Глава 4

Приглашение Флор не было новостью для Сильвии. По возвращении она сообщила Розе, что Блайс уже рассказал ей об этом и она приняла его. Роза ответила: «Я тоже», но умолчала о все возрастающем нежелании принимать что-либо из рук Флор Мичелет.

Можно ли быть такой мнительной? – вопрошала она себя. Что уж такого обидного сказала или сделала Флор? Внимание, оказываемое Блайсом ее сводной сестре, было настолько искренним и ненавязчивым, что даже Сильвия наверняка рассмеялась бы предположению, что он ведет двойную игру по отношению к ней и Розе. И Флор уж никак не могла знать, что Роза резко примет в штыки – да и чего ради? – намек на то, что она всего лишь еще один «объект» для благотворительности Сент-Ги.

Однако ее терзали сомнения. Она не могла и представить себя в роли жалкой получательницы подачек. Роза всего лишь хотела оказать услугу Сент-Ги… Флор, возможно, и не намеревалась сделать ей пакость, но заставить Розу взглянуть другими глазами на свои отношения с Блайсом и посеять сомнения насчет того, действительно ли ее работа у мадам – дело рук Сент-Ги, ей явно удалось.

Вся неделя, оставшаяся до званого вечера у Флор, оказалась удручающей. Во-первых, резко испортилась погода, дав Сильвии шанс вновь обрушиться с нападками на климат, который опять не оправдал их ожиданий насчет лазурного моря и вечно синего неба. Во-вторых, пришли первые счета на оплату, а торговля шла из рук вон плохо. В некоторые дни вся выручка составляла один или два франка, да и те от немногих посетителей, что являлись тогда, когда по настоянию Мари Дюран они отправлялись на прогулку с Блайсом, оставив прилавок на ее попечение.

Ибо Мари твердо взяла их под свое крылышко – за плату, остающуюся неизменной вне зависимости от количества отработанных часов. Мари продавала газеты, заботилась о собственной семье, часто присоединялась к дочери для сезонных работ на плантации пробки и еще ухитрялась найти свободное время, чтобы стирать, готовить и убираться для Розы с Сильвией.

Именно от нее сестры узнавали о слухах, ходящих в Мориньи, причем, как говорится, с пылу с жару. Но у Мари был незлой язык, от него не страдала ничья репутация. Ее преданность шато была всеобъемлющей: она любила Блайса без всяких оговорок, мадам Сент-Ги для нее была «сущий ангел», а сын мадам – «рыцарь без страха и упрека».

«Для полного счастья не хватает лишь одного, – провозглашала она, – женитьбы монсеньора. Когда это произойдет, все Мориньи будет ликовать, Возможно, им не придется долго этого ждать. К концу лета будет уже два года, как мадам Мичелет вдова, и она все еще свободна, несмотря на богатство и шарм. О да, – заключала обычно Мари с уверенным кивком. – Думаю, можно рассчитывать на то, что еще до зимы она переберется в шато, чтобы стать одной из нас». Другие слухи на сей счет в городке, однако, были менее благожелательными. Однажды, когда Роза наведалась в булочную, Флор как раз вышла, хлопнув дверью и заявив на прощание, что ноги ее больше не будет у Бриандов. Ответ мадам Брианд был не менее едким, и сеть возмущенных морщин на ее лбу никак не разглаживалась, пока она оделяла следующую покупательницу булочками и пышными тарталетками.

– Эта… – сплюнула мадам Брианд. – Да будь она даже президентом, и то не могла бы требовать лучшего обслуживания. Надо же: ноги ее здесь не будет! Да ради бога… и вообще, кто она такая? Да никто… если бы не ее денежки и прекрасная patisserie[8] в Сен-Тропезе. Она является сюда и имеет наглость требовать, чтобы Брианд бросил выпекать свой хлеб ради ее кондитерских выкрутасов по первой же команде! И подумать только, мадам Доре, что вскоре мы, возможно, заполучим ее в качестве нашей хозяйки шато! Нет никаких сомнений, что она хочет прибрать к рукам монсеньора. «Что желает женщина, того желает Бог», – говорим мы. Да только не в этом случае. Пусть первый муженек и оставил ей кучу денег, но Сент-Ги – куда более громкое имя, нежели Мичелет, да будет ей известно. Ах, мадемуазель… – Тут грозовые морщины мадам Брианд разгладились, а лицо просветлело при виде Розы.

Это было как раз в тот день, когда Роза, вернувшись в магазин, нашла Сильвию пристально рассматривающей посылочный ящик солидных размеров с наклейками каштанового цвета, на которых серебром значилось: «Букет».

– Его только что принес посыльный, – объяснила Сильвия. – Униформа посыльного – того же цвета, что и наклейка, а на кепи и на фургоне тоже написано «Букет». Хотя я и сказала ему, что мы ничего подобного не заказывали, он, по-видимому, не понял мой французский. Я взяла посылку, чтобы ты на нее взглянула.

«Букет? Букет?» – в этом слышалось что-то знакомое… Хмурясь на наклейки, Роза внезапно вспомнила:

– Знаю! Это торговая марка парфюмерии Мичелет. Нечего и надеяться, что мы сможем продать здесь такой товар… сдается мне, он стоит больших денег. Просил ли этот рассыльный, чтобы ты расписалась в получении или еще что-нибудь?

– Нет. Он продолжал повторять что-то вроде «С почтением» и передал мне… это.

– С почтением? Ах да, это означает «С наилучшими пожеланиями» и за так. Но… – Роза окончательно зашла в тупик, когда начала рассматривать бланк, вложенный в поданный ей Сильвией конверт.

В заголовке также красовалась надпись серебряными буквами «Букет», а далее следовал длинный список дорогой парфюмерии. На адресе значилось: «Ла Ботикью» в Мориньи, и если это не было ошибкой, то посылка явно предназначалась им.

– Ну, – потребовала объяснений Сильвия.

– Даже не знаю… Это, очевидно, набор для магазина. Полагаю, нам следует позвонить на фабрику в Грае и выяснить, в чем дело.

– А как насчет «С наилучшими пожеланиями»? Ты не предполагаешь, что посылку могла послать Флор Мичелет… с целью сделать что-нибудь для нас?

– Флор Мичелет? Я сильно сомневаюсь.

– Я тоже. У меня сложилось впечатление, что мы не из тех, кого она удостаивает своим вниманием. Но если ты сначала позвонишь ей, а потом в Грае, этот звонок обойдется нам дешевле, – резонно закончила Сильвия.

– Да, – согласилась Роза, будучи явно не в восторге от предстоящей задачи. Но она вынуждена была признаться, что ощутила себя обезоруженной радушием Флор, едва лишь задала ей первый вопрос о посылке.

– Так она пришла? Хорошо! – Тон Флор составлял приятный контраст с едким обменом «любезностями» с мадам Брианд. – Вы приняли ее, надеюсь? Не возникло никаких трудностей?

– Ну…

– Да, знаю! Вы хотите сказать, что у вашего магазинчика не тот класс для торговли подобными товарами. Но как можно утверждать наверняка, даже не выставив их на прилавок? А раз это подарок, то вы все равно не окажетесь внакладе.

– Очень мило с вашей стороны позволить украсить ими витрину. Но мы готовы уплатить за них обычным порядком, – заявила Роза, с ужасом подумав при этом о состоянии их финансов.

– До того, как убедитесь, сможете ли вы их продать? Не будьте глупой! Извлеките сначала прибыль, а затем, если окажетесь в состоянии, можете и заплатить. Между прочим, пусть Сильвия выставит их в витрине как-нибудь оригинально, неожиданно, и вы будете удивлены… А сейчас, вы уж извините, у меня важная встреча в Сен-Тропезе. – И Флор положила трубку, не дослушав путаные слова благодарности Розы.

С неожиданным жестом Сильвия произнесла:

– Разве не так всегда и бывает? Ты говоришь себе, что некая особа такая, мол, и такая, а на поверку выходит – все наоборот, – и с таким удовольствием начала распаковывать и выставлять содержимое посылки, что Розе стало стыдно за свою реакцию на щедрый дар Флор.

Как она и опасалась, для женщин Мориньи такая парфюмерия оказалась не по карману. Они останавливались поглазеть, подержать в руках, поахать, удивленно качая головой при виде ценников, но уж никак не покупать. Блайс своим очарованием заставил одну немку-туристку купить флакон духов «Голубая полночь», да Сильвия продала склянку шампуня. Но это было все ко дню вечеринки у Флор.