Предлагая вниманию читателей эту книгу, мы считаем своим долгом уведомить их, что нынешний вид романа несколько отличается от первоначального, в котором он был нам прислан. Мы постарались сохранить все достоинства текста, собирая разрозненные заметки тридцати-пятидесятилетней давности, и прибавили от себя только некоторые пояснения, объясняющие для дейстрийского[1] читателя детали заграничной жизни начала века. Необходимо, однако, пояснить, что роман написан — как вы легко сможете убедиться из текста — старой девой, родившейся в самом начале нашего века, получившей, по всей видимости, обширное, но бессистемное образование и, как станет ясно при чтении, самой читающей всё подряд — от готических и сентиментальных романов, модных в дни её молодости, до авантюрных, популярных ещё в прошлом веке.

Роман был переслан нам из Остриха,[2] от синдика стрелков одного из провинциальных городов недалеко от границы — это должность, аналогичная должности главы полицейского управления — который отправил нам записки своей тётушки, следуя её завещанию и завещанию своего отца, в чьих бумагах и был найден предлагаемый публике текст. Господин Бруно Перте просит отдельно упомянуть, что все описанные в романе события являются не более чем плодом фантазии его покойной тётушки, кузины его дорогой матери, и, если бы не завещание тётки и отца, он никогда бы не согласился на подобную публикацию.

По просьбе господина Перте (состоящего в родстве с некоторыми видными лицами в нашей политической жизни) мы просим читателя снисходительно отнестись к тому, что долгое время было не более чем семейной шуткой. По словам господина Перте, его тётушка, будучи особой весьма весёлой и склонной к розыгрышам, придумала игру, в которую охотно играли все домочадцы и гости, игру под названием «если бы», в которой высмеивала нелепые сплетни, ходившие вокруг их семейства. По словам племянника, игра начиналась со слов «давайте представим, как мы жили бы, если бы то-то и то-то было правдой», а после расписывала самые невероятные подробности их вымышленной жизни. Игра была весьма забавна, пока не выходила за пределы семьи, однако сейчас господин Перте считает своим долгом опровергнуть некоторые сплетни, которые весьма удачно высмеяла его тётушка в своём романе. Так, например, между нею и покойным отцом господина Перте никогда не было иных отношений, нежели отношений брата и сестры, и, разумеется, Перте-старший всегда был образцовым гражданином своего города, не позорившим старинной фамилии никоими позорными деяниями, столь же почтенны были и все его предки.

Ознакомившись с содержанием романа, мы сочли своим долгом послать его в дейстрийское бюро безопасности, поскольку автор книги указывает на знание некоторых подробностей работы этого учреждения. Также мы уведомили и почтенное семейство, из которого вышло немало видных политических деятелей, о том, что к нам поступила книга, в которой упоминается их фамилия. Почтенное семейство ответило в духе нынешнего времени, отказавшись интересоваться событиями полувековой давности и беспокоиться из-за чести людей, давно упокоившихся в могилах. Возможно, эти господа (мы, разумеется, имеем в виду ныне живущих) даже довольны подобной рекламой: кому не лестно, чтобы его фамилия попала на книжные полки?

Дейстрийское бюро безопасности продержало книгу дольше, чем частные лица, но всё же дало разрешение на публикацию, приложив резолюцию, согласно которой в романе нет ни единого слова правды, и ни один человек в здравом уме не поверит в существование вампиров, а уж тем более в их контакты со столь почтенной организации. Некоторые листки, однако, после возвращения из бюро оказались утрачены, и мы сочли за лучшее не допытываться касательно их судьбы.

Итак, предлагая публике роман, который, возможно, заставит её по-новому взглянуть на некоторые события в истории родной страны, наше издательство никоим образом не ручается за достоверность описанных в книге событий, равно как и за точность упоминаемых автором имён и названий. В настоящее время истинным является лишь тот факт, что некая Ивона Рудшанг жила в неком острийском семействе в качестве тётушки, и в таком же качестве и была похоронена. Что касается других имён, то всё, что дало наше расследование — это два лежащих рядом камня на старом столичном кладбище для бедняков: Аманда Вайль, девица и «Беренгарий, от которого отреклась семья, а следом и весь мир», как весьма пафосно было написано на табличке, причём второй камень, по всей видимости, положен на пятьдесят лет раньше.

Я вышла на улицу и замахала рукой, увидев остановившуюся на углу конку. Кондуктор придержал для меня дверь, учтиво подал руку, но после разглядел при свете фонарей простую шляпку и неказистую накидку и отвернулся. Я сама поднялась на площадку и прошла внутрь. Против обыкновения, конка была почти пустой, так что можно было занять почти любое место на сидении.

Дверь захлопнулась, прозвенел звонок, и конка тронулась. Выждав немного для приличия, кондуктор двинулся по салону, собирая с немногочисленных пассажиров свою обычную дань. Я купила билет до самого дома (рельсы проходили в пяти шагах от наших дверей), и огляделась по сторонам. Усталые лица пассажиров и заляпанное грязью стекло не сулили никакой пищи для размышлений. Всё как всегда, и один вечер как две капли воды похож на предыдущий… Скучно!

Внезапно дверь салона распахнулась, пропуская смугловатого мужчину в красно-чёрной куртке. Спустился с империала или вскочил на ходу? Кондуктор, по крайней мере, повёл себя так, будто видит его впервые: двинулся навстречу, требуя приобрести билет. Новый пассажир его, казалось, не заметил, прошёл мимо в конец салона и сел прямо напротив меня.

От нечего делать я принялась его разглядывать, приличия ради стараясь делать это незаметно.

Смугловато-жёлтая кожа, узкое лицо, карие глаза с каким-то мальчишеским выражением смотрели, между тем, серьёзно и даже встревожено. Мужчина был одет во всё красно-чёрное, а в руках сжимал тех же цветов заплечную сумку. Такого странно встретить и в деревне в охотничий сезон, но в городе?

Он внимательно и в то же время отстранённо посмотрел на кондуктора, медленно расстегнул пуговицы на правой перчатке, снял её, достал из-за пазухи кошелёк — кожаный, довольно потрёпанный, но туго набитый. Извлёк деньги, отдал кондуктору и убрал кошелёк обратно. Натянул перчатку, застегнул и принялся затягивать застёжки на сумке. Всё это время он делал какие-то странные движения ртом, словно ощупывал языком клыки.

«Глупости, Амалия, — строго сказала я себе. — Тебе надо меньше читать готические романы!»

Я внимательней взглянула на мужчину, втайне надеясь уловить что-то такое, что позволит разгадать его странности. Он как раз прекратил проверять застёжки и теперь неподвижно сидел, прижимая к себе сумку, словно ребёнка. Тёмные глаза бездумно смотрели мимо меня в окно за моей спиной.