Изменить стиль страницы

— Вы смелый человек. Вы очень часто влезаете в самую гущу свар. Вам было когда-нибудь страшно?

— Нет, хотя всякое бывало. И кресты на дверях рисовали, и по телефону угрожали, и ругались непристойно. Был момент, что друзья меня даже „вооружили“ газовым баллончиком. Машины у меня не было и нет. Живу от работы далеко, часто поздно возвращаюсь. В такси коллеги одной ездить запрещают, всегда провожают. А если на метро еду, муж у станции встречает… Нет, мне не страшно. Нужно себя первый раз перебороть, а дальше, как колесо, катится и катится.

Я помню, вышла 20 августа ночью на крышу Белого дома. Дождь идет, внизу напряженно гудит на баррикадах многотысячная прозябшая и промокшая толпа. На Кутузовском танки огоньками мигают… А на баррикадах — молодые ребята с палками и камнями. Что будет, если… Вот это страшно! Не за себя страшно. Мне ведь не шестнадцать, жизнь прожила трудную. Надо выстоять во что бы то ни стало. Мне люди верят».

Невзоровский синдром России

Август 1991 лишил власти не только путчистов, но и их приспешников в руководстве ЛенТВ (Б.Петров), в том числе и ведущего телепрограммы «600 секунд» Александра Невзорова. С осени 1990 года этот неуравновешенный молодой человек превратился в печальное явление советской политической жизни, стал выразителем умонастроений наиболее реакционной и темной части русского населения.

«600 секунд», несмотря на свою краткость, сумели составить конкуренцию более солидным собратьям, предложили фантастическую скорость микросюжетов — смесь сообщений информационных агентств, ленинградской криминальной хроники и курьезов, подаваемых в слегка ироничной манере. Постоянный ведущий десятиминутки Александр Невзоров, почти в одиночку обеспечивавший ежедневный эфир, стал одним из популярнейших телеведущих.

В общем, почти каждый раз получалось так, что ленинградские тележурналисты давали пример решения задач, над которыми подолгу бились их коллеги в Москве и других городах. И если главный результат первых пяти лет перестройки — это гласность, то разве то, что происходило на ленинградском экране, — это не телевизионная революция?..

Да, революция, но теперь, наученные горьким опытом Великого Октября, мы с опаской смотрим даже на самых непримиримых (!) противников… коммунизма вокруг нас. В особенности на тележурналистов и политических деятелей. Имя того же А.Невзорова, блестящего телевизионного репортера, стало знакомо у нас в СССР к концу 1990 года даже среди тех людей, которые в силу удаленности от Ленинграда, Москвы и других зон Центра А.Невзорова на экране практически не видели. 12 декабря на одном из ленинградских пустырей А.Невзорову стреляли в сердце; он чудом остался жив, М.Горбачев публично выразил ему свое сочувствие, в поисках преступника на ноги подняли все ленинградское МВД и КГБ. Впрочем, пресс-секретарь Горбачева Виталий Игнатенко не стал увязывать президентскую заботу с сочувствием к политической позиции потерпевшего.

Лично мне, да и многим, Невзоров с его неприятием советского истеблишмента, критикой всех и вся, монархизмом, борьбой за «спасение России», за которую он «готов идти до конца», — не по душе. Кто у нас любит Государя Императора и «сильную руку»? Кто у нас не любит большевиков, кооператоров и авангардистов? Догадались? Неужели члены общества «Память», такие вот они все серьезные, плечистые, не очень образованные, в кожаном, с черными знаменами с черепом и скрещенными костями. Да ведь точно такой флаг — в кабинете у Александра Невзорова на фотографии из газеты «Коммерсант» (10.12.1990). Итак, 1990 год; Невзорову 32 года, родился в Ленинграде, пел в церковном хоре, собирался принять постриг, пробовал быть каскадером; последние три года он ведет телепрограмму «600 секунд», демонстрирует телезрителям сожжение партийных билетов КПСС с изображением Ленина — и ничего, не запрещают его передачу. Смотришь на него, нервного, жесткого, вечно кого-то обличающего, запугивающего, смакующего зло и грязь человеческую и думаешь: нет, такого комиссара, хунвейбина, нам не надо, такие у нас уже были.

И дело даже не в том, что сам А.Невзоров состоял в теснейшем альянсе с пугоязовско-крючковской прослойкой, что несколько ленинградских психиатров демонстрировали по просьбе «Независимой газеты» (27.7.1991) не только выписки из истории болезни № 613/683 за 1975 г. призывника А. Г. Невзорова в психиатрической больнице № 3 г. Ленинграда. Психиатры подтверждали прежнее медицинское заключение — наблюдая за поведением их бывшего пациента на экране телевизора. Но, повторяю, ужас не в самом существовании бесноватого телекомментатора, а в том, что агонизирующий режим избрал его в качестве глашатая своих преступных акций. И ужас в том, что для миллионов (!) людей в СССР Невзоров именно в этом своем новом, полуофициальном качестве стал кумиром.

«Невзоровский синдром — это одна из самых страшных проблем нынешнего советского общества», — заявил директор русской службы радио «Свобода» Владимир Матусевич в беседе с московским журналистом Андреем Бабицким (еженедельная газета Союза журналистов СССР «Голос», № 31,1991):

«— Владимир Борисович, изменилось ли за последние годы ваше восприятие Советского Союза, сохранилось ли ощущение, что непреодолимый водораздел между миром советским и миром западным продолжает существовать?

— Ощущал этот водораздел и 20, и 10 лет назад, и никаких существенных изменений в моем ощущении, что такое Советский Союз, не произошло.

— Но не будете же вы отрицать, что за годы перестройки и в жизни, и в сознании советского человека очень многое изменилось? В сфере общественных идеалов Советский Союз все же несколько приблизился к западным свободам.

Это необъятная тема, но я избрал бы один конкретный феномен, как мне кажется, указывающий на пропасть, которая разделяла, разделяет и будет разделять два мира. Я имею в виду феномен Александра Невзорова. Я мог бы ввести в нашу беседу какие-то иные реалии, но на меня в известном смысле наибольшее впечатление произвел именно этот феномен. Почему?

Понимаете, дело не столько в том, что Невзоров, мягко скажем, — марионетка, заранее подготовленная и манипулируемая в определенных целях. Дело в той среде, в тех обстоятельствах, в общественном климате, которые делают такой синдром возможным. Появляются эти самые знаменитые „наши“. Ни у кого не может быть никаких сомнений в том, что человек в сфере профессиональной совершил преступление, равное в сфере бытовой изнасилованию, убийству с предварительной пыткой, скажем так. Человек совершил с точки зрения профессиональной преступление, за которое, если это преступление совершается в сфере уголовной, даже в самых гуманных странах приговаривают к пожизненному заключению. Человек, создавая документальный сюжет о чудовищных событиях, сфальсифицировал его с начала и до конца. Журналист совершил профессиональное преступление, после которого его на пушечный выстрел нельзя подпускать к любой редакции: газеты, журнала, телестудии.

Да, я знаю, что группа кинематографистов писала об этом в „Независимой газете“, я знаю, что появилась масса статей неистово гневных, в которых Невзоров разоблачается, обличается и все такое прочее. Но это эмоции.

Общество, в котором Невзоров может работать на телевидении, — это общество беспредельное, и, как ни парадоксально, мне в известном смысле больше по душе общество догорбачевское, где в силу иных соображений, не высоких каких-то соображений профессиональной этики, Невзорова не было и быть не могло. Это парадоксальная ситуация, которую я сам для себя еще не до конца осмыслил — в известном смысле сегодня советское общество еще омерзительнее, еще более бесовское, еще более античеловечное, чем оно было до Горбачева. Нынешний плюрализм с „Огоньком“, с одной стороны, и с журналом „Кубань“ — с другой, где, кстати, дошли до того, что напечатали некоего Тетенова, который пишет уже о Солженицыне как о сионисте и масоне, это одно дело. Но невзоровский феномен — другое, поскольку самое страшное здесь — это то, что, несмотря на шум осуждений, остаются люди, которые продолжают с ним работать, снимать для него, монтировать для него, выписывать ему зарплату, входить с ним в одно здание.