У края дороги на кустах голубели цветы, аромат их показался знакомым. Миша подошел ближе — обыкновенный шиповник. Серединки цветов остались желтыми, а лепестки густо посинели.

— Синий шиповник! Почти синие розы! — удивился Миша. И продекламировал:

— Чьи стихи? — поинтересовался Павел Сергеевич.

— Киплинга.

Вряд ли Павел Сергеевич такой любитель поэзии. Наплевать ведь ему, Киплинг это или Вознесенский. Это от нее привычка, она обожала устраивать викторины: «Откуда это? Чьи стихи? Кто написал музыку?» Муж, бедняга, невольно заразился.

— Синие розы? — переспросил Павел Сергеевич. — Интересно.

В голове у Миши приглушенным погребальным звоном отдавалось:

— А что там дальше? — спросил Павел Сергеевич, будто подслушал. — Насчет синих роз?

— Забыл, — солгал Миша. Не надо ему про Царство Смерти. Неуместно. — Всю середину я, к сожалению, забыл. Только в самом конце, припоминаю, кажется, что-то такое:

— Вот тебе и нет! — оживился Павел Сергеевич. — Вот же они! Надо же!

Миша осторожно взялся за петку двумя пальцами, стараясь не задеть за шип.

Он стоял на широкой лестничной площадке у двери в квартиру. Он понял, что это ее квартира. Та самая, где она жила с мужем. Кажется, муж уехал в командировку.

Классическая ситуация… Однажды Миша уже был в этой квартире, все втроем пили чай. Кажется, мужа зовут Павел Сергеевич. Он еще чай разливал. А теперь уехал на два месяца. Она сама сказала Мише. И пригласила вечером приехать — посмотреть вместе результаты данных последнего опыта. Интересно, кто будет сегодня разливать чай?

Рука медленно потянулась к звонку. Интересно, это и в самом деле обычный деловой визит? Или она пригласила его неспроста?

— Муж уехал, никто не помешает. Два месяца его не будет.

Просто так сообщила или к чему-то? Похоже, что намек… У Миши сладко замерло сердце, а она тут же добавила:

— Здесь трудно сосредоточиться, вы же знаете, Миша, все народ крутится. Дома свободнее.

Значит, показалось? Сейчас откроет — и официально:

— Ну, принесли? Где же ваши данные? И это все? Посмотрим…

И он начнет краснеть и маяться на кончике стула — возле ее рабочего стола, а она пробежит глазами листки и сердито скажет:

— Не могли поаккуратнее заполнить? Я тоже, знаете ли, в средней школе воображала, что почерк не имеет значения, а вот оказалось — имеет, да еще какое, не только гениальная идея. Хотите стать настоящим ученым — научитесь сначала разборчиво писать!

Или все будет совсем не так? Может, ему вовсе не почудились эти странные намеки, может, она встретит его ласково и все станет ясно между ними… И он решится…

И тут он вспомнил, что однажды так уже было: он долго стоял перед дверью, не решаясь позвонить, потом позвонил, и она встретила его ласково, даже, кажется, первая взъерошила ему волосы, и он наконец решился… Он тогда прожил в этой квартире все два месяца, которые Павел Сергеевич был в командировке. Именно тогда мама собиралась писать в партко Бедная мама, она ведь думала, что спасает своего Мишеньку от вцепившейся в него хищницы.

Мама никуда не написала, но все запуталось. Вернулся Павел Сергеевич, а Миша жил с мамой в коммунальной квартире. Начались угарные свидания когда и где попало, вернее, когда и где удастся.

Рука, потянувшаяся было к звонку, опустилась. Миша взглянул на новенькую красную папку, которую держал под мышкой. Развязал тесемки — что там такое? Оказалось — синие лепестки шиповника. Целая папка синих лепестков.

Выходит, не пустой!

Он так и не решился позвонить, но услышал за дверью легкие шаги. Щелкнул замок, на пороге показалась девушка. Из-под светлой пушистой челки на Мишу смотрели пытливые серьезные глаза.

— Что же вы тут стоите? — спросила она приветливо. — Проходите, пожалуйста, в квартиру.

В прихожей Миша огляделся. Да, та самая квартира, он не ошибся. Действительно, он бывал тут раньше. Но кто эта девушка? Он ни разу ее тут не видел. Она провела Мишу в комнату — ту, прежнюю ее комнату. Все тот же рабочий беспорядок, большие пыльные ящики с картотеками, полки с пробирками, микроскоп на столе. В углу — тахта. На этой тахте он и спал тогда. Или, может быть, все это еще только будет? Что-то он совсем запутался во времени.

Тем же ровным ласковым голосом девушка предложила ему сесть, а сама села напротив.

— А вы меня совсем не узнаете? — спросила она, неожиданно лукаво улыбнувшись.

— Нет, простите, — недоумевал Миша. — Мне кажется, я вас прежде здесь не видел.

Что-то в ней все-таки знакомое, — промелькнуло в голове.

— А все-таки вглядитесь. — Она сделалась колючей и насмешливой. — Никого я вам из ваших знакомых не напоминаю?

Нет, не вспомнить, никак не вспомнить, хотя, наверно, где-то встречались. И голос будто знакомый. С каждой минутой все приятнее сидеть рядом с этой милой, обходительной девушкой. Невидимые теплые волны, идущие от нее, согревали почти ощутимо. «Я мог бы в нее влюбиться», — подумал он и смутился. Она все молча смотрела на него, он скоро оправился от смущения, пристальнее вгляделся в нее. Определенно он ее знает. Но кто она?

— Вы не биофак, случайно, кончали? — робко поинтересовался он и тут же пожалел о своем банальном вопросе, такая насмешка вдруг зажглась в ее лице. — Да, конечно, — спохватился он. — Простите, ради бога.

«Дурак, болван, — обругал он себя мысленно. — Не могла она еще ничего кончать. Небось только поступила. Может, я ее видел среди студентов на практике?»

Девушка рассмеялась — музыкально и добродушно, и тут же за спиной у себя он услышал другой смех, громкий и злой. Он вздрогнул и обернулся. У спинки его стула стояла она.

— Значит, не узнал? — она продолжала хохотать преувеличенно громко. — Ха-ха-ха! Не узнал? А клялся! «В любом облике, в любом возрасте!» Ха-ха-ха! Смех!

Тогда он понял. Молодая девушка тоже была она, но другая — прежняя, какую он не знал и никогда не узнает.

— Так которая тебе больше нравится? Ха-ха-ха!

Но это же низко, отвратительно — так издеваться над ним!

— Вы не обижайтесь, — примирительно сказала молодая. — Она не нарочно. Вы ведь знаете-это естественная нервная реакция.

— Что, совсем запутался? — зло спросила она — которую он знал. — Так вы все, мужчины. Тебе ведь я молоденькая больше нравлюсь? А? Значит, я была права. Видишь, у нее нет ни моего положения, ни моей учености, Более того — еще неизвестно, достигнет ли она того, чего достигла я, если сейчас с тобой свяжется. А вдруг она захочет стать преданной женой тебе и матерью твоим детям? Не свернет ли она тогда с единственно правильного своего пути, который я прошла до конца с таким упорством? Ты хорошенько подумай. — В голосе уже откровенное рыдание, а Миша, страдальчески закрыв глаза, припал губами к руке той, молоденькой, и она не отнимала руки, и ему было так хорошо, хотя он слышал мучительные рыдания. По лицу его потекли слезы, но он вовсе не плакал, значит, это были слезы той, что стояла за спинкой стула, обжигая холодом, они бежали по его щекам, и вот он лизнул языком свою верхнюю губу и почувствовал, что слезы ничуть не соленые.