Текст медленно полз по экрану.

— Армилл пожал ему руку. Перешел на его сторону… — сказал Сеславин. — Почему-то я не удивляюсь, что Армилл был раньше в этой бандитской шайке. В общем, Стейр убил главаря, воспользовался расколом в правящей банде и захватил власть. Простил народ за предательство. И ивельтов простил… Как это называется? А, социальный мир.

— "Страна опускалась в пучину хаоса, — выхватила глазами отрывок Ярвенна. — Голод, разруха и преступность… распад личности, разгул… Мир погружался во мрак… Алоизу Стейру пришлось взять власть…"

— Погоди, тут написано, почему он простил предателей, — перебил Сеславин. — Когда у него брали интервью о событиях тех лет, Стейр сказал: "Если ты взвалил на свои плечи ответственность за других, ты не имеешь права предаваться иллюзиям. Ты должен понимать, что обыкновенные люди не вынесут бремени нравственных требований, которые ты можешь им предъявить. Человек слаб и корыстен по своей природе, и это было уроком для меня, тогда еще простого парня, который верил в друзей и соратников. С тех пор я никого не сужу…"

— Вот же гнусность! — Сеславин сжал кулак, словно хотел разбить экран. — Все сволочи, всё предали и продали, он пострадал за всех, а потом простил и устроил им счастливую жизнь. Один — всем. Мыслят в таких понятиях, а нас называют дикарями!

Ярвенна видела: он глубоко оскорблен за земных людей. "Бунтарь и нарушитель!" — процитировала она статью о Стейре. Рука Сеславина все еще была сжата в кулак. Ярвенна подумала: настоящий бунтарь — вот он, перед ней, сказавший: "Никто не заслуживает права решать судьбу миллионов!". Ярвенна печально улыбнулась, остановив взгляд на усталом, хмуром лице Сеславина.

В своем кабинете Алоиз Стейр наблюдал за ними через экран карманного порта. Другой экран, во всю стену, оставался мертвым — Стейр не хотел, чтобы изображение иномирцев занимало половину стены.

Стейр свел тонкие брови: он давно стал принимать как вызов все, что выходило за рамки его власти. Теперь это был целый мир, Обитаемый мир… Но он, Алоиз Стейр, держит Землю Горящих Трав в руках. И иной судьбы он бы не хотел. Страшно представить, что не он, а другой сейчас устроился бы у экрана в кабинете канцлера, когда он сам затерялся бы среди подвластных и управляемых.

А эти двое закомплексованных дикарей сидят там и смеются, недоумевают и не верят, что он посвятил жизнь борьбе за счастье Земли и спас ее из хаоса! Девчонка с соломенными волосами и ярко-зелеными глазами выглядит, конечно, стильно, но у нее вздернутый нос и широкий рот. А ее дружок — деструктивная личность, плебей! Ему, Стейру, ничего не стоит прихлопнуть их в любой момент. Из-за двух человек войну миров не начнут. Забавно! Там, у себя, они считались свободными людьми. Даже нет, у них люди — родня богов! Но что они знают о настоящем божественном могуществе, свободе и власти того, кто сейчас наблюдает за ними?

Стейр слегка покривил угол рта; развалившись в кресле, вытянул ноги. Вон они, читают миф об Алоизе Стейре: его деяния, переведенные на доступный среднему человеку язык! Да-да, это не ложь: это аллегория отношений народа и властителя. Пусть Стейра не предавала толпа под угрозой расстрела — но те же самые тупые скоты каждый раз предают его, когда, налакавшись в пивнушке, ругают канцлера за то, что им мало дали! Он не накрывал ребенка своей курткой — но он дает простонародью бесплатные больницы, школы, работу или пособия.

Иномирцы, и особенно параноик Сеславин, возмущаются его историей, словно Стейр нанес им личное оскорбление, став спасителем людей! "Я так и думал! — коротко усмехнулся он. — Ведь они — такое же быдло, и читая мой миф, сразу отождествляют себя с толпой, с теми, кто по легенде оказались трусами и предателями. Что девчонка-дриада говорит о роли личности? Они не хотят признаться себе, что они лишь часть человеческого стада, они и сами бы меня предали, будь они там".

Эти двое неприятием заглушают в себе чувство вины, которое появляется у них, отождествляющих себя с народом. Они не хотят принимать роль маленьких людей, зависящих от яркой личности, — поэтому отрицают и саму личность, и ее дела, и вот — уже ненавидят его! Ненавидеть за успех, красоту, превосходство — чисто человеческая эмоция. Они завидуют. Жалкая злоба серых людишек…

Стейру вспомнилось, как Сеславин смотрел на него, в упор, словно на равного. "Зря льстишь себе, ублюдок, мы не равны!" — стиснув зубы, сказал себе правитель мира.

Сеславин с Ярвенной снова изучали порт — новости политики, экономики.

— У них очень странно понимают власть, — рассуждала Ярвенна. — Везде прослеживается одна мысль: что судьба и благополучие Земли висит на волоске, и стоит канцлеру и властям вообще допустить хоть маленькую ошибку, все рухнет. Земля похожа на корабль, который идет среди мелей и рифов: неверный поворот руля — произойдет крушение. Но это с одной стороны. А с другой — они или отрицают существование каких-либо законов истории, или у них тут невероятный плюрализм, и самые популярные идеи — мистические. Я просто теряюсь…

— Да как раз все понятно! — бросил Сеславин. — Людей запугивают, что дело власти выше их понимания, что изменение строя или смена канцлера запросто может привести к катастрофическим последствиям, вот и все.

— Дело власти выше понимания простых людей, — повторила Ярвенна. — Как раньше утверждали религии: смертные не могут судить о замыслах богов… — она вздохнула.

Теперь иномирцев подолгу подвергали перекрестным допросам. Вопросы повторялись, формулировались иначе, звучали из разных концов помещения, потому что допрашиваемого всякий раз сажали посередине, под лампой.

Сеславин больше, чем Ярвенна, вызывал раздражение Стейра. Прежде всего, парень был порывистее и проще в выражении своего протеста. Но появилась и другая причина враждебности, которую вызывал у Стейра один вид иномирца. Недавно канцлер с высокомерной усмешкой сказал ему:

— Я понимаю, почему ты меня так ненавидишь. Ревнуешь к своей Ярвенне? Не бойся: она не в моем вкусе.

Сеславин ответил:

— Ярвенна — моя невеста.

Это прозвучало с таким гордым доверием к Ярвенне и с такой искренней уверенностью в себе, что Стейр был уязвлен. Канцлера не волновала Ярвенна, хотя он и одобрял ее ярко-зеленые глаза. Но иномирец не дрогнул, он даже не допустил мысли, что Стейр может стать ему соперником! Канцлеру — властителю и одновременно эталону красоты своего мира — приходится считаться с этим самоуверенным самцом?! С этой минуты его еще больше стал раздражать Сеславин.

Потом Стейр, смеясь, рассказывал Армиллу:

— Представляешь, парень ревнует ко мне! У канцлера Земли Горящих Трав нет других дел, как приударять за его девчонкой! Какой-то бред!

Армилл махнул рукой:

— Что ты хочешь, Алоиз? Они оба помешаны на своей значимости. Личности! Совершенно гипертрофированное самомнение.

Стейр просматривал пленку допроса.

— Человечество воспроизводит само себя, — говорила Ярвенна. — Если большая часть человечества — невежественные и нищие люди, они будут раз за разом воспроизводить невежество и нищету. Поэтому для нас недопустимо ваше деление людей на элиту и простонародье. Мы стремимся, чтобы человечество Обитаемого мира перестало воспроизводить энтропию вообще. Смысл нашей цивилизации — эволюция человека. Например, мы не можем допустить, чтобы воспроизведение и развитие нашей культуры зависело от чьей-нибудь личной воли, поэтому земля, недра, воздух и предприятия в нашем мире никогда не могут быть частной собственностью. Мы верим и в природную доброту человека, но благо не может исходить ко всем из рук одного. Защищая свое право на биологическую и культурную эволюцию, мы считаем возможным с помощью закона или даже силой препятствовать тем, кто хотел бы для себя лично более гуманных и выгодных условий, чем для всех остальных людей.

Агент, проводивший допрос, обратился к Сеславину:

— Вы работаете на производстве, не так ли? Вы убеждены, что можете судить о решениях властейсвое, понимать их действия, хотя сами не являетесь профессиональным управленцем?