Понятию "военный преступник" было дано самое широкое толкование в подлейшем Нюрнбергском трибунале: адмирала Денница засудили за то, что он в мирное время готовил германский военный флот к нападательным операциям. 10 лет спустя перед американским военным судом в том же городе предстало 13 германских полководцев по обвинению во всемирном заговоре (организация германских вооруженных сил для войны) и в ведении злодейской войны. Военные судьи оправдали генералов, потому что при нынешнем состоянии цивилизации война не может быть признана злодеянием и всемирным заговором, а, во-вторых, воинство является законной принадлежностью государства, и поэтому возглавление воинства не есть наказуемое деяние.

Если бы поступки военных подвергались рассмотрению в военных судах, то, как во втором Нюрнберге, приговоры были бы согласованы с законами и жизненной реальностью, но ничто не дает гарантии, что не повторится первый Нюрнберг, где за спиной судей стояли не юстиция, а месть или пацифический, фантастический антимилитаризм. Но и опасность предстать перед судом мести ни в коем случае не должна побуждать офицера нарушать закон долга, чтобы избежать закона мести: в современных условиях разрушения здравых понятий и господства болезненных эмоций офицер должен мужественно предвидеть, что он может стать либо геройской жертвой боя, либо невинной жертвой палача.

Но, с другой стороны, установление понятия "военный преступник" способствует более строгому, чем встарь, выполнению законов войны и велений рыцарской этики. Ныне не могут остаться безнаказанными (во всяком случае, для офицеров побежденной стороны) такие действия в отношении вражеского воинства или населения, какие иногда имели место на войне в результате непродуманности, самодурства или кровожадности. Когда разыгрывается стихия войны, не может не быть некоторого произвола в действиях, но и должна быть граница произвола - за нею лежит военное преступление.

Приказ, выполнение приказа - это краеугольные камни существования воинства и выполнения им своего государственного назначения. Вышеупомянутые генерал Мантойфель поступил воински-законно, а шведский полковник воински-корректно (к сожалению, не было слышно, чтобы подали в отставку английские офицеры по выполнении ими приказа о выдаче казаков в Лиенце). Японские же офицеры не подчинили свои рыцарские чувства воинскому приказу и только самоубийством искупили свою вину - в легенду войдут, наравне с "камикадзе" оружия, эти "камикадзе" самурайского духа.

Во все времена строгому выполнению военного приказа противились небрежность, строптивость, малодушие, сейчас же антимилитаристы, гуманные идеалисты и партийные спекулянты стараются противопоставить военному приказу совесть воина. Если рассуждать в либеральном стиле, что государство - это власть и что свобода граждан есть источник государственной власти, то можно додуматься до абсурдного вывода, что свобода совести гражданина-воина есть источник власти в воинстве. Вывод абсурден потому, что вступление в воинство - добровольное для кадрового офицера и для волонтера либо принудительное для военнообязанного - непременно сочетается с обязанностью к послушанию своих действий действиям вышестоящего, своей воли - его воле, своей совести - его совести.

...>: Сейчас, в эпоху всеобщей бессовестности (политической, партийной, общественной, юридической и т.д.), носятся с совестью гражданина-воина как дурень с писаной торбой. Легализуют дезертирство тех, кто из побуждений совести или якобы из побуждений совести отказываются от военной службы; поощряют неповиновение в воинстве разрешением противопоставлять совесть приказу; запугивают воина угрозой счесть его "военным преступником", коль скоро он выполнит воинский приказ, противоречащий его гражданской совести. Со всем этим не может мириться офицерство. Для него должно быть незыблемым правило: совесть воина - в выполнении приказа, а иная совестливость преступна. ...>:

Мы, офицеры прошлого времени, шли особым путем, путем выполнения воинского долга и по нему вели тех, кого народ вверял нам для воспитания и в дни войны - для вождения. Современный офицер не может идти нашим обособленным путем: его путь соприкасается, перекрещивается с путями гражданскими. С этим офицер обязан считаться в своем поведении, в обращении с подчиненными ему воинами, в методах их воспитания, обучения и втягивания в воинские навыки, в приемах командования солдатами и властвования их душами, в применении тактических, оперативных и стратегических форм воевания, в установлении организационной структуры воинства, в своей установке относительно общественности, партийности, политики. Со всем этим современный офицер обязан считаться и поэтому осторожно отступать от устаревшего в традиционном, делать разумные уступки требованиям времени. Но он обязан быть неуступчивым в вопросах рыцарской чести, офицерского долга. И в нем не должно быть ни малейшего сомнения в величественности его офицерского призвания, в высоком значении его милитаризма. Японский поэт Ногучи писал Рабиндранату Тагору: "Пусть милитаризм - преступление, но если подумать о жизни, из которой гуманизм вынет все кости и создаст из нее мягкотелое животное, то невольно скажешь: нет, гуманизм - еще большее преступление!"

Месснер Е. Современные офицеры - Буэнос-Айрес, 1961.

Уроки истории

А. Каменев

Офицер - профессия идейная

Офицер - это надежда нации. Без него армии нет. Без армии нет государства. Без государства нет свободы граждан, нет достойной жизни, нет будущего ни у живущих, ни у потомков...

То, что произошло с российским офицерским корпусом в 1917- 1918 гг., весьма трагично: служилый класс, верой и правдой защищавший интересы Отечества, оказался разбитым, деморализованным, потерявшим опору в стране и внутренний духовный стержень в самом себе.

Офицерство лишилось поддержки правительства, да и сама власть вольно или невольно развязала руки подлым силам для атаки на офицерский корпус. Офицеров втянули в гражданскую войну, в непримиримый конфликт с солдатами и матросами. Были подорваны основы единоначалия.

Офицерство стало гонимым, преследуемым сословием, оно понесло большие физические потери, резко размежевалось на белых и красных - бывшие сотоварищи пошли друг против друга войной.

Офицеры утратили веру в свое государственное предназначение. Как организованная, дисциплинированная сила, опора государственной власти, гарант независимости государства и спокойствия в обществе офицерский корпус России перестал существовать.

Что может быть хуже такой участи? Как произошло то, что имело место в 1917-1918 гг.? Не ожидает ли нас повторение ошибок прошлого?

История нашего Отечества оставила нам в наследство много нерешенных вопросов, касающихся армии и ее станового хребта - офицерского корпуса.

"Скажите, господа штатские... нужна России армия? - писал еще в декабре 1908 г. известный в России публицист и патриот М. Меньшиков. Нужна пружина армии - офицерский героизм?" И далее, взывая к здравому смыслу нации, предупреждал: "Подумайте: офицеры - душа армии. В действительности на них одних{110} лежит оборона государства"{111}.

Был ли услышан этот вопрос, прислушались ли к предостережению М. Меньшикова? Отнюдь нет.

"Отчего так быстро и внезапно разрушилась мощь той армии, выдающуюся силу и упорство которой в начале века признал даже наш достойный противник. В чем же причина этого печального явления? В чем корень зла?" - писал двумя годами позже Н. Морозов{112}, анализируя причины резкого спада боевой готовности русской армии в середине и конце XIX века.

За два года до Первой мировой войны Я. Червинка, обращаясь к офицерской теме, задавал не менее важный вопрос: "Чем же объяснить... безразличие, если не нерасположением народных масс и большей части интеллигенции к цвету народа, к защитникам отечества?!"{113}

Обращая внимание на факт отчуждения народа от армии, отрицательного отношения общественного мнения к военной службе и воинским порядкам, он видел причину подобного явления в "национальном безразличии значительной части нашей интеллигенции к военному делу"{114}.