– А с оружием у вас как?

– Теперь хорошо. Эти, на Выселках много чего собрали. Я им, остолопам, говорил, что досидятся, а они всё за животы свои тряслись до последнего. Вот и досиделись! Осенью ещё Петру сказал, не будет им ничего хорошего, сколько бы не гнулись!

– У них семьи, – осторожно сказал Женька. – Дети.

– А у меня что, до того как немец пришёл, семьи что ли не было? – зло спросил Батька. – Мне ещё когда счетовода нашего колхозного вывели да у стенки вальнули, всё ясно стало. Если б тогда в погребе меня картошкой в углу добрые люди не закидали, и меня бы рядом с ним поставили. Бить этих гадов надо. Всех, до последнего, нещадно. Бить, а не договариваться! Они сюда не говорить пришли, им земля наша нужна, а мы на ней им никак не нужны, разве что рабами. И то сомневаюсь. Говорят, какие-то деревни и вовсе жгут под корень. Со всеми жителями. Живьём!

– Предлагаю всё-таки на время убавить эмоции, – недипломатично вмешался Денис. – Нам требуется вернуть наших товарищей. Это может сделать Вили, если в его распоряжении будет машина и группа прикрытия. А чтобы у него появилась машина, требуется маленькая победоносная военная операция. И немедленно. Если мы выступим сегодня вечером, к завтрашней полуночи до местного гарнизона даже по снегу доберёмся. А уж там я помогу учинить такую бойню, какой здесь ещё не видывали.

– Но там больше сотни…

– Больше, да. Только они спят, не ожидают нападения, искренне полагают, что получат своевременное предупреждение от часовых, а мы не знаем, в каких домах враги, а в каких – мирные жители. Вот только это всё не так. Не в этот раз.

– По четыре-пять их бойцов на одного нашего.

– Так не в поле же. Потом, если в избе никого, кроме них, туда и гранату можно кинуть. Лучше – не одну. Хотя мне хотелось бы всё-таки обойтись без этого. Нам их форма нужна.

– Это ещё зачем? – спросил Батька.

– Люди в форме, на грузовике и с человеком, который по всем немецким документам вполне законный эсэсовец, могут очень много куда внаглую проехать. А если будут вести себя тихо, быстро и решительно – ещё и столь же спокойно уехать. Осознал?

– Вполне. Только про это лучше потом думать будем. Нечего делить шкуру неубитого медведя.

– Нечего. Просто каждый день нашего промедления этим людям ничего хорошего не сулит. Я обязан их вытащить целыми и невредимыми, любой ценой. Такие дела.

– Обязан – значит, вытащим. Не переживай. Вряд ли с ними что-то за пару дней случится. Мир не без добрых людей. А хотели бы убить – могли ещё в деревне всех запереть в свинарнике да сжечь.

– Умеешь ты приободрить, – вздохнул Женька. – Слов нет, как нам с Денисом полегчало.

– А нечего раскисать! – отрезал Батька. – Поставил задачу – работай и не жалуйся!

– Есть! – хмуро ответил маг. На душе у него скребли кошки. Впервые за всё долгое путешествие домой его подопечные оказались без него среди врагов и без малейшего шанса быстро и легко это исправить. Таким беспомощным он себя ещё не чувствовал.

Кузьмич, Галина, Данила и Настя оказались в куда худшем положении, чем их товарищи. Когда в избы ворвались первые немцы и пинками и затрещинами погнали жителей деревни на улицу, никто из них даже не успел сообразить, что происходит. Вместе с другими жителями деревни их выгнали на улицу несколько десятков крайне раздражённых немцев с карабинами.

Протяжно голосили какие-то женщины. В одном из домов несколько раз грохнули выстрелы. Кроме немца из того дома никто не вышел. Над толпой повисло гробовое молчание.

Всякое сопротивление прекратилось. Слышались только подавленные всхлипывания. Селян сгоняли в одну большую толпу возле грузовиков. Кузьмич и Данила постарались задвинуть Лемурку и Галину вглубь рядов. Низенькая Лемурка за спинами других людей совершенно потерялась, а вот Галина возвышалась над толпой угрюмым изваянием.

– Внимание! – на довольно внятном русском языке начал речь немецкий офицер. Ни Кузьмич, ни Данила его знаков различия не знали, но сама его манера речи выдавала в нём достаточно высокого командира.

– Великий рейх ведёт бескомпромиссную борьбу с жидами и коммунистами за свободу и процветание всех народов! Ваша деревня обвиняется в пособничестве бандитам в их действиях против Рейха и Фюрера. В наказание за это она будет уничтожена. Вы сможете искупить свой проступок трудом на благо Рейха. Сопротивление наказывается расстрелом! Подчиняйтесь, и вы сможете заслужить прощение! – говорить долго фашист не собирался. Он ещё не успел окончить свою короткую речь, а несколько огнемётчиков уже деловито поджигали дома.

Под стволами пулемётов на броневиках и дулами винтовок подавленные селяне молча садились в грузовики. Один броневик плюнул дымом и пошёл вперёд, за ним, один за другим, потянулись грузовики. Второй броневик замкнул колонну. Машины по зимней дороге еле ползли. О побеге среди заснеженной равнины и речи быть не могло. Пленникам оставалось только переговариваться вполголоса, чтобы хоть как-то отпустил страх.

– Как ты думаешь, – спросила Лемурка у Данилы. – Женька с Денисом нас отыщут?

– Разумеется, – ответил тот. – Кирилла и Валерку я на улице не видел. Будем надеяться, они в лесу отсиделись и нашим бездельникам всё расскажут.

– А если нет?

– А если нет – Женьке и Денису придётся немного попотеть, только и всего. Успокойся. Если сразу не убили, несколько дней мы всяко протянем. А потом нас вытащат.

– Несколько дней?

– Ну, смотри, – терпеливо сказал Данила. – Сегодня днём, или, может быть, вечером, они придут в деревню. Никого там не найдут. Потом им понадобится какое-то время, чтобы найти, куда нас увезли. Скорей всего, идти они будут ночью, чтобы не заметили и не спросили лишнего, так что пара дней пройдёт точно. Это если нас дальше города не повезут.

– А с чего ты взял, что нас в город везут? – спросила Галина.

– В Бобруйске один из самых больших трудовых лагерей должен быть, – ответил ей Кузьмич, – Немцы там аэродром строили и ещё что-то. Я читал как-то, они вроде несколько тысяч поляков на работы пригнали. Нас тоже, наверное, туда определят.

– И что нам делать? – спросила Лемурка. – Я боюсь!

– Ничего, – усмехнулся Кузьмич. – Сиди тихо, не высовывайся, держись рядом. Несколько дней можно и потерпеть.

– Ты спокойно так об этом говоришь…

– Верно Кузьмич говорит, успокойся, – сказала Галина. – Мы будем сидеть тихо, и нас вытащат. Потому что, если не вытащат, я сама оттуда выберусь, и такого им вломлю…

Остаток дороги прошёл в подавленном молчании. Прибытие для пленников слилось в какой-то беспросветный мутный кошмар. Пленных выгнали из машин и выстроили шеренгами на плацу перед какими-то бараками. Из провалов окон смотрели на плац горящие взоры худых мертвенно бледных людей. Казалось, что на лицах не осталось ничего – только эти глаза.

Какие-то другие люди, кажется, местные начальники бараков, говорили длинные, бессмысленные речи о подчинении и труде на благо рейха, вслед за чем новичков разогнали по нескольким облупленным строениям в стороне от главных корпусов.

Чуть позже доставили новых пленников. Немцы зачистили сразу несколько малонаселённых деревень в стороне от города. Говорили новые пленники мало и неохотно.

Загребали всех, кто мог хотя бы ходить – детей, женщин, стариков. Исключение делали только для лежачих – убивали на месте. В бараке ни Кузьмич, ни Данила не сумели найти старожилов, хотя отправились расспрашивать людей чуть ли не сразу. Дольше одного дня никто в этом бараке не сидел. И, судя по всему, ожидалось ещё как минимум одно пополнение.

К вечеру обитателей барака должны были куда-то определить. Как и куда именно – неизвестно. Чаще всего поминали карантин, только медицинским осмотром даже не пахло. Людей набивали в здания как сельдей в бочки. Стёкол в окнах бараков не было, только проволочная решётка, но внутри было душно из-за тесноты.

К вечеру людей ещё прибавилось. Всё новые и новые группы пленников, кто на машинах, кто длинными пешими колоннами, входили на огороженную территорию под конвоем угрюмых солдат.