Евгения Изюмова

Любовь не картошка!

(Смех и грех - 02)

«Иронический детектив» - так определила жанр Евгения Изюмова своей первой повести в трилогии «Смех и грех», которую написала в 1995 году, в 1998 - «Любовь - не картошка», а в 2002 году - «Помоги себе сам».

- Посмотри на себя в зеркало! - сказала мне однажды моя знакомая. - Уж тётка давно, а всё думаешь, что девочка!

Я хотела обидеться - известно, никому такое не будет по нраву, когда напоминают о возрасте, пусть и не древнем, но все же, скажем, более среднего.

Но тут я вспомнила рассказ другой своей приятельницы о поездке на Мальту с группой российских туристов - вот счастливая! - я-то за всю свою жизнь ни разу не бывала за границей, если не считать так называемое наше «СеНеГальское» ближнее зарубежье. Оказавшись на Мальте, приятельница к своему удивлению увидела, что остров буквально заполонён пожилыми немцами. Многие из них сидели в инвалидных колясках, но все без исключения дурачились, как дети, вели себя раскованно, посещали дискотеки. Словом, отдыхали на полную катушку, забыв о своём почтенном возрасте.

- Смотришь, - восхищалась приятельница, - бабуся - божий одуванчик, ветром сдувает, а она к вечеру нафуфырится, приоденется - и на дискотеку. А вот наши русские бабушки горазды только на лавочке сидеть да судачить о соседях.

Ну, тут, конечно, можно с ней поспорить - если нашим пенсионерам платили бы такие же пенсии, как и немцам, да ещё доплачивали за то, чтобы они в зимнее время уезжали из России в южные страны ради экономии энергоресурсов, так, наверное, и наши бы старушки уподобились перелётным птицам. Я и поспорила, но зато мы тогда с приятельницей единодушно решили, что если уж считают, что в каждом человеке до старости живёт маленький мальчик или девочка (не зря же говорят, что старый, то - малый), то почему бы этим малышам иногда не брать верх над умудрёнными, уставшими от жизни, душами.

Вспомнив это, я раздумала обижаться на свою нетактичную знакомую. Видимо, в её душе даже в детстве не жила маленькая фея. Но вот в чём была с ней полностью согласна, так это с тем, что моя фатальная рассеянность иногда выкидывает пренеприятные штучки.

Вот, например, случилось однажды со мной настоящее форменное безобразие, история, которая повлекла за собой такие события и переживания, что будь я пессимисткой, состарилась бы в один момент…

Направили меня в командировку. Ну а поскольку муженёк мой бывший не зря меня расчётливой называл, то я и рассчитала свою командировку буквально по часам, и даже билет обратный приобрела, надеясь, что ничто не задержит меня в чужом городе - все дела вовремя завершу. Так, впрочем, и вышло.

Я выполнила всё в срок, выгадала даже денёк, чтобы пошляться по Москве, и не столько по магазинам, сколько просто так побродить да посмотреть. Москву я лучше знаю подземную - в метро. И как нырнула туда, периодически выбираясь на поверхность, так и не заметила, какдень промелькнул.

Вернувшись в гостиницу, я заново уложила свой багаж, умостив туда и свои покупки, и всё, что было заказано друзьями. В намеченное время покинула гостиницу, гремя по её коридорам колесиками неподъёмной сумки, причем другая была в руке, третья - болталась на плече. Без приключений добралась до вокзала, нашла свободное место, где можно было пристроить своё тело, уставшее от беготни по магазинам. Мне даже удалось купить очередной томик издания собраний сочинений Иоанны Хмелевской. Я достала новую книгу и стала спокойно читать, ожидая не менее спокойно приглашения на посадку.

Услышав часть объявления о посадке, где главным было название моего города, я неспешно подошла к вагону согласно билета. Лениво, без всякого энтузиазма поспорила немного с проводником, которому прямо-таки до зарезу требовалось сличить мою фамилию в паспорте с фамилией на билете. Паспорт лежал в дамской сумочке, уложенную в большую дорожную сумку, извлечь его оттуда было весьма затруднительно, потому-то, собственно, и спорила, а так я обычно не стесняюсь показывать свой главный документ, поскольку лицо на фото выглядит вполне симпатично.

Наконец проводник все же переспорил меня, я выудила из сумки паспорт, сунула его проводнику под нос, вошла в вагон и села, вздохнув облегчённо, на своё место. Сердце моё даже ни на одно мгновение не остановилось от дурного предчувствия, наоборот, оно билось спокойно и уверенно, а я готовилась ко сну, не подозревая, что надо бежать прочь из этого вагона. Но мне даже в голову не пришло, что с этого вокзала в мой город уходят с интервалом в сорок минут два поезда. Два! И у меня билет как раз на второй, тот, что уходил позднее.

Поезд мягко тронулся, и я вновь удовлетворённо вздохнула: ну, еду домой, завтра увижу своих мальчишек-сорванцов, которые во время моих командировок оставались одни.

Проводник суматошно протрусил мимо меня раза два, и вдруг подводит ко мне женщину с билетом на моё место! На моё! Я, конечно, взбеленилась: первая пришла, пусть он двойника устраивает, где пожелает, тем более что в вагоне полно свободных мест, а я со своего не двинусь!..

Проводник вежливо взял мой билет и… злорадно так ухмыльнулся, казалось, даже усы его сами по себе тоже усмехались.

- Гражданка, а вы куда едете?

- В … - ответила я, пожав плечами, удивляясь его тупости, ведь в билете ясно написано.

- А поезд - какой? - допытывался проводник, излучая всем лицом ехидную доброжелательность.

- Ну… - я назвала номер поезда, всё ещё не ощущая волнения и не понимая, чего это у него улыбка такая - «шесть на девять».

- Да? А наш поезд… - и он ликующе и громогласно назвал совершенно другой номер поезда, сияя золотым оскалом в бесподобно широкой улыбке.

Я оцепенела, вполне осознав, что значит выражение - «застыть на месте». Выходит, не туда еду?

- А к-ку-да-а … этот поезд? - заикаясь, осведомилась я, испугавшись не столько неизвестного направления, сколько того, что у меня деньги на исходе - только на такси до дома, а тут ещё надо будет возвращаться в Москву. Сердце упало и замерло на выходе у пяток. Была бы в пятке дырка, уж точно мое сердце выкатилось бы оттуда колобком.

Проводник с большим наслаждением назвал мой город. И оповестил меня, что нужный мне поезд уйдёт из Москвы через сорок минут.

- Так ведь это не беда, - воспряла я духом, обретая способность улыбаться не менее широко, чем проводник. - Все равно в один город - и ваш поезд, и мой, может, останусь в вашем? - заиграла я глазами.

Проводник посуровел и отрезал:

- Нельзя!

- Да ведь всё равно вагон у вас полупустой, - не поняла я его суровости, по-прежнему безмятежно улыбаясь.

- Нельзя! - вновь категорично заявил проводник.

Но я всё-таки принялась его упрашивать дать разрешение остаться в вагоне из чистого упрямства, ведь видела же, что чертов проводник уступать не намерен, более того - заявил: «Вот не спорила бы со мной на перроне, я бы, может, и оставил тебя, но не люблю строптивых баб. Так что выходи в Ожерелье и не балабонь! - однако успокоил. - Да там станция большая, спокойно дождёшься своего поезда».

Неведомое Ожерелье ожидалось через четыре часа, глубокой ночью. Я сидела возле тамбура в дружно храпящем вагоне и смотрела с тоской в черноту за окном. Подлец-проводник понапускал в вагон торгашей-челноков (разумеется, за наличный расчет) и пил теперь с ними водку, нимало не беспокоясь о моей судьбе. Попробовала я без всякой надежды ещё раз смягчить его сердце, признавшись, что с деньгами у меня туго, да, видно, совсем навредила себе - мерзавец ждал от меня тоже наличных, а я «позолотить ручку» не могла.

В Ожерелье поезд прибыл вовремя. Проводник, любезно улыбаясь, распахнул передо мной дверь в неизвестность, и я вышла на мороз, оказавшись на длинном пустом перроне с фонарём возле переходного пешеходного моста, который уходил куда-то во тьму. Ещё один фонарь светился на другом конце перрона. Я затравлено глянула по сторонам и рванулась обратно в вагон, но проводник проворно захлопнул дверь.