Займемся же лучше своими мирами,
Чтоб в них из-за нас не творилось бесчинство.
Углы же пускай остаются углами
Когда-нибудь встретятся наши миры,
Наступит финал в развернувшейся драме...
Но это зависит от нашей игры...
. . .
А из-за строк блокнотного листа
Смотрел портрет Поэта, как с холста
Иль, может быть, скромнее - не портрет,
А лишь эскиз, набросок, силуэт...
И просыпался Город за окном
Спросонок бился в стену утра лбом.
И этак отряхнув остатки сна,
На стену лез - и падала стена.
Жизнь продолжалась... Если это жизнь:
Беги, хватай, а коль схватил - держись!..
С гостиничного шпиля солнца свет
На Город лился, словно бы в ответ
На кем-то ночью заданный вопрос.
И Город понимал: - Не вешай нос!
А Поэтесса глянула с испугом
На этот самый острый в мире угол...
И поняла по-своему ответ:
- Лишь Словом возвращается Поэт...
5. ФИЛОСОФ
"Философия есть путь, по которому мы идем"
М.Хайдеггер
"Сущее-Бытие выходит к свету многими путями"
Аристотель
Философ был всецело поглощен созерцанием мощной сосульки, свисающей с карниза крыши прямо над его окном. Седая окладистая борода Философа чуть слышно шуршала по стеклу, когда он поводил головой, отслеживая зарождение талой воды на просвечиваемой солнцем изумительно красивой поверхности этого искусного произведения природы. Влага, казалось, проступала сразу по всей поверхности стройного тела сосульки, совсем не так, как пот, выступающий капельками из пор человеческой кожи то на лбу, то в какой-нибудь неудобопроизносимой промежности. И от этой одновременности сосулька выглядела, как полированный хрусталь.
Тончайший слой почти невидимой жидкости медленно стекал к острию сосульки и там пытался набухнуть каплей. Но то ли охлаждаясь по пути внутренним холодом самой сосульки, то ли от дыхания морозного ветерка капельке не удавалось достичь приличествующей ей округлой формы и, тем более, оторваться от материнского тела. Она лишь удлиняла и заостряла его... Но вот в какой-то момент капелька вдруг набухла спелой почкой и... сорвалась с острия, сверкнув мгновенной солнечной искоркой, канув куда-то вниз. В чужое и враждебное ей пространство...
"Ложная метафора, - привычно придирчиво осадил себя Философ. - У воды в этом мире нет ничего враждебного. Она здесь бессмертна... Погоня за красивой метафорой искажает истину... Но без метафоры нельзя, ибо она возносит мышление на высший уровень обобщения... Чем значительней высота, тем слабее различимы подробности..."
Взгляд Философа оторвался от сосульки и ищуще метнулся в пространство за ней. Впрочем искал он недолго, а пролетев над заснеженными городскими крышами, по цвету подобными его бороде, уперся в неиссякаемый источник своих метафорических изысков. Ибо о чем бы он ни думал, в конце концов, оказывалось, что думает он именно о Ней - о Гостинице, вознесшейся над Городом перевернутой вверх острием исполинской сосулькой.
Впрочем, уже давным-давно Философ уяснил, что понятия "верх" и "низ" определяются положением главенствующего в данной системе "центра тяжести" точки максимальной напряженности гравитационного или иного поля. И капля устремляется с сосульки именно к этому "центру". Поэтому с точки зрения космического наблюдателя можно считать, что острие шпиля Гостиницы свисает в сторону некоего гипотетического гравитационного центра. Центра Галактики, например... Или незримой "черной дыры"... Дыры куда?.. В какой-нибудь иной мир?..
Рассредоточенному в медитативном трансе взору Философа виделось, как медленно, почти незаметно тают в пространстве бытия жизни человеческие и проступают тончайшим слоем на поверхности исполинской сосульки Гостиницы. Недолго посверкав на солнце, стекают и стекают к ее острию, удлиняя и еще более заостряя его, пока вдруг капелька чьей-то жизни не сорвется с него в эту самую "черную дыру"... Не в этот ли момент вокруг острия начинают сверкать молнии?.. Слишком театрально, чтобы соответствовать Истине. Впрочем, у Истины нет комплексов...
Однажды Поэтесса, одна из любимых им капелек бытия, сказала, выслушав его умопостроения:
- Ты - поэт, а не философ. Ты мыслишь слишком метафорично.
- Философия - поэзия мысли, - улыбнувшись, ответил Философ. - А поэзия - философия чувства. Потому так схожи языки подлинной философии и подлинной поэзии. Вся философия - это развернутая метафора бытия, ибо иначе как метафорически мы не способны его объять и прочувствовать. Вся поэзия - это вербализированная метафора чувства, ибо иначе, как назвав, мы не можем его понять.
- Ох, - засмеялась Поэтесса, - пожалуй, я ошиблась - ты неисправимый философ. Просто с ума сойти, с каким тщанием ты раскладываешь по полочкам очевидности...
- Не с большим, чем поэты сбрасывают их с этих полочек, наслаждаясь возникающими при падении созвучиями, - парировал Философ и добавил, заключая ее в объятия: - Но я люблю поэзию... Особенно, поэтесс...
- Я - Река, - ответила она прерывающимся шепотом, всегда действовавшим на него, как колдовское приворотное зелье. - И иною не жажду вовеки ни быть, ни казаться... Я - Река... Утолите извечную жажду живительной влагой...
И он утолял и утолял, но не мог утолить, ибо жажда эта называлась жизнью. И еще он пытался узнать в ней другую реку. Даже не реку, а речушку, начинавшуюся с омута-озерца... Странный незабываемый сон, приснившийся ему неизвестно где и невесть когда...
А на сосульке медленно-медленно пыталась народиться новая капелька...
* * *
*
Ему десять лет. Вчера весело отпраздновали день рождения. Были друзья из лицея, друзья-соседи. Мама и бабушка веселили гостей и веселились сами, как дети. И он гордился ими.
Теперь Мальчик разбирал гору подарков. С утра опробовал фантомат, подаренный мамой и бабушкой. Ну!.. Это, вообще, нечто обалденное!.. Почти как его "странные сны"...
Фантомат требовал более пристального внимания, и потому он после одного сеанса расстался с ним, чтобы уделить внимание другим подаркам. Он заинтересовался подзорной трубой. Самой настоящей!.. Как у капитана Блада или у адмирала Нельсона... Вернее, гораздо лучше, чем у них - в то время не было столь точных (как это в научной терминологии?.. А - прецизионных!..) технологий. Подзорная труба сама просилась в руки, и Мальчик просто не представлял, как можно ей отказать.
Он раскрыл черный продолговатый футляр, осторожно вынул прибор из бордового замшевого ложа и поднес к глазу...
Разумеется, первым делом взгляд его устремился к сверкающему шпилю Гостиницы, который, непонятно почему, всегда привлекал его. И маме это, тоже непонятно отчего, не нравилось: "Ну, сколько же можно?! - возмущалась она. - Ты с пеленок не можешь оторвать от нее взгляда!.."
Руки с удовольствием ощущали приятную тяжесть хорошо сделанной вещи, а левый глаз прильнул к окуляру, заставив правый непроизвольно сощуриться.
Сначала он не понял, что произошло, и принялся регулировать подзорную трубу в поисках фокуса. Но туман не рассеивался. Казалось, будто он смотрит на клубящееся белое облако. Тогда Мальчик посмотрел в другом направлении отличная четкая перспектива: крыши, поросшие грибами параболических антенн, кроны деревьев... Он снова направил трубу на Гостиницу, удостоверившись невооруженным глазом, что стена ее производит впечатление абсолютно гладкой, твердой поверхности.
Облако по-прежнему клубилось перед его удивленным взором прямо здесь, вокруг, отчего пропадала пространственная ориентировка и начинала кружиться голова.
Что-то явно происходило. Только вопрос - с ним или с Гостиницей?..
Вдруг в глаз его попал солнечный зайчик, и взгляд автоматически отреагировал, устремившись на поиски источника столь яркого сигнала.
Зайчик заскочил на его тридцатиэтажную верхотуру со двора. Мальчик глянул вниз, но ничего толком не рассмотрел. Вроде бы небольшая группка детей столпилась вокруг чего-то.