словно ощущала, как в голове лакея медленно ворочаются мысли.

— Хозяин был храбрым человеком, — задумчиво промолвил Элфред.

Снова наступила тишина.

— Верно, — тем же тоном согласился Томас. — Никто из врагов не осмелился встретиться с ним лицом к лицу.

Глаза Кэролайн обожгли слезы, и она сердито смахнула их краем портьеры. Резкое движение помогло ей взять себя в руки.

Прежде чем запереться в своей комнате, ей нужно уладить два дела. Она должна найти карету, поехать в отель «Стивенс» и привезти оттуда... Кэролайн отогнала эти мысли. У нее была другая, не менее неотложная обязанность.

Снова раздвинув занавеси, Кэролайн направилась в комнату. Четверо мужчин шагнули назад. Томас нечаянно наступил на упавший футляр с пистолетами, один из которых покатился по полу.

— Идите на улицу, Томас, — заговорила Кэролайн, — и приведите мне...

Она умолкла, и ее взгляд устремился к потолку. В музыкальной комнате вновь зазвучал клавесин. Один палец пытался подобрать мелодию «Лягушонка Роули», а другой наугад шарил по клавиатуре.

— Томас.

— Да, миледи?

— Вы передали мое сообщение наверх?

— Да, миледи. Мистер и миссис Роли уже не спят. Но молодая леди...

— Что с ней такое?

— Миледи, она говорит, что с ней все в порядке и что ей больше не нужен компресс. Она надела очень красивое платье и...

Кэролайн подняла руку:

— Передайте мои комплименты мисс Спенсер и попросите ее спуститься.

Элфред шагнул вперед:

— Миледи, если я могу...

Кэролайн обернулась:

— Разве кто-нибудь спрашивал ваше мнение, Элфред?

— Нет, миледи.

— Тогда будьте любезны держать его при себе. Томас!

Ботинки лакея быстро застучали по полу.

Тело Кэролайн стало твердым, как мрамор. Два пятна пламенели на ее белых щеках, как у человека, изнуренного продолжительной болезнью. Обвинил бы ее читатель, если она, страдая от сердечной раны, нанесла бы удар девушке, которую ненавидела? В конце концов, такова человеческая натура. Но сейчас в голове у нее мелькнула другая мысль.

— Мистер Таунсенд!

— Черт возьми, Кэролайн! — вмешался Джемми Флетчер, сорвав с головы треуголку и швырнув ее в угол. Вся трогательная история, которую он мог бы рассказывать в клубах, затрещит по швам, если Кэролайн не начнет рыдать и не сляжет с приступом мигрени! — Вы ведете себя неестественно!

— Пожалуйста, замолчите, мистер Флетчер.

— С каких это пор вы перестали называть меня Джемми?

Изобразив на лице сочувствие по поводу новостей о смерти Дика, старый раннер с Боу-стрит все время задумчиво смотрел в потолок.

— Несомненно, мистер Таунсенд, — обратилась к нему Кэролайн, — вы размышляете о том, кому лучше всего продать ваши сведения о кучере?

— В такой момент? — Таунсенд выглядел шокированным. — Что вы, миледи!

— Дик... лорд Даруэнт, — продолжала Кэролайн, — имел многие убеждения, которые я не разделяла. Ну, сейчас я разделяю их, хорошо это или плохо. Странно! — задумчиво добавила она, прижав руку к груди. — Еще сегодня утром я возражала против его намерения мстить тем, кто причинил ему зло. Тогда я не понимала. — Ее взгляд скользнул по пистолету на полу и сабле на буфете. — Но сейчас понимаю. Пока что я не могу об этом говорить. Но дайте мне несколько дней, мистер Таунсенд, чтобы прийти в себя, арестуйте этого кучера, позвольте мне увидеть его болтающимся на виселице перед Ныогейтом, и вы найдете во мне самого щедрого клиента, какой у вас когда-либо был. — Она резко повернулась. — Где же эта женщина?

— Остановитесь, миледи! Если вы хотите... — Таунсенд умолк, так как Кэролайн не слушала его.

Шурша атласом, она устремилась в холл, бросила взгляд на оставленную Джемми приоткрытой парадную дверь, за которой чернела пахнущая дождем ночь, потом повернулась налево и посмотрела вверх, на лестницу, служащую местом живой картины.

Лестницу, настолько высокую, что она казалась узкой, озаряло пламя свечей, которые не стали гасить в ожидании возвращения Кэролайн. Отблески мелькали на деревянной балюстраде, широких перилах, толстом ковре, покрывавшем ступеньки, позолоченных рамах портретов, висящих на стене справа.

Мистер и миссис Роли, стоя наверху в тени, казались всего лишь силуэтами. Тем не менее они словно излучали стыд и чувство вины.

Четырьмя ступеньками ниже, на освещенном участке, положив правую руку на перила, стояла Долли Спенсер.

Она не опускала голову, явно не считая себя виноватой. На ней было желтое, с голубыми вставками бархатное платье, скроенное согласно тогдашней моде — с узкой талией, низким вырезом на груди и плечевыми буфами, на которых покоились ее золотистые локоны.

Хотя карие глаза Долли улыбались, ее лицо казалось лицом человека, старающегося скрыть боль. Внезапно она увидела Кэролайн.

— Я не хотела ничего плохого! — начала оправдываться Долли.

Кэролайн молча смотрела на нее.

— Мистер Реймонд, — продолжала Долли, — говорил, что у меня музыкальный голос. Я никогда не видела настоящего клавесина, кроме как в театре, вот и подумала... — Она умолкла, ее глаза расширились, а рука скользнула к правому боку. — Что-то не так?

Почти ослепнув от слез, Кэролайн снова обернулась к приоткрытой двери на улицу. На фоне ночной тьмы маячили еще более темные очертания чьей-то фигуры, но Кэролайн не обратила на это внимания.

— Мой муж мертв, — отозвалась она так холодно и четко, что каждый слог звучал как падающая ледышка. — Я имею в виду человека, которого вы называли Диком Даруэнтом.

Рука Долли крепче прижалась к правому боку.

— Ни вы, ни я больше не увидим его живым, — продолжал холодный, бесстрастный голос. — Прошу вас покинуть мой дом как можно скорее.

Губы Долли дрогнули, словно в судороге боли. Она попыталась шагнуть вниз, упала и покатилась по лестнице.

Элфред и Томас, стоящие в дверях столовой, бросились к ней, но было слишком поздно.

Долли летела вниз, как неодушевленный предмет, не делая никаких попыток остановить падение, в стремительном вихре желтого бархата платья и желтого шелка нижней юбки, отороченной кружевом. Одна из желто-голубых балетных туфелек слетела с ноги, когда бедняжка со стуком ударилась о нижнюю ступеньку, откатилась в сторону и застыла, лежа на полу лицом вниз.

Старый Таунсенд, очерствевший душой в атмосфере насилия, где пребывал с детства, подошел к Долли, перевернул на спину, словно манекен, и прижал пальцы к ее запястью, пытаясь нащупать пульс. Потом, без лишних церемоний, разрезал ей корсаж карманным ножом и прижал ладонь к сердцу. Веки девушки дрогнули, а с губ сорвался слабый стон.

Поднявшись, толстенький старичок закрыл нож с громким щелчком.

— Она жива, — пыхтя, заявил он, — но, по-моему, проживет недолго.

Внезапно стоящий в дверях столовой Джемми Флетчер испуганно вскрикнул.

Дверь на улицу распахнулась, и Даруэнт собственной персоной — растрепанный, в рваном вечернем костюме, но живой и невредимый — шагнул в холл и захлопнул за собой дверь.

— Что здесь происходит? — резко осведомился он.

Глава 20Последняя горечь

Никто ему не ответил.

Все стояли, прямо или нагнувшись, вокруг подножия лестницы, где неподвижно лежала Долли в своем пышном наряде, с закрытыми глазами и пятном пыли на щеке.

Даруэнт не спрашивал, как она здесь оказалась. Его взгляд стал холодным и суровым, губы плотно сжались.

— Понятно! — заметил он, медленно оглядевшись вокруг. — Значит, слух о моей смерти уже достиг этого дома. — Даруэнт посмотрел на Джемми: — Полагаю, вы сообщили?

— Но ведь это правда, старина! Я имею в виду...

— Не могу вас порицать. Мне уже некоторое время приходится это опровергать.