Аккуратно завернув в тряпочку трупик его мертвого братца, я села на скамью, пощупала свой живот, сразу заметив, как напряжены его мышцы. Конечно, это была еще не настоящая схватка, но я все равно очень испугалась. Перед моим мысленным взором стоял Нарвик с мордой, обагренной кровью собственного потомства.

Мой колдовской инстинкт подсказал мне, что эта кровавая драма предстала моему взору именно сейчас не случайно.

«Если я не буду действовать решительно, с моим ребенком тоже произойдет нечто ужасное!»

Но после собачьей драки у меня сильно дрожали колени, и я пришла в себя лишь через несколько часов.

Лея преданно лизала мне руки. Ее насытившийся щенок спал на моем свитере. Понюхав сверток с трупиком второго малыша, Лея успокоилась и с благодарным видом легла к моим ногам. Я погладила ее по голове.

Мне было неизвестно, скольких ее щенков сожрали псы, но я подумала, что животным живется несравнимо легче, чем людям. Лея не мечтала о щенках задолго до их появления на свет, не считала их, не придумывала им имена, не воображала, как они будут расти, а она будет играть с ними и воспитывать. Она, наверное, даже не понимала, что беременна. И сейчас, потеряв почти все свое потомство, Лея страдала гораздо меньше любой женщины, оказавшейся бы на ее месте, но я все равно ей сочувствовала. Наверняка и собаке не очень приятно, когда у нее на глазах пожирают ее детей.

— Бедная моя Лея!

Я покормила ее, чтобы она набралась сил, и Лея благодарно тявкнула.

Скоро Лея поправится и начнет заботиться о своем единственном щенке, который будет толстеньким и здоровым, потому что не станет испытывать недостатка в материнском молоке! Скоро у меня родится Диана, и у нас с медведицей и Леей будет по ребенку!

Я понимала смысл происшедшего — Гуннар намеревается пожрать мое дитя, поэтому, каким бы безумием это не казалось, мне нужно бежать с медведицей еще до рождения Дианы.

«Если Гуннар убьет медведицу, нам с Дианой ни за что не выбраться из ледяной пустыни!»

Это я прекрасно понимала. Как и то, что найти медведицу сейчас может только Лея, которая знала ее запах.

«Медведица тоже знает Лею и наверняка на нее не нападет!»

Мне было трудно обращаться к собаке с такой деликатной просьбой, но я рассчитывала на ее преданность.

Погода улучшилась: ураганные ветры улеглись, метели и вьюги стали редкостью, температура воздуха заметно поднялась, и я подумала, что, если запасусь провизией, то смогу унести ноги живой. Приняв решение, я почувствовала заметное облегчение. Погладив Лею по голове, я прошептала ей на ухо:

— Беги, найди медведицу и приведи сюда. Берегись Глока и Гуннара, а я позабочусь о твоем щенке.

Лея в последний раз покормила Виктора. Раздувшись от молока, он с довольным видом завалился на бок и уснул, а Лея выбежала из хижины. Кроме этой собаки, рассчитывать мне было не на кого, и оставалось надеяться только на ее острое обоняние и преданность.

Потом у меня случилась еще одна схватка. На этот раз мне было немного больнее. Переведя дух, я дождалась, пока живот снова расслабится, и начала собирать все необходимое для того, чтобы защитить своего будущего ребенка и прокормить себя во время бегства.

Я не только не нервничала, но была почти радостно возбуждена. После долгого ожидания и бесконечного заточения, протекавших при непрерывной слежке со стороны Гуннара, на горизонте забрезжил, наконец, огонек свободы. Я мечтала поскорее оказаться вдали от Гуннара, его знакомых привидений и прочей нечисти.

Как следует одевшись, я вышла из хижины, отвязала убийцу Нарвика, хлестнув его бичом, чтобы он убирался прочь. В моей упряжке мне не нужны были злодеи. Потом, не торопясь и стараясь каждым жестом внушить собакам уважение к себе, я запрягла их в нарты.

Сначала собаки сопротивлялись и даже пробовали кусаться, но я замахивалась на них бичом и лаяла им по-собачьи такое, от чего они приходили в неописуемое изумление и беспрекословно мне подчинялись. Потом, нагрузив нарты едой, одеждой и лекарствами, я заперлась в хижине вместе со щенком и начала ждать Лею, которой предстояло стать вожаком моей упряжки.

Я прождала ее час, потом два, потом три. Наконец я заснула и проснулась только от возбужденного лая собак. К хижине кто-то приближался. Однако я не слышала ни лая Леи, ни рычания медведицы.

Мне стало страшно. Я почувствовала приближение еще одной схватки, и у меня возникло недоброе предчувствие надвигающейся катастрофы. Я сидела на нарах, морщась от боли, тяжело дыша и придерживая живот руками. В этот момент дверь хижины распахнулась.

Вошел Гуннар. Он был мрачен. В его руке была винтовка, ствол которой еще дымился после выстрела. У меня потемнело в глазах от ужаса.

«Неужели он все-таки застрелил медведицу?!»

Гуннар шагнул в мою сторону, ткнул мне в грудь пальцем и рявкнул:

— Куда это ты собралась?!

Я ответила не сразу. Как зачарованная я глядела на кольцо с изумрудом, красовавшееся на его указательном пальце. В этот момент он как раз нервно потирал руки, касаясь кольца, но никаких призраков в избе не появлялось. Выходит, Гуннар не был всесилен и не мог распоряжаться Аруком с такой же легкостью, с какой это выходило у меня.

Поняв это, я приободрилась и стала выкручиваться.

— Я собиралась искать тебя, Гуннар! Я вот-вот начну рожать. Мне нужна твоя помощь.

— Почему же ты не отвязала Люси, как я тебе велел?!

— Вместо Люси я отвязала Нарвика. Сначала я пробовала прогнать к тебе Лею, но та до такой степени напугана, что все время жмется к дому.

— А чем она напугана?

— Нарвик сожрал ее щенков. Мне удалось спасти только вот этого.

Гуннар посмотрел на малыша, начавшего проявлять признаки беспокойства. Его матери не было уже более трех часов, и он проголодался.

— А где Лея?

— Ее сильно искусали, и она убежала.

— И бросила тут своего щенка? — изумился Гуннар.

Впопыхах я соврала очень неудачно. Гуннар знал не хуже меня, что Лея ни за что бы не оставила своего детеныша. Нужно было сказать, что Лею загрызли!

— Врешь! — прорычал Гуннар, сжав мою руку в своей. — Говори, куда собралась!

— Искать тебя, — пряча глаза, пробормотала я.

— Опять врешь! — прошипел Гуннар.

— Отпусти руку. Мне больно! — скривилась я.

— Мне тоже очень больно! — произнес Гуннар с таким трагическим выражением лица, будто очень переживал из-за того, что я собиралась его бросить.

— Отпусти меня, пожалуйста! — стала умолять я.

Внезапно мне стало очень страшно. Я боялась Гуннара, боялась его жестокости, его коварства и кровожадности.

«Ведь пьют же одиоры кровь омниор! Почему же сыну одиоры Гуннару не питать к ней пристрастия?!»

В тот момент Гуннар вызвал у меня ассоциацию с Нарвиком с перемазанной кровью мордой.

Гуннар печально покачал головой:

— Я не могу отпустить тебя, Селена. И никогда не отпущу. Если ты убежишь от меня сейчас, ты все испортишь.

— Я тут как в тюрьме! — не выдержала я и, как обычно, тут же раскаялась в том, что не удержала язык за зубами.

— Дура! — взорвался Гуннар. — Ты не в тюрьме. Я тебя берегу и охраняю. Без меня ты мгновенно погибнешь! Неужели это не понятно?!

Мне хотелось плакать, и не заплакала я лишь оттого, что страх сковал все мое тело.

— Дай мне уйти…

— А я-то заботился о тебе, — прошептал Гуннар, еще сильнее сжав мою руку, — защищал тебя… И это твоя благодарность?

В его голосе звучала такая неподдельная боль, что я в очередной раз поразилась его умению притворяться.

— Я ведь люблю тебя, Селена. Очень люблю…

— Я тоже люблю тебя, Гуннар, — пробормотала я, чтобы успокоить его и усыпить его бдительность.

— Неправда, — сказал Гуннар, не отпуская моей руки. — Это ложь. Ты понятия не имеешь, что такое любовь. Ты взбалмошная и капризная эгоистка. Ты думаешь только о себе.

— Прости меня…

— И ты прости за то, что я уже наверняка не найду времени тебя перевоспитать…

От этих слов мне снова стало страшно.