Глава 7

Несколько дней после этого они совсем не видели Блайса, а когда он вновь пришел в магазин, Розы там не было. Уже в то его посещение Сильвию встревожило, что Блайс был сам не свой: «какой-то странный и держал себя вызывающе» – слова, которым Роза не придавала значения вплоть до его следующего визита, когда она оказалась с ним один на один.

В этот раз Блайс также был далек от прежнего разбитного и общительного малого, каким они привыкли его видеть. Первым его вопросом был «Здесь ли Сильвия?», и он даже не стал скрывать облегчения, когда узнал, что ее нет. Он явно не находил себе места, мерил шагами небольшое пространство магазина, курил одну за другой сигареты и втайне радовался, когда Роза переставала обращать на него внимание, занятая очередным посетителем. Наконец Роза не выдержала и запротестовала:

– Да будет тебе известно, ты этим утром отнюдь не красишь наш магазин своим присутствием. Что тебя гложет? – спросила она.

– Гложет? Ничего.

Но она продолжала настаивать:

– Что-то с тобой происходит. Вот и Сильвия тоже заметила. Она говорит, что в четверг не пользовалась у тебя особой популярностью, как и я сегодня, судя по всему. Поэтому давай начистоту. Хватит играть в молчанку. В чем дело?

– Я же сказал тебе – ни в чем! – начал было упорствовать Блайс и вдруг сломался: – О, конечно, кое-что есть. Ты должна знать, и Сильвия тоже, хотя как я смогу… – Он прервался, затем собрался с духом: – Роза, ты знаешь, что такое «вырасти из самого себя», ну, как вырастают из одежды или из розовых снов и безумных иллюзий?

Роза знала, что он имеет в виду и пытается выразить словами. Ее сердце мучительно сжалось.

– Да, ощущение не из приятных, – согласилась она.

– Не из приятных? Ужасное – иначе не назовешь! Быть совершенно счастливым с кем-то сегодня, а уже завтра…

– Это не приходит вот так сразу!

– Ладно. Возможно, это случилось не вдруг. Но может же снизойти на тебя как озарение. Разве такого не бывает? – взмолился Блайс.

– А насчет Сильвии… ведь мы говорили о Сильвии, не так ли? Это самое озарение снизошло на тебя… Когда?

– С воскресенья… всего лишь. Я пришел сюда в четверг, надеясь, что ошибаюсь и стоит мне увидеть ее… Но ты права. Это, должно быть, имело место на протяжении долгого времени, просто я не позволял себе взглянуть правде в лицо. Убеждал себя, что она милая, желанная и шаловливая, как котенок. Так я говорил себе, но слова – это только слова. И когда меня вдруг осенило, я понял, как всего этого недостаточно.

Всей душой сочувствуя Сильвии, Роза решительно заявила:

– В отношении Сильвии твой перечень далеко не полон. Среди множества других положительных качеств у нее есть и такие: она отважная девушка, хороший товарищ, и ты должен считать себя счастливчиком, раз нравишься ей. Пожалуй, даже больше, чем просто нравишься.

– Я знаю. В этом сам дьявол ногу сломит, хотя он же меня и попутал. – В отчаянии Блайс заехал ребром ладони себе по лбу. – Сначала меня вполне устраивала Сильвия, такая, как есть, и я не требовал большего. Девушка, подобная ей, способна пробудить в парне рыцарские чувства, заставить ощутить себя ее защитником. Но сейчас я увидел вещи в подлинном свете и просто не знаю, как ей все это объяснить! Роза, ты не могла бы?..

– Нет, определенно нет! Если ты настолько убежден в этом, то перед тобой только два пути: либо уйти в сторону, пока Сильвия сама не поймет печальную правду, либо, не жалея слов, поведать ей, что шутил с ней и не питаешь никаких серьезных чувств. Один способ трусливый, другой– жестокий, результат же будет одинаковый – она перестанет тебя уважать. Выбор за тобой.

Но Блайс не выбрал ни того ни другого. В то утро он уклонился от решения, сетуя на непреклонность Розы – «тверда как алмаз», а когда появилась Сильвия, так и не сказал ничего определенного. Потом он и вовсе избегал встреч, оставляя Сильвию в расстроенных чувствах, а Розу – в мучительных переживаниях за сводную сестру.

Сильвия увядала буквально на глазах от его нового, почти братского отношения, которое ей ровным счетом ничего не говорило. Блайс отныне не брал ее с собой на пляж и, пока Роза не оказывалась третьей в машине, не возил Сильвию покататься. Наконец Роза ощутила, что скрепя сердце сама должна выполнить неприятную задачу, и осторожно, как только могла, открыла Сильвии горькую правду. Та жалобно воззвала к ней:

– Но почему, Роза? Почему?

Роза опустошенно махнула рукой:

– Я не знаю, дорогая. И сомневаюсь, сможет ли и он тебе объяснить. Просто мужчины – некоторые из них – бывают непостоянны.

– Но не Блайс. Только не Блайс!

Это был душераздирающий крик, нашедший отклик в душе у Розы. При всех видимых недостатках Блайса, его капризах она с уверенностью могла сказать, что он склонен стоять на своем до конца. Например, он никогда не изменял твердому убеждению, что должен заниматься лишь тем делом, к которому у него есть талант, либо не заниматься ничем вообще, и Роза думала, что его быстро возникшая сердечная привязанность к Сильвии имеет в основе своей постоянство, присущее ему и во всем остальном.

Сильвия тем временем продолжала:

– Если бы я только знала, что такого сказала или сделала, мне было бы легче перенести это пренебрежение. Должна ли я напрямик потребовать у него объяснений?

– Более достойным было бы этого не делать. Конечно, если он тебе не признавался в любви и не давал никаких обещаний на будущее. Или давал?

– Нет! Да и как он мог, находясь, по сути дела, на иждивении у Сент-Ги! Просто я думала, что обещания – ну, такого рода – как бы витали в воздухе как с его, так и с моей стороны. – Сильвия сделала паузу, покусывая нижнюю губу. – Роза, а ты не думаешь, что Флор Мичелет приложила к этому руку, когда явилась сюда в воскресенье? Возможно, она возвела на меня какую-то напраслину?

Роза ответила, что так не думает. В тот день Блайс, как обычно, принял Флор в штыки; да и что такого могла знать Флор, чтобы оказаться в состоянии очернить Сильвию? Роза, однако, умолчала, что истинная причина, по ее убеждению, – если только Флор не вела двойную игру, во что верилось с трудом, – была сама Роза. Ибо, как не переставала утверждать Флор, именно Роза интересовала Блайса, а раз так, то зачем Флор вмешиваться в эти сложные отношения?

Но Сильвия по-прежнему думала, что виной всему какая-то слабость, бестактность или оплошность с ее стороны, о чем Флор предостерегала Блайса или он сам предостерег себя, прежде чем решиться дальше развивать их отношения. Где-то она дала промашку, за которую должна винить только себя. Но где и в чем? Продолжая копаться в самых тайных уголках своего сердца, Сильвия начала, чтобы разрешить свои сомнения, выдвигать причины, которые иначе как плодом больного воображения назвать было нельзя. К примеру, предположение, что Флор выступила посланником Сент-Ги, который счел Сильвию недостойной даже через кузена вступить в родственные связи со своей семьей… Или – в ночь аварии, когда Сильвия представляла собой неприглядное зрелище, ее вдобавок вырвало прямо у Блайса на глазах, и он окончательно убедился в инвалидности Сильвии…

Сильвия находилась в таком отчаянии, что усматривала злой умысел во всем: в подарках, в проявлении доброты, в каждом шаге. И не только со стороны Блайса. Сент-Ги дал ему машину как взятку, чтобы Блайс отступился от нее! Выходки Блайса – духи на ее день рождения и даже магнитофон – продиктованы угрызениями совести и должны были облегчить душу перед тем, как ему отвергнуть Сильвию! Роза не могла спорить, пока сестра находилась в таком взвинченном состоянии. Она могла только жалеть и утешать Сильвию, используя для этого все возможные способы.

Наконец Сильвия решила, что духи она оставит, а Роза убрала подальше магнитофон, даже не прослушав последнюю запись. Сильвия категорически заявила, что видеть не хочет эту проклятую штуковину, а Блайсу хватило такта не допытываться, почему они не пользуются его подарком.