— Куда вы шли?

— Никуда, так, катался. Я люблю свежую погоду.

— Неправда, — сказал Вася. — Известно, что вы терпите нужду в порохе и провианте.

— Я этого не слышал, — отвечал швед, угрюмо косясь на юного гардемарина и на бледное лицо русского мичмана, так отважно кинувшегося навстречу его пуле.

— Не хочет говорить, — сказал Вася матросам по-русски.

— Поначалу они всегда так, — заметил Макаров, — а после развяжут языки.

— Развяжут, — подтвердил Шкаев, — только вот мичмана нашего жалко. Рано такому молодому помирать.

И старые матросы вздохнули. Дыбин был все еще без сознания.

На корабле пленных приняли, к удивлению Васи, весьма равнодушно.

Не только пленных, но и перебежчиков-шведов было уже много на русских кораблях. Лазутчики доносили, что шведы терпят голод и грабят рыбаков: отбирают у них рыбу, выбирая ее прямо из сетей.

Капитан Тревенин, выслушав рапорт Головнина, похвалил отвагу и храбрость мичмана Дыбина и приказал врачу привести его в сознание.

Но врач лишь развел руками.

— Рана очень опасна, Александр Иванович, — сказал он тихо капитану. — Прямо в грудь. Пуля не вышла наружу.

— Ах, юноша! — вздохнул капитан и с грустью, по-стариковски покачал головой.

Вася со слезами на глазах провожал своего друга в лазарет.

То были уже последние дни блокады. От рыбаков и лазутчиков были получены сведения, что изголодавшиеся шведы решились прорвать русскую блокаду и уйти, чего бы это им ни стоило. Враг только ждал попутного ветра, и 2 июня, когда поднялся довольно сильный норд-ост, шведские корабли стали одни за другим выходить из гавани.

Русские суда, маневрируя, пошли на сближение с ними и первые открыли огонь. Суда русских эскадр были расположены таким образом, что каждый неприятельский корабль, рискнувший пройти между ними, подвергся бы обстрелу с обоих бортов.

Пространство же между мысом Крюсерорт и банкой Сальвором было занято особой эскадрой, состоявшей из кораблей «Святой Петр», «Всеслав», «Принц Густав», «Не тронь меня», «Пантелеймон» и бомбового судна «Победитель».

Можно было предполагать, что шведы попытаются прорваться через банку, надеясь на свое лоцманское искусство.

И действительно, шведы избрали это направление.

Завязался горячий бой. Вражеские корабли, отстреливаясь, кильватерной колонной двинулись через банку Сальвором. Но как ни были искусны их лоцманы, все же шведам пришлось сбавить ход своих кораблей через мель, что оказалось наруку русским артиллеристам. И вскоре первый же шведский корабль, попавший под обстрел со стороны «Не тронь меня», загорелся от каленых ядер и взорвался.

Вася по-прежнему находился в личном распоряжении капитана корабля и снова стоял за его спиной на капитанском мостике. Он видел, как в дыму и огне поднялась горбом палуба неприятельского корабля, как в дымно-огненном вихре полете-ля кверху доски, бревна, пушечные стволы, человеческие тела, как ярким пламенем пожирались разлетевшиеся огненными хлопьями паруса.

Он слышал зловещий звук взрыва, который влился в общую музыку боя, грохотавшего над морем. Под ногами раздавались один за другим оглушительные удары пушечных залпов, сотрясавших корабль до самого киля.

Неприятельские ядра с тяжелым шуршанием пролетали над головой и падали позади корабля. Некоторые ложились впереди его или в непосредственной близости, по бокам, вздымая высокие столбы воды.

Но страха, того страха, от которого ранее по временам делалось сухо во рту и в сердце забирался неприятный холодок, Вася больше уже не испытывал, хотя тело его невольно еще сжималось при близком полете ядра.

Бой продолжался без перерыва двое суток.

Один за другим загорались, взрывались, шли на дно шведские корабли.

Особенно радовало сердце русских моряков новое бомбовое судно «Победитель». Оно с дальней дистанции обстреливало шведские суда взрывательными бомбами. В конце концов шведы все же прорвались и ушли, но потери их были огромны: они лишились десяти боевых кораблей. Преследование их продолжалось более чем двое суток и стоило им почти всей гребной флотилии.

Пострадал и наш гребной флот: влетев в пылу сражения в бухту Свенска-зунд, наша галеры попали под обстрел шведских береговых батарей и понесли большие потери.

Преследование неприятеля наконец прекратилось. Корабли нашего флота стали приводиться в порядок: прочно заделывались пробоины, ставились новые мачты, уничтожались всякие следы боя.

На судах хоронили павших в бою.

Торжественны и печальны были погребальные напутствия погибшим в боях морякам. Их тела, завернутые в парусину, с тяжелым грузом в ногах, покоились на палубе в ожидании погребения по морским обычаям.

Среди них находилось и тело мичмана Дыбина. Глаза его, в которых когда-то горела отвага, были закрыты, лицо — спокойно, словно в этом первом бою с врагом нашел он свое счастье, за которым так рано вышел на дорогу жизни.

Вася стоял около него и горько плакал, пока тело его друга не было спущено в море вместе с другими под салют корабельных пушек.

Глава двадцать шестая

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ В КОРПУСЕ

В корпус Вася возвратился, как ему казалось, совсем иным, чем он был до своего боевого плавания на корабле «Не тронь меня».

Потеряв в бою Дыбина, он еще сильнее привязался к Пете Рикорду. В свободные от занятий часы он теперь не расставался с ним.

Почти с детским восторгом глядел Петя Рикорд на георгиевскую медаль, украшавшую грудь Васи.

Однако самого Васю эта медаль, возвышавшая его в глазах кадетов и даже начальства, мало занимала. Он обладал чем-то более высоким: возмужавшим в бою сердцем, закаленной волей.

Он снова засел за книги. Через год он был произведен в капралы, потом в сержанты и снова плавал, на этот раз на кораблях «Вячеслав» и «Прохор».

Считая себя уже совсем большим, Вася завел журнал, в который стал записывать свои мысли и наиболее важные события жизни.

Но что было важно?

Будущее еще рисовалось неясно. А прошедшее детство еще стояло рядом. Оно недалеко ушло. Порою снова хотелось посмотреть, как кувыркаются голуби в небе над домом дядюшки Максима и пробежаться с Юлией по кривым московским улицам, увидеть ее легкую фигурку, мелькающую меж деревьев подмосковного парка.

Однажды Вася записал в своем журнале:

«Вчера получил от дядюшки Максима письмо и миниатюру Юлии, писанную на слоновой кости. Юлия весьма пригожа. Как снова пойду в плавание, возьму оную миниатюру с собою. То будет мне всегда приятным воспоминанием, какое никогда не исчезнет».

В последние годы учение давалось ему легко. У него была жадная память, которая крепко хранила все приобретенное. Выпускной экзамен он сдал вторым, но чина мичмана получить не мог: ему еще не было семнадцати лет.

Это его огорчило.

Он жаловался на свою неудачу Пете Рикорду, но тот, хотя и выражал ему сочувствие, в душе был доволен тем, что его друг пробудет вместе с ним в корпусе еще целый год.

Вася не посещал более классов. Он ушел с головой в науку, расширял свои познания в истории, математике, физике и многих языках, чтобы иметь возможность объясняться с любым народом, который может встретиться мореходцу в его плаваниях.

Летом 1792 года Вася оставался в Кронштадте. В эти дни он бывал частым гостем у Курганова, который уже состарился, одряхлел. По-прежнему охотно принимал Васю и инспектор корпусных классов Никитин.

Вася часто возвращался от него с целой охапкой книг. Он жадно читал и Локка, и Декарта, и Вольтера, и Руссо, и Хераскова, и Ломоносова.

В книгах он находил ответы на запросы своего пытливого ума, черпал нравственную силу, учился познавать себя, чтить высокое достоинство человека, видеть в нем отдельный сложный мир, а не пешку в руках сильных, воспитывать в себе чувство высшей любви к родине.

А сердце его по-прежнему влекло только к морю. И по ночам, поставив возле себя свечу, раскрыв книгу, он воображал себе путешествия, которых еще не совершил, земля, которых еще не видел. Он как бы оставался еще мальчиком. Душа его была полна высоких и чистых помыслов, и, не было жертвы, которой он не принес бы для того, чтобы осуществить свои мечты.