Иван Горбунов

Сцены из народного быта

Затмение солнца

Сцена из московского захолустья[1]

– Что это за народ собрамши?

– Бог их знает… с утра стоят.

– Не насчет ли солонины?

– Какой солонины?

– Да ведь как же: этот хозяин кормил фабрику солониной, но только теперича эту самую солонину запечатали, потому есть ее нет никакой возможности.

– Это вы насчет солонины-то? Нет, уж он им три ведра поставил: распечатали, опять жрут…

– Да, уж эта солонина!..

– Что это за народ собрамши?

– Разно говорят: кто говорит – на небе неладно, кто говорит – купец повесился…

– А мы из Нижнего ехали… пьяные… Едем мы, пьяные, и сейчас эта комета прямо к нам в тарантас… инда хмель соскочил! Я говорю: «Петр Семенов, смотри!» «Я, говорит, уж давно вижу», а сам так и трясется…

– Затрясешься, коли, значит… богу ежели что… Все мы люди, все человеки…

– «Не оборотить ли, говорит, нам назад?» – «Бог милостив, говорю, от судьбы не уйдешь, давай лучше выпьем, а она, матушка, может стороной пройдет. Хвост уж очень разителен!.. Такой хвост, я тебе доложу, что просто…»

– Грехи наши тяжкие… Слаб есть человек! Вот хоть бы теперь! Этакое наказание божеское, а сколько народу пьяного.

– Без этого нельзя: иной опасается, а другой так опосля вчерашнего поправляется.

– Нет, вы докажите!

– И докажу!

– Одно ваше невежество!

– Извольте говорить, мы слушаем. Вы говорите…

– Я вас очень хорошо знаю: вы – московский мещанин и больше ничего!

– Оченно это может быть, а вы про затмение докажите. Вы только народ в сумнение привели!.. Из-за ваших пустых слов теперича этакое собрание!.. Городовой! Городовой!..

– Вот он тебе покажет затмение!..

– Да, наш городовой никого не помилует!

– Докажите!

– Живем мы тихо, смирно, благородно, а вы тут пришли – всех взбудоражили.

– Хозяйка наша в баню поехала и сейчас спрашивает: «Зачем народ собирается?» А кучер-то, дурак, и ляпни: «Затмения небесного дожидаются…» Сырой-то женщине!..

– Образование!

– Так та и покатилась! Домой под руки потащили…

– Он с утра здесь путается. Спервоначалу зашел в трактир и стал эти свои слова говорить. «Теперича, говорит, земля вертится», а Иван Ильич как свистнет его в ухо… «Разве мы, говорит, на вертушке живем?»

– Дикая ваша сторона, дикая!..

– Мы довольны, слава тебе, господи!..

– Господин, проходите!

– Барин, ступай лучше, откуда пришел, а то мы тебе лопатки назад скрутим…

– Смотри-ко, что народу подваливает.

– Горяченькие пирожки! У меня со вкусом! Так и кипят!

– Что это за народ собрамши?

– Вон пьяный какой-то выскочил из трактиру, наставил трубочку на солнышко, говорит – затмение будет.

– А где же городовой-то?

– Чай пить пошел.

– Надо бы в часть свести.

– Сведут, это уж беспременно…

– За такие дела не похвалят.

– Все в трубочку глядит; может, что и есть.

– У нас на Капказе, на правом фланге, у ротного командира во какая труба была… все наскрозь видно… Ночью ли, днем ли, как наставит – шабаш: что-нибудь да есть.

– Начало затмения! Вот, вот, вот… Сейчас, сейчас, сейчас…

– А вот и городовой идет.

– Сейчас выручит!

– Вот, господин городовой, теперича этот человек…

– Осади назад!

– Теперича этот человек…

– Неизвестный он нам человек…

– Позвольте, спервоначалу здесь был… вышел он, примерно, из трактира… но только народ, известно, глупый… и стал сейчас…

– Не наваливайте… которые!.. Осадите назад!

– Иван Павлыч, ты наш телохранитель, выручи! Выпил я за свои деньги…

– Вы тогда поймете, когда в диске будет.

– Почтенный, вы за это ответите!

– За что?

– А вот за это слово ваше нехорошее.

– Выскочил он из трактира…

– Сейчас затмится!

– Может, и затмится, а вы, господин, пожалуйте в участок. Этого дела так оставить нельзя.

– Как возможно!

– Может, хозяйка-то наша теперича на тот свет убралась по твоей милости.

– Хотел на божью планиду, а попал в часть…

– На Капказе бы за это…

– Сколько этого глупого народу на свете!..

«Еженедельное новое время» № 6–7, 1879 г.

У пушки[2]

– Ребята, вот так пушка!

– Да!..

– Уж оченно, сейчас умереть, большая!..

– Большая!..

– А что, ежели теперича эту самую пушку, к примеру, зарядят да пальнут…

– Да!

– Особливо, ядром зарядят.

– Ядром ловко, а ежели бонбой, ребята, – лучше.

– Нет, ядром лучше!

– Да бонбой дальше.

– Все одно, что ядро, что бонба!

– О, дурак-черт! Чай ядро – особь статья, а бонба – особь статья.

– Ну, что врешь-то!

– Вестимо! Ядро теперича зарядят, прижгут – оно и летит.

– А бонба?

– Чаво бонба?

– Ну, ты говоришь – ядро летит… а бонба?

– А бонба другое.

– Да чаво другое-то?

– Бонбу ежели, как ее вставят, так-то… туда.

– Так что же?

– Бонбу…

– Ну?…

– Вставят… и ежели оттеда…

– Чаво оттеда?…

– Ничаво, а как собственно… Пошел к черту!

«Общезанимательный вестник» № 13, 1857 г .

Воздухоплаватель

Сцена

Около воздушного шара толпа народа.

– Скоро полетит?

– Не можем знать, сударь. С самых вечерен надувают; раздуть, говорят, невозможно.

– А чем это, братцы, его надувают?

– Должно, кислотой какой… Без кислоты тут ничего не сделаешь.

– А как он полетит – с человеком?

– С человеком… Сам немец полетит, а с им портной.

– Портной?!

– Портной нанялся лететь… Купцы наняли…

– Портной!

– Пьяной?

– Нет, черезвый, как следовает.

– Портной!.. Зачем же он летит?

– Запутался человек, ну и летит. Вестимо, от хорошего житья не полетишь, а значит, завертелся…

– Мать его там, старушка, у ворот стоит плачет… «На кого ты, говорит, меня оставляешь?» – «Ничего, говорит, матушка, слетаю, опосля тебе лучше будет. Знать, говорит, мне судьба такая, чтобы, значит, лететь».

– Давай мне теперича, при бедности моей, тысячу целковых да скажи: Петров, лети!..

– Полетишь?

– Я-то?

– Ты-то?

– Ни за что! Первое дело – мне и здесь хорошо, а второе дело – ежели теперича этот портной летит, самый он выходит пустой человек… Пустой человек!.. Я теперича осьмушечку выпил, бог даст – другую выпью и третью, может, по грехам моим… а лететь мы несогласны. Так ли я говорю? Несогласны!

– Где же теперича этот самый портной?

– А вон ему купцы водки подносят.

– Купец ублаготворит, особливо ежели сам выпивши.

– Все пьяные… Уж они его угощали и целовать пробовали – все делали. А один говорит: «Ежели, бог даст, благополучно прилетишь, я тебя не забуду».

– Идет, идет… Портной идет…

– Кто?

– Посторонись, братцы…

– Портной идет…

– Это он самый и есть?

– Он самый…

– Летишь?

– Летим, прощайте.

– Нас прости, Христа ради, милый человек.

– Прощай, брат! Кланяйся там… Несчастный ты человек, вот я тебе что скажу! Мать плачет, а ты летишь… Ты хошь бы подпоясался…

– Это дело наше…

– Но только ежели этот пузырь ваш лопнет, и как ты оттедова турманом… в лучшем виде… только пятки засверкают…

– Смотри-ка, братцы, купцы его под руки повели, сейчас, должно, сажать его будут.

– Ты что за человек?…

– Портной…

– Какой портной?

– Портной с Покровки, от Гусева. Купцы его лететь наняли.