- Но разве это справедливо, величайший? - спросил Агатий. - Ведь ты позаимствовал в храмах много золота, чтобы сохранить империю. А теперь ты хочешь покинуть Видесс, трепетное сердце той самой империи, которую намеревался защищать! - Патриарх очертил магический знак солнца над своим собственным сердцем. - На какие еще уступки мы могли бы пойти, дабы убедить тебя изменить свои намерения и вновь последовать тем путем, какой диктуют нам всем благоразумие и здравый смысл?

Сначала Маниакис решил, что Агатий увлекся риторикой, с помощью которой уже не раз пытался воздействовать на Автократора, но затем подумал: а вдруг патриарх и правда имеет в виду некие уступки? Решив это выяснить, он ответил:

- Не имею представления, святейший. А что именно ты можешь мне предложить?

Когда Маниакис впервые увидел патриарха, тот поразил его, превратившись из громовержца от теологии в практичного политика в промежутке между двумя вздохами. Теперь эта удивительная перемена произошла еще быстрее.

- Ты уже позаимствовал столь большую долю сокровищ святой церкви, что я трепещу при мысли о том, чтобы предложить тебя еще некую часть, величайший, осторожно проговорил Агатий. - Но если наше золото пойдет на благое дело и ты останешься в столице, то я готов рассмотреть этот вопрос.

- Я высоко ценю твою готовность. - Сейчас Маниакис говорил искренне. - Но беда в том, что нехватка средств - совсем не главная причина, побуждающая меня покинуть Видесс.

- Но что может быть важнее? - недоуменно спросил патриарх. - Ведь именно золото - главная ценность, какой церковь может одарить мирянина.

Их взгляды скрестились. Патриарх воздел было руки к небу в знак увещевания и предостережения, но Маниакис не дал ему закончить сей священный жест.

- Люди живут не только мирскими ценностями, святейший, - заметил он. Если бы это было не так, во всей империи не имелось бы ни одного храма.

- Взойдя на трон, ты поклялся мне не делать попыток внести какие-либо нововведения в нашу святую веру! - встревожился Агатий.

- Но речь никогда не заходила ни о каких нововведениях, - возразил Маниакис. - Я лишь просил тебя о небольшом исключении: благословить брак между родственниками.

- Величайший, мы уже обсуждали эту тему прежде, - насупился патриарх. - И я уже пытался объяснить тебе, почему не представляется возможным удовлетворить твою просьбу о благословении такого брака.

- Совершеннейшая правда, святейший, - согласился Маниакис. - А я уже пытался объяснить тебе, чем вызвано мое намерение оставить Видесс и отправиться на Калаврию.

- Но это несравнимые вещи, величайший! - вспыхнул экуменический патриарх. - Я стараюсь блюсти церковные каноны и многовековые обычаи, тогда как ты, напротив, стараешься поставить их с ног на голову!

Маниакис безмолвствовал. Агатий задумался, потом пару раз нерешительно кашлянул и осведомился:

- Следует ли мне, величайший, понимать тебя так, что ты согласишься не покидать Видесс и в дальнейшем, следуя древнему обычаю, будешь всегда править империей из столицы в том случае, если получишь мое благословение на брак со своей кузиной?

- Вообще-то, я был далек от мысли делать какие-либо намеки. - Маниакис пригладил бороду. - С другой стороны, твое благословение поможет восстановить мир между Автократором и святой церковью, а это чего-нибудь да стоит. Хотя не уверен, стоит ли такой мир того, чтобы мне остаться в Видессе. Еще один Праздник Зимы вроде двух прошедших, и я без лишних слов вскарабкаюсь на Столп и брошусь оттуда головой вниз.

- Во время Праздника Зимы мне тоже приходится безропотно сносить показное умничанье и злые насмешки шутов, - заметил Агатий. - Прошу простить меня, но я должен еще раз напомнить величайшему, что стоит устранить разногласия со святой церковью, и у мимов сразу сделается одним поводом для издевок меньше, а значит, следующий Праздник Зимы окажется для тебя менее огорчительным.

- Возможно, - не стал спорить Маниакис. - Но поскольку ты уверил меня, что не в состоянии благословить мой брак, то дальнейшая дискуссия лишена какого-либо практического смысла. Ты согласен со мной, святейший?

Агатий выпрямился во весь свой весьма впечатляющий рост и заявил:

- Как тебе известно, величайший, ради благого дела я имею право данной мне духовной властью выходить за пределы общепринятых норм. Если я решусь, я говорю гипотетически, освятить твой брак с кровной родственницей, согласишься ли ты, в свою очередь, связать себя клятвой никогда надолго не покидать Видесс и не лишать его тем самым статуса столицы империи?

Маниакис подумал немного и отрицательно покачал головой:

- Подобная клятва наложила бы на меня слишком большие ограничения, каких я не могу себе позволить. Я могу поклясться, что перемена места, откуда Автократор управляет империей, будет предпринята лишь в безвыходной ситуации. Но право определять, безвыходна ситуация или нет, принадлежит мне и только мне.

Теперь настала очередь патриарха впасть в глубокое раздумье.

- Ладно! - внезапно решился он. - Будь по-твоему. В конце концов, ты давно доказал, что на тебя можно полагаться; во всяком случае, тогда, когда ты дал слово. Не думаю, чтобы ты нарушил его и на этот раз.

- По рукам, святейший! - И Маниакис действительно протянул руку Агатию.

Рука патриарха оказалась холодной, рукопожатие нерешительным, а в голосе его звучало беспокойство, когда он продолжил разговор:

- Ортодоксы сурово осудят меня за то, на что я сегодня дал свое согласие, величайший. Их мало интересуют те выгоды, которые получит в результате империя в целом. Результатом достигнутого нами сегодня соглашения может стать раскол святой церкви, о котором мы уже однажды говорили. Ортодоксы будут твердо стоять на своем, утверждая, что я уступил давлению светской власти. Они найдут серьезную поддержку у части населения.

- Тебе известно о церковной политике и истории расколов неизмеримо больше, чем мне, святейший, - заметил Маниакис. - Но мне кажется, в случае раскола гораздо чаще побеждала та сторона, которая пользовалась поддержкой светской власти. Я не ошибаюсь?

- Истинно так, величайший. - Лицо Агатия просветлело.

- Уверяю тебя, ты получишь такую поддержку в полной мере!

- О, это великолепно! - Агатий рискнул улыбнуться, и улыбка оказалась ему очень даже к лицу. - Значит, нам удалось заключить полюбовное соглашение: я благословляю твой брак, а ты даешь клятву остаться в столице. Чудесно.

- Да, я остаюсь, - подтвердил Маниакис. - Но наше соглашение должно содержать еще один пункт, по которому ты обязуешься отменить наказание, наложенное тобой на святого отца Филета за то, что он осмелился провести обряд моего бракосочетания с Лицией.

- О, величайший никогда не забывает оказанных ему услуг! Прекрасное качество! - одобрил Агатий. Но улыбка патриарха слегка поблекла. Помолчав немного, он добавил, больше для себя:

- Подобные добродетели следует всячески поощрять. Я согласен включить этот пункт в наше соглашение.

- Услуги, оказанной мне тобой, я тоже никогда не забуду, - заверил его Маниакис.

Получив подобное обещание, патриарх вновь расплылся в улыбке.

***

Маниакис с Лицией сидели за ажурной решеткой, отгораживавшей в Высоком храме специальное помещение для членов императорской семьи. Пергамент с текстом патриаршего разрешения на брак уже покоился в хранилище, где Автократор содержал важнейшие государственные документы. Маниакис полагал, что Агатий поступил точно так же с его письменным обязательством никогда не переезжать из Видесса в какое-либо иное место, если только его не принудят к тому непреодолимые обстоятельства.

- Сегодня в храме яблоку негде упасть, - заметила Лиция.

Действительно, кое-кто из пришедших в последний момент сановников так и не смог найти себе места на скамьях; те были битком забиты простолюдинами, "пришедшими выслушать обещанное воззвание патриарха.

- Хорошо, что обращение к народу будет исходить не от меня, а от Агатия, сказал Маниакис. - Если бы объявление сделал я, люди решили бы, что согласие патриарха вырвано у него против его воли. Тогда как воззвание, обнародованное им самим, будет воспринято всеми как победа здравого смысла.