Смотреть спектакль я стал с большим предубеждением, потому что не люблю спектаклей к датам, а ушел горячим поклонником и этой работы, и театра. Мне показалось, что напрасно вставили только письмо Пушкина, кажется, к Пущину о русском бунте и стихи Самойлова из его Пушкинского цикла. И то, и другое запоминается, но осмысляется, верно, только зрелым человеком в определенном контексте. Здесь мне показался некий протестующий национальный нажим.
Я уже чувствую, какая ожесточенная схватка намечается у нас в комиссии и по театру, и по литературе. Любовь Михайловна, наш новый секретарь, имеет на все свою точку зрения, и довольно тенденциозную. Она уже не согласилась со мной относительно скуки на калягинском спектакле «Лица», вспомнив лишь деталь оформления — пенсне. Я в ответ сказал, что меня тошнит, когда каждый театр ставит Чехова. И уверен, ставят не из чистой любви к нему, а из лености что-либо читать, из стремления «дополнить» конкурента», из мелкоинтеллигенского видения.
8 апреля, суббота. Поездка во Владимир, мимо Юрьевца и Лакинска. Когда ехали через Манежную площадь, Федя — он внимательный телезритель — вдруг рассказал мне один из фрагментов передачи о Ельцине, вернее, деталь. Мы с ним довольно много до этого говорили о Манеже, о том, что начали делать под ним торговый центр, чтобы закрыть площадь и лишить народ единственного места в Москве, где можно собираться. Это все понятно. Понятна эта инициатива Лужкова, который дал таким образом подзаработать Москве. Но, оказалось, по этому поводу был указ Ельцина. И значит, за все плачено из федерального кармана. Чтобы заведомо испортить площадь, раскошелился бюджет. Не мост построили где-нибудь в Самаре или Костроме, а торговый центр в перекормленной деньгами Москве, которая все это могла построить сама.
Уже с утра я понял, что за субботу и воскресенье мне не отойти, потому что для меня обязательна поездка с И. Сокологорской и Рене Фабром в Суздаль. А это труд невероятный и совершенно не компенсируется пейзажем, знаменитыми памятниками, знакомыми историями, а также обременительной казенной пищей, обычными разговорами.
На этот раз наши французские друзья не очень много говорили о Чечне, потому что тоже хватили демократии. В Университете произошла забастовка турок и африканцев, которые предпочитают учиться не 5 лет, как все, а 15–20. Немного это напоминает наших литовцев и молдаван, которые норовят также продлить московскую регистрацию хотя бы на год. Во время этой забастовки Рено вызывал полицию, но та как-то не очень охотно вовлекалась в дело, ибо не хотела огласки. Демократического решения здесь быть не могло, а силовые приемы демократия предпочитает прятать. Удовольствие во время поездки доставлял только гид — 26-летний парень, который окончил местный университет, историк, и хорошо знает не только английский, но и исторические реалии. Ему это интересно. И в этом смысле мне тоже — такая сгущенность времени сегодняшнего и прошлого на одном пятачке…
Из обычной моей добычи — это памятник Ленину, стоящий на монументе памятника Александру III, и памятник строителям-ярославцам, в народе называемым «У трех дураков», на постаменте, когда-то занимаемом скульптурой Сталина.
В Покров выехали по ул. Ленина, мне самому надо поподробнее написать историю Золотых ворот. Золотые ворота есть в Иерусалиме, в Киеве, были в Византии. По преданию, Господь снова должен войти в мир через Золотые ворота. В Иерусалиме они заложены камнем, на всякий случай.
Сейчас надо написать о том, что недостаточно времени для каких-то значительных мероприятий, когда ты в поездке или в гостях: слишком много сосредоточено на себе. Возникла в разговоре с французами мысль о Людовике XIV — что он совершенно неслучайно вдруг начал носить кружева, шелковые камзолы, бархат. Ему, видимо, надо было поднять производство… Во время строительства Версаля также было немало сделано научных и строительных открытий, а чтобы чего-то достигнуть, недостаточно только перемещения денег.
Вернулся ночью в Москву полуразбитый, и от Красных ворот поехал домой на метро.
9 апреля, воскресенье. Утром занимался оздоровительными мероприятиями и, кажется, перепарился. К вечеру добрался до студии «Человек», о которой так много говорили. Любовь Михайловна, со своим исключительным театральным видением, уже предупредила меня, что там будет нечто, и что из этой студии вышел не один знаменитый актер. Все это возможно: студия в центре, на Скатертном переулке, и руководит ею довольно известная Д. Рашковян — судя по описанию, — энергичная армянская дама. Есть и второе название: «Не привыкнешь — сдохнешь». Это модный современный жанр трагикомедии, общее впечатление традиционного для современной драматургии плоскостного видения: обязательный «ход», обязательное «решение» и некие приблизительные и условные персонажи. Автор С. Бодров, тот самый, который делал «Кавказского пленника», и который давно живет в Канаде. И еще некий Г. Слуцкий.
Я пишу об этом, чтобы было видно, что главный герой, естественно, некий безумно преуспевающий еврей, миллионер, взращенный в этих стенах, любящий Россию, но живущий все-таки там. Во время одного из своих залетов он познакомился с девушкой, которая в его апартаментах вымаривала клопов. Ну, и, естественно, любовная сцена… Православная девушка хочет теперь молиться за него, у которого дед и отец ходили в синагогу. Преуспевающий молодой человек улетает обратно к себе, в американские Палестины, а девушка остается со своим безумием. Это безумие — воплощено в некой второй девушке. Главная деталь интерьера — постель, на этот раз в виде огромного гамака.
Надо отметить, что в этой плоской драматургии актеры работают превосходно, почти в каждом спектакле, который я смотрел за последнее время, — актер синтетичный: он и эквилибрист, и фокусник, и драматический актер. Но хочется отметить, что в этих студиях на 50—100 человек — никто не говорит тем поставленным голосом, каким в свое время говорили в Малом театре. За этой бытовухой и за необязательностью текста уйдет высокое и условное голосовое искусство театра.
11 апреля, вторник. Мой собственный семинар, где обсуждали Даню Савельева. Потом — хозяйство, в котором не все в порядке. Потом — семинар Коржавина. Таня Бек, Олеся Николаева и Рейн объединили своих перед Наумом Моисеевичем. В последний раз я был на его семинаре лет 10 назад, где-то в дневнике у меня записано: «Как скудна была публика, человек десять, как скудны и неинтересны были вопросы и потерян интерес к поэзии»… Я было порадовался тому, что сидящая через одного от меня девочка старательно все записывала в большую тетрадь. Но потом оказалось, что она — просто дежурная «писица» семинарского дневника.
Как меня раздражают наши ребята, когда не записывают ничего, имея перед собой такой подбор людей! Со временем даже та необязательность, которую порой говорит Рейн, будет иметь бесценное значение. Где их дневники, из чего они будут делать потом свои мемуары?
Сейчас старательно переписываю кое-что из высказанного Коржавиным. Мне кажется, что он раздражен Америкой, в которой живет, по крайней мере, весьма критически относится к ее духовному миру. «Метод обучения путем дискуссий» он сам же и охарактеризовал: «обмен невежеством». «Все передовые взгляды сводятся к необязательствам». Коржавин о рассказе Тендрякова, в котором описан арест Манделя: «Он перепутал только одно: меня посадили в 49-м, а он перенес все на время борьбы с космополитизмом». Ну что ж, каждый расшифровывает, как хочет. Я расшифровываю это как стремление Тендрякова придать этому эпизоду некий антисемитский характер.
Д. Белинков: «Людям горных местностей свойственен идиотизм». Вроде бы за это он и сел. Хотел оболгать Сталина.
Еще высказывание Коржавина: «Интеллектуально догонять запад нам не надо». Но Коржавин расстроен тем, что поэты о стихах перестали говорить правдивые резкости: «Мы всегда говорили о стихах правду, а потом она куда-то исчезла».