Но старик печально улыбнулся.

— Вы говорите глупости,— сказал он,— как вы это часто делаете. Я видел паутину, которую прядут Пряхи, и четверым из вас осталось недолго жить. Их нить никто удлинить не может. Четверо из вас должны умереть, поедут они или останутся, а кто эти четверо — откроется вам в свое время.

Он покачал головой и сидел, погруженный в раздумья. Затем сказал:

— Человеку не доставляет радости видеть пальцы Пряхи, и мало кто их видит. Но мне дано такое видение, хотя я лучше бы и не видел. Но лиц судьбы я никогда не видел.

Он снова посидел молча, затем кивнул своим сы­новьям.

— Теперь идите,— сказал он.— Семеро из вас вернутся. Вам достаточно знать это.

Его сыновья больше не протестовали, потому что в присутствии отца их как будто бы охватила застенчи­вость. То же самое было с Ормом и его людьми. Но когда они уехали, сыновья еще некоторое время про­должали что-то бормотать в адрес отца и его стран­ностей.

— Мне хотелось спросить о своей судьбе,— сказал Токе,— но я не осмелился.

— У меня была такая же мысль,— сказал Олоф Синица,— но мне тоже не хватило смелости.

— Может быть, его слова — пустая болтовня,— сказал Орм,— хотя, правда, одна старуха в Гренинге тоже может видеть будущее.

— Только тот, кто не знает его, может счесть его слова пустой болтовней,— сказал один из сыновей Соне, ехавший рядом с ними.— Все будет, как он предсказал, потому что так бывает всегда. Но сказав нам об этом, он сделал нам хуже.

— Я думаю, он мудрее большинства людей,— ска­зал Токе.— Но разве не успокаивает вас то, что семеро из вас вернутся живыми и невредимыми?

— Семеро,— отвечал тот мрачно,— но какие имен­но семеро? Теперь мы не сможем быть в хорошем настроении, пока четверо из нас не погибнут.

— Тем лучше будет этот момент,— сказал Орм, а сын Соне на это что-то проворчал в сомнении.

Когда они достигли корабля и отправили домой лошадей, Орм сразу же заставил своих людей перекрашивать голову дракона, потому что, если они хотят чтобы удача им улыбнулась, необходимо, чтобы головадракона была красной, как кровь. Они подняли все наборт, каждый человек занял свое место. Поначалу Орм не хотел жертвовать козой ради удачи в пути, но в этом вопросе все были против него, поэтому он уступил.

— Можешь быть каким угодно христианином,-— сказал Токе,— но на море старые обычаи надежнее, и если ты не будешь их придерживаться, можешь вы­лететь за борт на самом глубоком месте.

Орм согласился, что в этих словах есть доля исти­ны, хотя ему и жалко было прибавлять стоимость козы ко всем тем расходам, которые он уже понес, еще даже не отправившись в путь.

Наконец, все было готово, и как только козья кровь потекла за борт, они отплыли при попутном ветре. Еще со времен своего детства Токе знал море вплоть до Готланда, и взялся отвести судно до Готланд-Ви. Кроме того, немногие знали направления течений, но в Готланд-Ви они надеялись найти лоцмана, чтобы тот помог им, там было много лоцманов.

Орм и Токе были счастливы снова выйти в море. Было такое чувство, как будто многие заботы, которые давили на них на берегу, были отброшены. Когда вдали показалось побережье Листера, Токе сказал, что жизнь торговца шкурами трудна, но сейчас он чув­ствует себя так же легко, как тогда, когда отплывал в юре с Кроком.

— Не могу понять, почему так долго не выходил в море,— сказал он,— потому что хорошо укомплекто­ванный корабль — это самое лучшее, что есть в мире. Хорошо сидеть довольным на берегу, и никому не должно стыдиться этого, но дальнее путешествие, когда тебя поджидает добыча, а ноздри щекочут соленые брызги — это самая лучшая судьба, лекарство от старости и печали. Странно, что мы, норманны, знаю­щие это и самые умелые моряки, сидим дома так много, когда у нас целый мир для путешествий.

— Может быть,— сказал Орм,— некоторые пред­почитают состариться на берегу, вместо того, чтобы рисковать встретиться с теми, которые наверняка вылечат от старости.

— Я знаю много запахов,— сказал Черноволосый расстроенным голосом,— но ни один мне не нравится.

— Это потому, что ты еще не привык к ним и не знаешь, какие бывают лучше,— ответил Орм.— Здесь запах моря не такой богатый, какие бывают на западе, Потому что там море зеленее от соли и поэтому богаче запахами. Но и этот запах вполне хорош.

На это Черноволосый не ответил, потому что у него началась морская болезнь. Поначалу он очень стыдил­ся этого, но его стыдливость уменьшилась, когда он увидел, что многие стали наклоняться над бортами. Один или двое из них вскоре стали умолять, чтобы корабль немедленно повернул назад, пока они все не погибли.

Орм и Токе, однако, стояли у руля и им все нра­вилось.

— Им придется привыкнуть к этому, беднягам,— сказал Орм.— Я тоже когда-то страдал так.

— Посмотри на сыновей Соне,— сказал Токе.— Теперь у них есть повод для беспокойства помимо пророчества отца. Сухопутному жителю нужно время, чтобы понять прелесть жизни на море. Однако при таком ветре они могут блевать по ветру, не попадая в лицо соседа и избегая тем самым многочисленных ссор, которые возникают на этой почве. Но я сомневаюсь, оценили ли они это. Понимание приходит к человеку на море только с опытом.

— Оно приходит со временем,— сказал Орм,— как бы ни был болезненен этот процесс. Если ветер стихнет, им придется сесть на весла, и боюсь, что те, кто не привык к гребле, могут найти это занятие достаточ­но утомительным. Тогда они станут с сожалением вспоминать то время, когда могли спокойно блевать, и не надо было работать.

— Давай сделаем Олофа надсмотрщиком,— сказал Токе,— эта должность требует такого человека, кото­рый привык заставлять себя слушаться.

— Слушаться-то его будут,— сказал Орм,— но его популярность пострадает. Это трудная должность, особенно трудная, когда гребцы — свободные люди, не привыкшие к кнуту.

— Это отвлечет его,— сказал Токе.— Судя по выражению лица, мысли его находятся далеко отсюда, что я хорошо понимаю.

Олоф Синица пребывал в глубокой меланхолии. Он сел на палубе рядом с ними, выглядел сонным и говорил мало. Через некоторое время он сказал, что не знает, то ли морская, то ли любовная болезнь угнетает его, и спросил, не будут ли они высаживаться на берег на ночлег. Орм и Токе считали, однако, что это было бы неразумным, если ветер сохранится и небо будет ясным.

— Сделать так,— сказал Токе,— означало бы про­сто помочь сухопутным морякам, не один из которых, я уверен, исчезнет ночью. Потому что отсюда они легко найдут дорогу домой, счастливые, что избави­лись от дальнейших страданий. Но когда мы достиг­нем Готланда, они уже попривыкнут к морю, и мы сможем спокойно отпустить их на берег.

Олоф Синица вздохнул и ничего не сказал.

— Кроме того, мы сэкономим большое количество продовольствия, если будем держать курс,— сказал Орм,— потому что если сойдем на берег, они хоро­шенько поедят, а потом опять выблюют все в море на следующий день, так что еда будет потрачена зря.

В этом он был прав, поскольку ветер оставался дляних благоприятным, и едва только половина команда смогла поесть до тех пор, пока не показался Готланд.

Черноволосый вскоре собрался, а Радостный Ульф был с детства приучен к морю. Они получали большое удовольствие, смакуя свою еду и описывая ее качес­тва, когда на них смотрели бледные люди, которые не могли есть. Но как только они достигли более спокой­ных вод близ Готланда, к людям стал возвращаться аппетит, и Орм подумал, что никогда не видел такого обжорства, которое они сейчас демонстрировали.

— Но я не должен ставить им это в вину,— сказал он,— и теперь, возможно, от них будет какая-то польза.

В гавани Готланд-Ви на якоре стояло так много кораблей, что Орм поначалу даже засомневался, стоит ли заходить туда. Но они сняли голову дракона, пос­тавили на ее месте щит мира и поплыли, никем не задержанные. Город был очень большой, полон моря­ков и купцов, и когда люди Орма сошли на берег, они многому удивлялись. Там были дома, построенные целиком из камня, другие были построены с един­ственной целью — пить в них пиво. Богатство города было таково, что проститутки ходили по улицам в золотых кольцах и сережках и плевали на любого, кто не мог предложить целую горсть серебра в обмен на их услуги. Но одной вещью в городе они были удив­лены больше всего, и отказывались поверить, пока сами не увидели. Это был человек из страны Саксон­цев, который целый день был занят тем, что брил бороды у богатых жителей города. За это он получал по медной монете от каждого побритого, даже когда обрезал их так, что сильно текла кровь. Люди Орма сочли это более удивительным обычаем, чем все, что они раньше видели или слышали, и таким, который вряд ли доставляет человеку большое удовольствие.