Андрей Ветер

Голос бездны

Часть первая. Воскресшая память

Выстрелы

Иван Потанин поднял винтовку и затаился. Придерживая цевьё левой рукой, правой он дал знак: тишина! В сумраке утреннего леса фигура Потанина почти растаяла, но рука с выставленным вверх указательным пальцем, попавшая в первый лучик солнца, различалась хорошо.

– Чего там… – начал было говорить человек, лежавший шагах в десяти от Потанина.

– Цыц! – едва слышно отозвался Потанин.

Потанин был мужик пятидесяти лет, плечистый, седовласый не по годам, с хитринкой в глазах, любитель посмеяться и потравить анекдоты в кругу семьи. Но сейчас, когда он лежал в засаде, в нём не осталось и намёка на человека, который умеет веселиться. Он сделался похож на дикого лесного зверя, блестящие глаза сощурились, нос заострился и будто вытянулся вперёд, вбирая в себя все запахи пробуждавшейся тайги, губы изредка подёргивались, словно Потанин хотел оскалиться по-звериному но всякий раз осаживал себя. На его небритом лице сидели комары, но человек не обращал на них внимания, словно их вовсе не существовало. Его глаза остро всматривались в тропинку, убегавшую круто вниз.

Месяцев пять Потанин старался взять братьев Коршуновых, промышлявших браконьерством. Забитым ими оленям и лосям не было числа. Коршуновы славились своим неуёмным нравом, наглостью, жестокостью и хитростью. Ходили слухи, что на их счету были не только звери, но и несколько человеческих жизней, так как в пылу пьяных ссор они многим угрожали расправой. «Вот, мать твою, попадись ты нам на тропе, ужо по-другому поговорим!» Три человека, которым угрожали Коршуновы, исчезли вскоре после ссоры, но никаких доказательств, что они убиты, не было. Тайга огромна, в ней многие теряются легко.

И вот Потанин вычислил Коршуновых. Егерь он был опытный, места знал хорошо. А тут милиция схватила беглого уголовника по кличке «Медуха», который поддерживал с Коршуновыми тесные отношения, и Медуха вскоре рассказал, где следовало искать знаменитых браконьеров.

Теперь Потанин и два милиционера лежали в засаде.

Коршуновы появились внезапно, словно из-под земли. Когда до них оставалось не более десяти шагов, Иван Потанин резко встал и крикнул:

– Павел! Бросай ружьё!

– Ванька! – вырвался у ближайшего из братьев Коршуновых возглас удивления. – Ах язва!

Коршунов увидел направленную на него винтовку и дёрнулся в сторону с тропы, на ходу срывая с плеча двустволку. Он выстрелил почти не глядя, но за белёсым облаком дыма, заполонившего пространство, увидел, что Потанин качнулся и отступил.

– Стой, сука! – закричал чей-то голос из чащи.

Коршунов выстрелил ещё раз, теперь уже подняв ружьё выше, чтобы картечь ударила по кустам, откуда донёсся голос, и сразу же покатился по склону горы, громко шелестя листвой. Чуть в стороне вниз мчался Матвей Коршунов.

Секунд через пять сзади треснула автоматная очередь, пули просвистели высоко над головами. Тайга мягко отозвалась многократным эхом…

Простор

Алексей Степанович Митькин улыбнулся. Взгляд этого шестидесятилетнего сухого седовласого мужчины с небольшой клиновидной бородкой сделался вдруг ясным и по-детски восторженным. Повсюду вздымались высокие кедровые ели, покрывая тёмным ковром склоны ближайших гор до самых вершин, то и дело встречались сверкающие на солнце рыжие стволы сосен и белые изгибы берёз. Справа колыхалась необъятная ширь озера, сквозь прозрачные воды хорошо проглядывалось дно, покрытое серым илом и каменистое во многих местах.

– Какая прелесть!

Алексей Степанович улыбался, пожалуй, впервые за последние десять лет. Он славился своим замкнутым характером и мог послужить эталоном «научного червя», который не замечает ничего, кроме своих формул, книг и кафедральных споров, где всегда проявлял непреклонность и отстаивал свою точку зрения с упорством фанатика, за что молодое поколение научных сотрудников прозвало его Бараном.

Недавно Алексей Степанович приболел, и врачи настоятельно рекомендовали ему забыть о работе и отдаться хорошему и незамедлительному отдыху. Пока он отнекивался, лёжа в постели и глотая пилюли, дочь Мила купила ему, по совету друзей, путёвку на Алтай. Когда он стал решительно отказываться, Мила устроила ему настоящий скандал.

– Столь беспардонное отношение к собственному здоровью свидетельствует о твоём наплевательском отношении и к науке тоже.

– Ты сравниваешь то, что сравнивать нельзя! – возмущался Алексей Степанович и фыркал обиженно себе под нос, потрясая густыми прядями седых волос.

– Папа, подумай хорошенько! Если ты протянешь, не приведи Господь, ноги, то что станет с твоей работой? Я умоляю тебя взглянуть на вещи трезво. Парочка недель настоящего отдыха не может сказаться отрицательно на твоих исследованиях! Неужели ты настолько упрям, что отказываешься трезво смотреть на вещи? Отдых пойдёт на пользу тебе, а потому и твоей работе, – настаивала дочь. – Разве ты не понимаешь этого? Я уже взяла тебе путёвку. И не смей мотать головой! Туда же едут мои друзья, тебе не придётся скучать… Одним словом, ты должен ехать, иначе я серьёзно обижусь, папуля, и мы вообще рассоримся…

И Алексей Степанович согласился на уговоры дочери.

– Ах, какая прелесть! – вздыхал он, неуклюже раскачиваясь в седле. – Милочка не зря выпихнула меня в эти края! Я успел совсем позабыть, что такое живая природа.

– Мила прекрасно знает, что такое «хорошо», – смеялась, оборачиваясь к профессору, загорелая Марина Чернодеревцева, хорошо знакомая Алексею Степановичу, так как часто заглядывала в гости к его дочери.

– Скажите, Марина, а вам приходилось уже сюда приезжать?

– Нет, – ответила молодая женщина, – я впервые заставила мужа взять путёвку на конный маршрут. Петя у меня кабинетный человек. Вот за рулём автомобиля он чувствует себя прекрасно, а от лошадей и комаров шарахается. Зато наш Лис, то есть Лисицын Серёжа, обожает по горам и долам бродить, но и он первый раз на Алтае.

– Лисицын? Это тот, что впереди едет? В замшевой куртке? – уточнил Алексей Степанович, вытянув шею.

– Да, сразу за инструктором, – кивнула Марина.

– Он тоже бизнесмен?

– Нет, Серёжа занимается журналистикой. Очень, кстати сказать, модный журналист.

– Надо же! А кто у нас ещё из модных и знаменитых в группе? – полюбопытствовал Митькин, встряхивая богатой седой шевелюрой при каждом шаге лошадки.

– Все остальные известны каждый среди своих. Мой муж занимает высокое положение на своей фирме, но об этом разговаривать неинтересно, – отмахнулась Марина. – Вы не устали, Алексей Степанович?

– Нет, спасибо. Если я правильно понял, моя Милочка велела вам опекать меня? – засмеялся Митькин и, скрипнув седлом, попытался устроиться поудобнее.

– Вроде того, – кивнула Марина, поглядывая через плечо.

В Нижнем Лагере туристы провели два дня, учась обращаться с лошадьми и привыкая самостоятельно управляться со всем снаряжением, ибо в походе каждому предстояло собственноручно седлать и рассёдлывать, а также чистить животных. Большинству группы это пришлось в новинку. Многие сперва даже побаивались лошадей, прикасались к ним настороженно, хотя все они были смирными, специально подобранными для неумелых наездников.

И вот первый день пути подходил к концу. Туристам предстояло заночевать в живописной лощинке, а наутро выдвинуться в сторону так называемого Второго Лагеря, где стоянка должна была продлиться два дня. Затем группе нужно было подняться за пару дней до Верхнего Лагеря, отдохнуть там и начать неторопливый спуск.

***

– Ну-с, братцы-кролики, как настроеньице? – промурлыкал, подсаживаясь к костерку, Женя Белкин.