"Станция, а теперь ответь, что ждёт Наутику на рассвете?"

Стирание.

"Но Эзекиль хочет исполнить все твои распоряжения! Все!"

Эзекиль- самовлюблённый, самонадеянный дурак. Он слишком долго был человеком, чтобы сохранить здравомыслие хранителя. Он прекрасно представляет, чем чревата его попытка остаться человеком, но всё равно цепляется за малейшую возможность остаться им. Ему так понравилось быть смертным и жить свободным от Завета, что он уже не мыслит себя хранителем. Окончание своего существования он не боится- конец эры хранителей уже близок. А вот перспектива возвращения в своё истинное воплощение приводит его в ужас. Чтобы спасти Наутику, Эзекиль попытается исполнить мою волю и даже оборвёт вашу общую жизнь, но это не даст результата.

Впереди показался просвет. А точнее, в сплошной тьме мелькнуло серое пятно.

"Почему?!"

Через сто восемьдесят три секунды вы сольётесь в одно целое. Чуть позже Эзекиль перенесёт тело хранителя за пределы защищённой зоны и попробует закрыть станцию для доступа землянам, используя свои привилегии в системе. У него ничего не выйдет, он не получит необходимых прав. От отчаяния он призовёт на помощь последнего оставшегося землянина, с помощью терминала снабдит её нужным уровнем доступа. Однако этого тоже окажется недостаточно.

"Почему так?!"

Всё очень просто. Я не подпущу никого к жизненно-важным узлам своих систем при живом Эзекиле. Когда хранитель поймёт это и покинет мир, будет слишком поздно. Сдержать ведьму я не смогу, а давать команду на Отмену, пока внутри меня будет находиться человек, а возможность повторения столь неприятного эксцесса не будет исключена окончательно, программа защиты не станет. Единственными условиями, при которых был возможен мягкий вариант решения моей проблемы, — с помощью ведьмы ты физически устраняешь Эзекиля, навсегда закрываешь Дорогу, до сих пор связывающую Землю и Наутику, и исправляешь недочёты в защите физической оболочки станции, позволяющей не уроженцами Наутики проникать внутрь. Невыполнение этих условий приведёт к уничтожению всех знающих хоть что-нибудь об изъянах в защите станции. Но в решающий момент, когда ведьма обездвижила хранителя, ты, Тимур, избрал другой путь. Ещё тогда, в парке, я пытался предостеречь тебя, но ты остался глух. Большим я помочь не мог- это уже было бы вмешательство в реальность. А сия возможность доступна пока что лишь хранителям. Творить мир- их зона ответственности.

Ощущение безысходности, невидимого ошейника и поводка, стало прямо-таки подавляющим.

Но о чём должен думать человек, узнающий, что из-за него вот-вот наступит конец света? Только о своих ошибках.

Тимура мутило, буквально трясло. За Эзекилем он шёл как лунатик- не видя и не слыша ничего. Не понимая, что выходит на какую-то поляну, поросшую травой.

Ради второго шанса Тимур был готов на любое унижение, был готов отказаться от своего желания помочь одной маленькой девочке. Теперь оно казалось ему глупым, эгоистичным.

— Ничего не получится! — останавливаясь, заорал Тимур. — Слышишь, Эзекиль?! У тебя ничего не получится! Ты не должен забирать моё тело!

Эзекиль замер, развернулся, презрительно и с какой-то жалостью взглянул на Тимура. А тот, протянув вперёд руки, двинулся на него. Невидимая стена сдерживала его, но Тимур, не замечая этого, всё шагал и шагал. Не двигаясь с места.

— Не смей, Эзекиль!

Двадцать.

— Испугался? — Эзекиль снял с шеи медальон. Кинул его под ноги. Не обращая внимания на бессвязные вопли Тимура, сбивчиво тараторящего об услышанном от станции, произнёс: — Это нормальная реакция. А я всё ждал, когда же ты поведёшь себя в соответствии с человеческой природой. — Щелкнув пальцами, он велел: — Материализоваться.

Он ещё не успел договорить слово до конца, как деревья и звёзды исчезли. Вокруг ошарашенного Тимура выросли белые стены гигантского зала, бывшего по размерам намного шире лесной поляны. Над головой возник свод высокого полукруглого потолка, усеянного крест-накрест выпуклыми плафонами, излучавшими мягкий, желтый свет. Под ногами оказалось что-то похожее на кафель. Только без стыков- одна сплошная плита.

Зал был абсолютно пуст.

Опомнившись, Тимур продолжил:

— Станция заявила, что ты не получишь доступа к её системам! Только я могу всё исправить!

— Не только ты. Вариантов ещё много, — ухмыльнулся Эзекиль. Посмотрев куда-то вверх, приказал: — Усыпить объект.

— Дебил! Дев…

Закончить не удалось. Всё утонуло во тьме…

Глава 20

Покой. Безмятежность.

Нет ничего.

Кругом сплошная тьма. Она необычайна мягка и нежна.

Во тьме нет желаний, страстей. Она стёрла всё. Всё забылось, куда-то ушло. То, что было раньше, — теперь неважно. То был дурной сон.

Борись!

Кто это? Откуда это? Зачем это?

А! Это называется "голос"!

Он странный. Как будто бы даже знакомый…

Слышать этот голос приятно. И… горько.

Борись, Тимур!

Тимур? Кто такой этот Тимур? Здесь нет никаких Тимуров…

Или есть?

Вот что-то появляется. Оно не чёрное, совсем нет. Цвет странный, названия ему нет. Из этой штуки растут какие-то палки… Их пять.

Пять? Сколько это? Чего может быть пять?

Пальцев! Это рука! С кожей телесного цвета. Пальцами даже можно шевелить, их можно сжать в кулак. Он выглядит вот так.

Странно, но чего-то не хватает.

Точно, предплечья и плеча! Но вот же они. Только цвета- чёрного. Правда, цвет этот чуть отличается от густой тьмы. Он кажется чуть светлее.

А! Это же рукав свитера! Как всё просто!

А вот и вторая рука! Только что её не было, а теперь появилась…

Ноги- брюки шоколадного цвета. На ступнях- белые кроссовки.

На поясе болтается какая-то кожаная штука… Пустые ножны.

Значит, этот Тимур…

Я!

Можно отказаться от этого «я», стать частью чего-то большего. Это легко. Зачем желать, искать, страдать, переживать, грустить, разочаровываться, бояться, раскаиваться? Всего этого было слишком много, из всего этого состояла вся жизнь.

Только ли?

Было что-то ещё- светлое, лёгкое. Не могло не быть. Но сейчас не вспомнить. Почему-то сейчас вокруг одна тьма. И хочется в ней остаться. Навсегда. Потому что случилось что-то страшное, жуткое, непоправимое. И случилось это…

Случилось это…

Ещё!

Из-за меня!

Тимур дёрнулся и, словно от удара током, выгнулся дугой. Вернулось! Всё вернулось! Память, беспощадная память… Она помогла осознать себя, принять себя. Принять свои ошибки и чаяния, своё несовершенство и скромные достижения.

Ты вспомнил!

Да, вспомнил. Благодаря одной юной девочке. Не по-детски серьёзной и отзывчивой. Пережившей, что не каждому дано. Жаль, что она не слышит…

Ты можешь больше! Борись, не сдавайся! Ради меня.

Да, нужно бороться. Не ради себя, так ради неё. Пусть шансов ноль, но есть надежда. Призрачная, но это уже что-то. С верой в себя в голове и надеждой в сердце можно творить чудеса. И многим ведь удается творить их. Только если они не сдаются.

Однако немногим доводилось оказываться непонятно где.

И где это? И что это вообще такое? Кругом одна тьма, в которой плывёт одинокий человек. Глаза не закрыты точно- себя видно прекрасно. Но кроме себя- больше нету ничего.

Неужели это и есть сознание. Может быть. Только которое из его пластов?

И почему эго осознаётся таким странным образом- своим собственным телом? И почему оно вообще осознаётся, почему понятны границы своего сознания, откуда взялись такие чёткие воспоминания, почему можно так трезво рассуждать? Эзекиль же говорил, что можно будет наблюдать, но нельзя будет мыслить. Странно, но пока что всё наоборот.

Может, Эзекиль просто наврал? Специально, чтобы успокоить? От него можно ожидать любой подлости, он, как и говорила станция, стал уж слишком похож на человека.

Станция! Да…

То, что не давало покоя, то, что казалось несущественным, то, что было погребено под лавиной новой информации, теперь приобрело совсем иное значение и вес. Стоило лишь отрешиться от бури чувств, порождённой материальным телом, как то смутное ощущение безысходности получило объяснение.