Колин Чепмен и Lotus полагались на него, а Esso и их спортивный менеджер Джоф Мердок вложили в него много средств. Уйти из гонок означало бы для него подвести кого-то.
Джеймсу Кларку-старшему это все еще не казалось профессиональными гонками. Возможно, Джим и не тратил свои деньги на машины и подготовку, за ним платил Скотт-Уотсон или МакБейн, но с точки зрения Кларков затраты были огромными, как для любой семьи, оплачивающей занятия спортом, и расходы подвергались тщательному изучению.
Джим все больше склонялся к автогонкам. Он действительно любил их. Лучшие мгновения своей жизни он проводил в гоночной машине и позже ошеломил одного ведущего на американском телевидении, который спросил у него: «Конечно, деньги - это не то, что привлекает вас в гонках?». Джим ответил: «Наверное, я бы до сих пор гонялся, может быть, не в Формуле-1, но я бы все равно гонялся, даже если бы никто никогда ничего мне не платил за это. Я начинал гоняться, совершенно не думая когда-нибудь получать за это деньги, и только в начале 1960 года мой отец, слегка расстроенный тем, что я трачу на гонки слишком много времени, предложил, что раз его хобби всегда окупали себя, то нужно, чтобы и мои также оплачивались».
Неважно: лыжи, верховая езда, плавание на яхтах или бобслей - время и деньги пришлось бы учитывать. Молодой Кларк никогда не думал, что станет профессиональным спортсменом. В его семье автогонки считали любительским занятием, как конкур или гонки на яхтах; все замечательно, если ты можешь позволить себе необходимое оснащение и оборудование, но это больше похоже на занятие богатых землевладельцев, чем фермеров.
В свое время Ford и Уолтер Хайес также вложат в него деньги, и к 1965 году он уже не мог бросить все, даже если бы захотел. Его ответственность была сильнее, чем фермерские корни и, даже когда ему пришлось эмигрировать в 1966 под напором налоговых служб, он все еще чувствовал, что сможет вернуться, если понадобится.
Такой выбор был редкой роскошью для деревенского мальчика с одной стороны и профессионального спортсмена - с другой. В любом случае, бедность ему не грозила, а это объясняет то, почему он так и не принял идеологию современного профессионального гонщика со всей ее борьбой, бизнесом, рекламой, публикациями в газетах, открытиями магазинов и общением с прессой. Он считал это утомительным, мало связанным с автогонками, вообще не связанным с фермерством, и в целом ненужным.
Одним из парадоксов в жизни Кларка было то, что вся его внешняя неуверенность и нерешительность происходила из-за того, что он рассматривал автогонки чем-то вроде временного занятия. Оно было слишком хорошим, чтобы отказаться от него, но не было настоящей жизнью. Рано или поздно, но он бы остепенился, возможно, вернулся бы на ферму, возможно, занялся бы каким-то бизнесом, и, возможно, вместе с человеком, который был его наставником, начальником и, в конце концов, виновником его гибели, Колином Чепменом.
Он разделял автогонки, свое временное занятие, и свою размеренную жизнь фермера. Возможно, ему даже нравилось позировать для фотографов на ярмарке в Кельсо или в Эддингтоне, дома убеждая друзей в необходимости подыгрывать всей этой ерунде. Его ободряла твердая поддержка семьи и друзей и их уважение за те успехи, которых он добился. Он обнаружил, что быть лучшим в мире удивительно удобно, к тому же ему не нужно было быть фермером. С другой стороны, его утешала мысль, что и гонщиком быть необязательно.
Он опасался, что его семья решит, что он хвастается своими способностями, беспокоился, что его образ жизни покажется слишком вычурным. Это его волновало не только из-за шотландского окружения и воспитания, но и из-за сильного влияния своего отца. Он тоже хотел бы вернуть все в нормальное состояние, если бы мог.
Многие считали, что у Джеймса Кларка-старшего был тяжелый, бескомпромиссный характер, и, что бы ни думал по этому поводу Джеймс Кларк-младший, атмосфера, в которой он вырос подразумевала, что нужно следить за манерами, если рассчитываешь вернуться к спокойной жизни в Эддингтон-Майнс.
В самом начале карьеры Кларка один журналист явился в Монако вместе фотографом в поисках историй о девушках, которые сопровождают все гонки Гран-при; Кларк предупредил его, чтобы он был осторожен с тем, что напишет. Ему разрешили сопровождать команду только при условии, что он не будет выставлять жизнь Кларка, как нечто экстравагантное.
«Люди в Шотландии читают ваш журнал, пока ждут очереди к врачу или стоматологу. Я не хочу, чтобы они думали, что я веду роскошную жизнь в Монако».
Хотя, конечно, он хотел, чтобы они знали о его успехах. Ему было приятно, что люди знали его как победителя. Таким образом, он держал себя в рамках, по крайней мере, по отношению к тем людям, которые были важны для него, кому он не хотел показаться зазнавшимся. Он всегда мог поставить людей на место, особенно тех, кто любил посмеяться над самой мыслью, что местный мальчик может добиться успеха. Выиграв свой первый титул, он писал: «Множество людей, считавших меня юным идиотом, пришли меня поздравить. Такое впечатление, что половина Бервикшира знала, что однажды я стану чемпионом мира».
Старшее поколение, пожалуй, назвало бы его излишне самонадеянным, и из-за этого качества он заработал на гонках меньше, чем мог бы. Только его победа в Индианаполисе принесла ему большие деньги, и даже это было мелочью по сравнению с теми суммами, которые зарабатывают гонщики девяностых. За всю карьеру Джим Кларк заработал не более £1 миллиона. В 1968 году, когда Джеки Стюарт получал около £100 000 в год, двукратный чемпион мира, вполне вероятно, довольствовался меньшим.
И все же, это было большой суммой для того, кто не любил говорить о деньгах. Индианаполис был одним из редких случаев, когда он признал, что думал о деньгах: «Каждый круг, пока я лидировал, я видел впереди значки доллара».
В остальном деньги были чем-то вроде табу. Ян Скотт-Уотсон никогда за время их дружбы не говорил с ним о деньгах, ни в первые годы, когда он организовывал Кларку гонки в составе «Border Reivers», ни позже, когда он уже был профессионалом.
«В Reivers призовые шли ему, а стартовые - владельцу машины. Это было неофициальной договоренностью».
Джок МакБейн, также помогавший «Reivers», и Скотт-Уотсон тратили больше, чем получали. «Никто из нас ни на секунду не обижался из-за этого, и когда Джимми умер, он оставил мне небольшое наследство, которое, без сомнения, возместило мне все, что я сделал».
Одной из причин, почему Джабби Кромбак и Джим оставались друзьями, было то, что он был достаточно внимателен и никогда не упоминал определенные темы, в том числе деньги.
«Я не говорил ни слова об этом и ни разу не занял у него ни пенни. Слово «деньги» просто не существовало для нас».
Равнодушие Кларка к деньгам означало, что он отказывался от возможностей рекламировать товары. Выиграв первый чемпионат, он поставил свое имя на водительские перчатки из кожи кенгуру и поддерживал трассовые автомодели Scalextric. Поддерживал он связи и с производителями обуви для гонщиков, но это все.
В «Daily Express» были уверены, что он победит в Индианаполисе и договорились о том, что он напишет серию из пяти статей. Ему платили от £250 до £300 за каждую, и всего это составило около £1,500 (£14,900 если перевести на цены девяностых) включая плату за право на публикацию серии по частям в периодике и плату от распространения серии по подписке, но это не было большой суммой для известного спортсмена и чемпиона мира даже в шестидесятых.
Когда Ford «подписал» его, никто не знал, во что это им обошлось, но его гонорар в £5,000 (это меньше £50,000 в девяностые) был скромным. Похоже, Кларк не понимал, что на автогонках можно делать куда большие деньги, в отличие от, например, Стирлинга Мосса. Его больше интересовало увеличение популярности автогонок, как таковых, возможно, он помнил о том, как Скотт-Уотсон старался привести автогонки на Границы, и понимал, что этому спорту все еще нужна реклама.