Лучик жиденького света от небольшой фары с грехом пополам освещал дорогу - а там он вылетел на оживленную, ярко освещенную улицу. И погнал по ней, выжимая из японской безделушки все, что мог: пародия на Джеймса Бонда, супермен на мопедике, тающий призрак, незваный гость с другого конца света. Несколько раз попадались полицейские патрули, пешие и моторизированные, но джигит на тарахтящей двухколеске выглядел настолько своим, здешним и безобидным, что никто ему не препятствовал. Следовало только держаться подальше от тротуара - а то примут за моторизированного "сумочника", прицепятся профилактики ради...
Мазур не оглядывался - и ему казалось, что все, мимо чего он пролетает, дома и люди, фонари и фонтаны, тут же тает без следа, превращается в туман, в дым, потому что никогда не суждено этого увидеть вновь, а значит, оно как бы и не существует более...
Не было ни эмоций, ни чувств - затаились где-то подспудом, придавленные тренированной волей. Он действовал, как не рассуждающий механизм: добрался до одного из бесчисленных деревянных причалов, где оставил осиротевшую "Креветку", поднялся на борт, прошел в рубку, выбрал якорную цепь и включил двигатель. Отойдя в море на пару кабельтовых, повел суденышко параллельно берегу, держа курс на акваторию порта. Он прекрасно знал, где стоит "Заря" - еще сегодня утром проскочил на мопеде в порт, пристроившись в колоне идущих на загрузку машин, повертелся возле трапа сухогруза под австралийским флагом, задав вахтенному пару пустых вопросов, а по дороге высмотрел "Зарю"...
Ни погони, ни преград - благодать, да и только. Крайне просто проникнуть в гражданский морской порт, это вам не военная база - хотя и на самые охраняемые базы мы умеем проникать, учены на совесть...
Ночной покой, тишина и безмятежность. Справа, в открытом море, шло параллельным курсом какое-то большое судно, судя по цепочкам светящихся иллюминаторов, пассажирское. Оттуда доносилась музыка. Слева, как ни в чем не бывало жил своими буднями порт - в холодном свете фонарей виднелись краны, где-то грохотала лебедка, на пирсе с могучим грохотом разворачивался грузовик...
Увидев наконец "Зарю" метрах в двухстах по левому борту, Мазур, держа одной рукой штурвал, проворно разделся, выключил двигатель и вышел на палубу. Выбросил за борт оба пистолета, взял в зубы пластиковый пакет с трофеями и "солдатиком" перемахнул через фальшборт. Погрузился с головой, в два сильных гребка оказался на поверхности. "Креветка", замедляя ход, по инерции шла прежним курсом, вскоре ей предстояло врезаться либо в пирс, либо в борт одного из стоявших под погрузкой судов, но это не могло нанести особого ущерба ни пирсу, ни кораблю, так что нельзя сказать, будто Мазур на прощанье особенно уж набуянил...
Он плыл по спокойной темной воде, накрепко зажав в зубах пакет, дыша носом. Водичка была совсем не та, что в открытом море возле маленького живописного острова: лицом он то и дело врезался в скользкие, жирные пятна, оставлявшие на губах противный привкус мазута, воняло гнилью, еще каким-то дерьмом, повсюду плавали отбросы вроде кожуры от фруктов, тряпок и прочей дряни. Ну, что поделать - зато погони нет ни морем, ни по воздуху, а это искупает все неудобства...
"Заря" вздымалась над ним высоченной стеной. Достигнув якорной цепи, Мазур стал карабкаться по ней проворно и бесшумно, ни разу не поскользнувшись. Подтянулся на руках, перевалился через борт, выплевывая воняющую мазутом жижу, чувствуя себя грязным с головы до пят. Тут же к нему бросилась фигура в белом и, выставив перед собой продолговатый предмет, что-то грозно и непреклонно скомандовала по-испански, а потом продублировала по-английски:
- Стоять, не дергаться! Руки вверх!
- Отставить, - послышался рядом знакомый, насмешливый голос, молвивший на языке родных березок: - Это не диверсант, это, как я понимаю, капитан Мазур наконец-то соизволил домой вернуться...
... В каюте было сухо, светло, тепло и уютно - дом родной, чего уж там. Плавучий кусочек советской суверенной территории, откуда Мазура не могла извлечь никакая сила, самая могучая и злокозненная. И он сидел, расслабляясь совершенно телом и душой, уже содравший с себя мощными струями душа всю грязь портовой акватории, со стаканом дегтярно-крепкого чая в руке, чувствуя восхитительнейшую опустошенность. "Это - привал, - лениво, вновь и вновь повторял он по себя, как заведенный. - Это - привал..."
Капитан первого ранга Самарин по кличке Лаврик, наоборот, трудился в поте лица - сидя напротив, он аккуратненько подпарывал бритвенным лезвием подкладку куртки, извлекал оттуда невесомо-плотные листочки микросхем, способных сэкономить Советскому Союзу массу времени, трудов и денег, складывал их стопочкой, но стопочки никак не получалось, получалась кучка.
- Все? - спросил он, поблескивая своим знаменитым пенсне.
- А тебе что, мало? - устало спросил Мазур. - Сколько было, все принес, не жадничай... Как там с остальными?
- Да все в порядке с остальными, - рассеяно отозвался Лаврик, тасуя листочки, как карты. - Трое уже на "Петропавловске", ты только что заявился, двое давным-давно перешли границу на северо-западе, прямым ходом идут на точку, они на контакте... Все путем, вам легче, вы свое отпахали. А мне, горемычному, предстоит работать, как трактору "Беларусь". Безопасность - она обязывает, старина, дорогой мой Кирилл Степаныч. Мне вот, как человеку наученному горьким опытом многолетнего отпора проискам и поползновениям, совершенно ясно, что где-то по пути вас, конечно же, поймало в цепкие щупальца ЦРУ. И вербануло в два счета, играя на ваших всегдашних слабостях, как-то: золото, вино и бабы. И предстоит вас теперь, дражайший, изобличать долго и упорно с присущим мне. старому волку контрразведки, блеском...
Его подчиненный - новый какой-то, молодой, незнакомый Мазуру преданно и насторожено торчавший за правым плечом шефа (то есть там, где и полагается по уставу быть ангелу-хранителю), слушал это ошарашено, потом лицо его приняло ожесточенное, служебное выражение, и правая рука потихонечку поползла под белоснежный морской кителек...
- Отставить, - сказал Мазур равнодушно. - У вашего командира всегда было специфически извращенное чувство юмора...
- Отставить, - покосился и Лаврик на своего напрягшегося орла. - Это я так шутю на радостях... но ты, Кирилл, и в самом деле очень уж долго болтался по континенту. На полную катушку, поди, попользовался всеми здешними удовольствиями? Винишко, экзотика, девочки темпераментные...
Обижаться на него было бессмысленно - во-первых, Лаврика не переделаешь, и никуда от него не деться, а, во-вторых, чертов особист далеко не всегда торчал в безопасном тылу, случалось вдвоем хаживать по лезвию... И обязаны кое-чем друг другу, чего уж там.
- Ну, разумеется, - сказал Мазур. - Больше тебе скажу: я даже в борделе работал, недолго, правда...
- Не шлюхой, надеюсь?
- Обижаешь. Главным вышибалой.
- Ну, это ты потом напишешь, - сказал Лаврик бесстрастно. - Сам понимаешь, писать тебе оперу потолще "Войны и мира"...
- Понимаю, - сказал Мазур с грустной покорностью судьбе.
- Жмуров много?
- Ерунда, - сказал Мазур. - В пределах средней нормы.
- Стареем, - кивнул Лаврик. - В сентиментальность впадаем, жмуров кладем не штабелями, а через раз... - он повернулся к своему молодому кадру. - Обрати внимание, Вадик: за иллюминатором тишина и благолепие, город дрыхнет себе совершенно нетронутым. Душевный все-таки человек капитан Мазур - а ведь мог на прощанье городишко и с четырех концов запалить, с него станется... Ладно. Неси все это к Реброву, пусть радиограмму пошлет, а то меня дергают что ни час...
Молодой собрал микросхемы с величайшим тщанием и бережностью, словно тончайший старинный фарфор, вышел за дверь с видом просветленным и гордым от сознания своей причастности к таким вот играм.
- Новый? - кивнул ему вслед Мазур.
- Ага, - сказал Ларик. - Натаска на пленэре... Вроде бы будет толк. Что ты озираешься?