— А где? Что это за место?

— Понятия не имею. Впрочем, судя по тому, что вон в той стороне горизонт становится светлее, то вскоре будет рассвет. Возможно, тогда все и прояснится.

Рассвета пришлось ждать около часа. За это время кардинал успел выяснить, что его товарищами по несчастью является практически вся Курия, и что он оказался в этом странном месте последним. Судя по рассказам прочих кардиналов, все они попали сюда аналогичным способом: просто сделали шаг вперед. Из технического персонала присутствовал только его личный секретарь Марио. Это было странно.

Постепенно мрак отступал, и появилась возможность оглядеться по сторонам. Никакой радости это кардиналам не принесло. Окружающий их ландшафт давал мало оснований для оптимизма — абсолютно мертвая земля. Не было видно ни одного кустика, ни одной травинки. Камни, растрескавшаяся почва со следами водяной эрозии, уже знакомый действующий вулкан в отдалении. Когда из-за горизонта показалось дневное светило, прикрытое дымкой, кардинал Стаффорд протянул в его сторону выставленный большой палец и удовлетворенно хмыкнул. — Что я говорил! Солнце тоже не наше! — Кардиналы зашушукались.

— И как это вы определили? При помощи пальца? — поинтересовался Баум.

— Именно! Палец — прекрасный угломер. С орбиты Земли видимый размер солнечного диска составляет 32 угловые минуты, а тут процентов на тридцать больше. Так что или это не Солнце, или эта планета не Земля. А если учесть странности со звездами, то…

— Ваше высокопреосвященство, — прервал рассуждения кардинала-астронома возбужденный крик Марио, — посмотрите туда!

Все обернулись в сторону, в которую указывал секретарь. На расстоянии сотни метров виднелся предмет явно чужеродный в этих местах. С минуту все внимательно разглядывали его.

— Что это? — поинтересовался кардинал Лопес.

— Ну, — Марио замялся, — мне кажется, что это письменный стол.

— А что он тут делает? — Секретарь не ответил, а только в недоумении пожал плечами. Мол, такие вопросы не в моей компетенции.

— Надо пойти и посмотреть, — предложил кардинал Гузер.

Спорить никто не стал, и все отправились в сторону странного предмета. Приблизившись, кардинал Баум с удивлением понял, что это действительно письменный стол. Мало того… это его собственный письменный стол из его собственного рабочего кабинета. А перед столом стоял его собственный стул с покрытым кожей сиденьем.

— Ваше высокопреосвященство, ведь это…, — удивленно начал Марио.

— Сам вижу, не слепой, — оборвал его кардинал.

Поверхность стола была практически пустой. Впрочем, она всегда была таковой. Кардинал считал, что на столе серьезного человека не должно быть ничего лишнего. Единственным исключением был настольный портрет Папы в тяжелой литой рамке. Рамка и сейчас была на месте, прижимая к полированному дереву столешницы листок бумаги. Кардинал приблизился, сел на стул и оторопел. Вместо привычного лика Папы из рамки на него смотрела ехидная физиономия псевдо-императрицы. Физиономия ухмылялась и вроде даже подмигивала. С трудом поборов приступ ярости, Баум обратил свое внимание на лежащий под рамкой лист бумаги. Он уже догадывался, что это был за листок: собственноручно написанный им два дня назад черновой проект буллы по отлучению этой стервы от церкви. Он эту бумагу даже служебному сейфу не доверил, а спрятал в надежном тайнике в личных покоях. Кардинал в сердцах выругался.

— Как трогательно, — раздался за спиной ехидный голос кардинала Стаффорда, — похоже, что вы неравнодушны к этой даме?

Кардинал Баум молча скрипнул зубами и мысленно пообещал себе, что пост кардинал-префекта конгрегации вероучения вскоре станет вакантным. Правда сделать это будет достаточно сложно: у старого сморчка слишком много влиятельных сторонников.

Пространство перед столом на мгновение затуманилось, и вместо поднадоевшего инфернального пейзажа кардинал увидел собственный кабинет. С радостным возгласом он вскочил со стула и, огибая стол, бросился к выходу. Но проникнуть в кабинет не удалось. Споткнувшись обо что-то, он потерял равновесие и больно ударился грудью о нечто твердое. Застонав от боли, кардинал поднялся, потирая ребра. Неожиданным препятствием оказался все тот же рабочий стол, а споткнулся он, получается, о стул с которого и поднялся перед рывком вперед.

— Что? Не получается? — снова послышался ехидный голос. Похоже, что вы забыли сказать волшебное слово. — Кстати, а что за бумага лежит на столе?

Кардинал Баум встал, повернулся и впился испепеляющим взглядом в Стаффорда. — А вам что? — Тот спокойно выдержал этот взгляд, только пожал плечами. — У меня просто появилась гипотеза: кого мы все должны благодарить за удовольствие присутствовать на этой экскурсии. Так что это за бумага?

Кардинал Баум обвел глазами присутствующих. Все они выжидающе смотрели на него. Он вздохнул и объяснил. Кардиналы начали оживленно обсуждать ситуацию, а Стаффорд расхохотался. — Так и знал, что проблемы возникли из-за ваших политических игр! И даже догадываюсь, что надо делать, чтобы их разрешить.

Отвечать Баум не стал. — Слишком много чести. — Он и сам прекрасно догадался. Просто вернулся за стол, порвал в мелкие клочки лежащий там лист и полез в ящик за чистым.

— Ну вот, а ты боялась! — сказала Сима, наблюдая на экране, как кардиналы гуськом переходят в кабинет. — Теперь они десять раз подумают, прежде чем с тобой связываться. Кстати, это астроном-любитель очень интересная личность. — Упомянутый астроном-любитель в это время нагнулся, зачерпнул горсть земли и ссыпал ее в отворот рукова своей сутаны. Светка хихикнула. — Ага! Держу пари, что он первым делом побежит в лабораторию проводить анализ. И что ты тогда будешь делать?

— Пусть бежит, — отмахнулась Сима. — Все предусмотрено. Кроме воздуха в легких ни одной пылинки они с собой не прихватят. Все останется на той стороне портала.

Сима потянулась и бросила взгляд на Геннадия, который все представление молча просидел в кресле. Выражение его лица ей не понравилось. — Что-то не так?

Геннадий отвел взгляд. — Все нормально. У тебя очень ловко получается манипулировать людьми. Аплодирую.

Сима поморщилась. — Опять ты за свое? Если хочешь знать, то все мы по-своему манипуляторы. И одновременно жертвы нейролингвистического программирования.

— Так-таки и все?

— Поголовно, — заявила Сима. — Когда речь заходит о манипуляции сознанием и нейролингвистическом программировании следует понимать, что подверженность оным вовсе не есть нечто постыдное. Это видовая норма для «человека разумного». Человек рождается на свет с минимальным набором врожденных поведенческих программ, а его личность формируется в процессе общения с другими людьми и именно за счет НЛП. А откуда еще взять тот набор стереотипов поведения, который и позволяет человеку существовать в социуме?

С технической точки зрения нет принципиальной разницы между увещеваниями любящей матери, стремящейся наставить свое чадо «на путь истинный», и проделками платных «программистов», которые корректируют стереотипы поведения людей в нужную им сторону. Разница только в МОТИВАХ применения НЛП.

Невнушаемых людей НЕ БЫВАЕТ, в противном случае они просто не стали бы людьми, а остались бы пускающими слюни идиотами в соответствующем богоугодном заведении. Для большей ясности назовем НЛП в «корыстных» целях — манипуляцией сознанием.

Манипуляции сознанием подвержены все без исключения, нужно только подобрать правильный «ключик». Так называемое «критическое мышление», которое якобы является панацеей от промывания мозгов, на самом деле весьма эфемерная защита. Помогло нашей доперестроечной интеллигенции ее «критическое мышление»? Ведь так она им гордилась, а результат: запудрили мозги и поимели этих интеллигентов в лучшем виде.

Вообще-то говоря манипулировать людьми, которые (по их собственному мнению) не верят никому и ничему (кроме собственной выгоды) — проще всего. Реакции таких индивидуумов просчитываются элементарно, а, следовательно, и манипуляция ими не представляет никаких проблем. Только намекни прямо или косвенно, что те или иные модели поведения принесут им определенные дивиденды: схватят приманку сходу, да еще и раздуются от гордости, мол, какие мы умные и прагматичные.