Тимур вскочил, с большим трудом заставляя своё тело слушаться. Какое-то оно было онемевшее, вялое. Колени подламывались, руки болтались, как верёвки. Не говоря уже о том, что в голове звонил в колокол звонарь. И не один.

Эзекиль, опуская задранную вверх ногу и сгибая её в колене, поднял корпус, выходя из удара. Подскочил на месте и, повернувшись к Тимуру левым боком, принял стойку, широко расставив расслабленные ноги. Руки он держал опущенными вдоль корпуса, с головой выдавая свою технику.

Тэйквондо, Тхэквондо, кому как угодно… Либо местный аналог. Но очень-очень близкий к корейскому боевому искусству, делающему значительный упор на работу ног и, соответственно, предполагающему идеальную растяжку.

Тимур прыгнул на врага, не став заморачиваться вопросом, как это Эзекиль умудрился так его огреть. И в очередной раз вынужден был признать свою беспомощность перед тренированным человеком… даже таким маленьким.

Нога Эзекиля вылетела со скоростью пушечного ядра и под хруст рёбер смела Тимура в сторону, заставила его, беспомощного, корчиться от боли на земле аккурат рядом со стволом дерева.

— Думаю на этом хватит насилия. — Эзекиль откровенно веселился, преисполненный чувства своего превосходства. — Больше я не позволю тебе напасть, но всё равно было приятно указать тебе твоё место. Только странно, что ты не отреагировал на первый намёк…

Впивающиеся в ткань лёгких осколки рёбер не давали дышать, но на одно слово воздуха хватило:

— Говнюк…

— Не старайся, матюгами меня не пронять. — Эзекиль подошёл поближе, сел перед скорчившимся Тимуром на корточки. Выставил перед собой руку ладонью вверх- и над ней заплясал маленький, как от свечки, огонёк, выхватив из темноты людей, ствол дерева, его могучие корни, высокую траву. Пробуравив Тимура взглядом, произнёс: — Пожалуй, я немного перестарался и не рассчитал силу. Хотя ты казался мне более крепким парнем. Но… хорошо, что сломан только один позвонок, а не шея целиком. Через пару минут оклемаешься.

С огромными паузами, но Тимуру удалось выговорить:

— Как? Такое… ранение… а ты тоже… фантом…

— Какие же мои собратья невежественные, — снисходительно произнёс Эзекиль, заправляя прядь волос за ухо. — Нет причины, которая заставила бы проекцию носить рану от другой проекции. Через пару минут совершится очередная попытка перехода, и тебя починят. Если до обновления ты не загнёшься сам. Что, впрочем, маловероятно.

— Так значит… это всё… слухи… Распускал… их ты.

— Конечно. Всё, что известно об Игроках, — придумано мною. Для моей же выгоды и удобства. Какой мне прок, чтобы проекции ведали правду и, едва оказавшись здесь, разбегались кто куда? Нет, решил я, пусть лучше из страха за свою жизнь они сами бы добровольно искали пути в Йонбен. Для этого-то я и придумал правила испытания, разобраться в которых хранители не могут до сих пор. Единственное, до чего они дошли своим умом, — это что фантомы уязвимы перед себе подобными и самими собой.

— И твоя… рана?

— Конечно. Пятьдесят лет назад во время очередного покушения меня даже не поцарапало. Я нарочно прикинулся серьёзно раненным. Чтобы мои собратья не сильно отчаивались и продолжали науськивать на меня убийц. Их предсказуемость- моя союзница. Мне совсем не нужно, чтобы они выкидывали неожиданные фортеля. Не было нужно… — Эзекиль с хрустом сжал в кулак свободную руку. — И ничего страшного не случилось бы, если бы не Ксандер. Чтоб его…

— Ты… не лучше… Тоже… идиот. Захотел… выкрутиться. Как… глупо…

— А, ты про это… — понимающе протянул Эзекиль. — Да, я сам точно не уверен, что станция посчитает все её условия выполненными при оставшемся на Наутике фантоме. Вероятность того, что она затребует моего полного и немедленного уничтожения, очень высока. Но попробовать стоит- в моём настоящем теле мне не протянуть и десяти минут.

— А если…

— А, если мне суждено погибнуть этой ночью, пусть так оно и случится. Я сам прерву своё существование, а ты отправишься домой.

— Такой… риск…

Неожиданно Эзекиль разозлился:

— Риск?! Сейчас я рискую только собой! А то, что замыслил ты, вообще не поддается никаким объяснениям! — Хранитель кинул взгляд на огонёк у себя над ладонью и мгновенно успокоился. Голос, как и обычно, стал ровным, мягким. — Ты уже доказал мне, что умеешь мыслить здраво. Так откуда же могла появиться идея уничтожить станцию? Ты хоть представляешь себе последствия? Я так думаю, что да.

— Откуда знаешь… чего… я хочу?

— Ты постоянно забываешь человек, что мой возраст порядка трёх миллионов лет, что я вижу твои чувства и что я постоянно делаю прогнозы относительно твоих поступков. Я читаю тебя, как книгу. Когда кто-нибудь произносит некое слово, я вижу твой психический отклик на это слово. А ты к тому же слишком несдержан и позволяешь чувствам превалировать. Истинные мотивы твоего поведения не понятны до сих пор, но твоя ненависть к станции очевидна.

Надо же… Не спрятаться, не скрыться даже в собственном разуме. За способность так искусно потрошить чужие мозги любой земной психоаналитик отдал бы всё самое дорогое.

Тимур поморщился от обжигающей лёгкие боли, сквозь сжатые зубы, выдавил:

— А как думаешь… получилось бы?

— Уничтожить станцию? Да никогда! Ты даже отдалённо не представляешь, на что замахнулся. Человеку такое не под силу. Скоро ты поймёшь, что я имею ввиду. — Эзекиль поднялся, пнул скорчившегося Тимура по ноге, приказал: — Давай, вставай. С тобой уже всё в порядке.

Не дожидаясь, пока Тимур подымется, Эзекиль развернулся и продолжил путь через лес, подсвечивая дорогу огоньком над ладонью.

Тимур встал, но следовать за хранителем не спешил- раздумывал, как бы избежать уготованной ему участи. По всему выходило, что никак. Конечно, если не поможет станция, которую он желал уничтожить. Уничтожить не из надежды спасти Диану, но из ненависти. Всепоглощающей, ослепляющей, такой, какой он ещё не испытывал прежде.

Кто-то или что-то толкнуло Тимура в спину. Он оглянулся- никого и ничего.

И снова- толчок. На этот раз сильнее, он заставил сделать шаг.

— Ходить разучился? — Эзекиль замер метрах в десяти впереди. Огонёк в руке освещал его лицо и узкую грудь с медальоном. — Если так, мне не сложно транспортировать тебя. Или ты решил отказать от чести быть сосудом для моего разума? Смотри, ещё не поздно вернуться.

Оставив этот вопрос без ответа, Тимур нехотя двинулся к Эзекилю. Спросил:

— Это ты толкал меня?

Продолжив путь, Эзекиль бросил:

— А больше некому.

Быстрым шагом Тимур нагнал Эзекиля и поплелся в паре метров за его спиной. Стараясь не казаться агрессивным, попытался приблизиться. Но… уткнулся в невидимую стену, которая, однако, двигалась вместе с хранителем.

— А ты, я погляжу, всё не угомонишься, — пробормотал Эзекиль.

— Не-не, я уже всё понял. Я просто хотел подойти поближе. А то не вижу, куда ступаю.

— Ничего, потерпишь. Через пять минут придём.

— Надеюсь на это, — пробормотал Тимур.

— Угу, — промычал Эзекиль и замолк.

Подождав немного каких-нибудь реплик от словоохотливого хранителя, Тимур понял, что тот глубоко задумался. В противном случае, Эзекил с превеликим удовольствием продолжил бы чесать языком, спокойно выбалтывая все свои тайны. А также тайны станции.

Но молчание Эзекиля пришлось как нельзя кстати. В последние минуты своей жизни- этой жизни, такой новой, увлекательной и… и трагичной- Тимуру меньше всего хотелось говорить. Хотелось вспоминать события последних дней, хотелось навсегда впечатать их в память, сделать их частью себя. Чтобы- вдруг такое возможно! — уже там, на Земле, вспомнить о Наутике, о Диане, о себе самом и своём приключении…

Его ещё можно продолжить. Если не сдаваться…

"Станция?"

Говори.

"Что меня ждёт?"

Вопрос некорректен.

"Ты хотел, чтобы я убил врага. Я согласен. Но мне нужна твоя помощь".

Я не могу влиять на события действительности.

"Да ты и в диалог вступать не можешь! Но мне почему-то отвечаешь! Хотя у тебя нет воли!"