В полном молчании стояли все офицеры на палубе «Камчатки», глядя в подзорные трубы на пустынную каменную громаду острова св. Елены, когда-то вознесенную землетрясение» из морской глубины более чем на две тысячи футов.

Вдали, на синеве океана, вскипавшей под ветром белыми гребешками волн, виднелись два фрегата, очевидно, несших караульную службу у острова. Один из них, по определению Головнина, был не менее как пятидесятипушечным.

Вся команда была наверху, ведя меж собой оживленные разговоры.

— Это который Наполеон-то? — спрашивал Тишка у Шкаева. — Который Москву пожег?..

— Он самый, — отвечал Шкаев.

— Как же так, Михайло, — говорил с обидой Тихон. — Наш брат русский его в землю загнал, а сторожит англичанин. Не дело это...

— Не дело, Тихон...

Василии Михайлович, случайно услыша обрывки этого разговора, подумал: «Не говорят ли они истину — эти простые сыны России, кто единственно своею кровью воздвиг Наполеону сию тюрьму?»

Убрав лишние паруса, корабль медленно приближался к острову.

Тотчас же к «Камчатке» подошел английский военный шлюп, с которым Головнин вступил в переговоры.

Капитан шлюпа, по просьбе Головнина, запросил по гелиографу крепость, можно ли русскому военному судну запастись на св. Елене водой, и, получив утвердительный ответ, разрешил итти на рейд.

На рейде «Камчатку» встретил лейтенант с адмиральского корабля «Конкверор», указавший место стоянки и сообщивший, что все необходимое шлюпу количество воды будет доставлено английскими судами в течение ночи.

— Видно, здесь нам застаиваться не дадут, — сказал Головнин своему юному другу Феопемпту, который с мальчишеским волнением поглядывал на скалистые берега острова.

Англичане действительно не теряли времени: едва «Камчатка» бросила якорь, как портовые гребные баркасы подвезли половину нужного количества воды, обещая остальное доставить на рассвете.

Лишь только успели отойти от борта наливные баркасы, как на шлюп явились один за другим капитан английского брандвахтенного судна и лейтенант с адмиральского корабля.

Английский капитан объявил, что по существующему ныне положению ночью никто не может съезжать на берег, что даже если бы это попытался сделать кто-либо с английских судов, то и его шлюпка была бы обстреляна.

Лейтенант же с «Конкверора» сообщил, что завтра утром капитан, если пожелает, может съехать на берег, но лишь один. Он сможет видеть английского губернатора острова, генерал-майора Гудсона Лоу, адмирала Плампина и русского комиссара при Наполеоне флигель-адъютанта графа де-Бальмена.

Наступила ночь.

В темноте поминутно был слышен вокруг «Камчатки» плеск весел. То английские военные шлюпки бороздили в разных направлениях залив, серебря веслами воду. Они опрашивали стоящие в заливе суда, нет ли с них кого-либо на берегу, и наблюдали за тем, чтобы судовые шлюпки были подняты с воды.

Глава двадцать вторая

ЖАЛОБЫ МИСТЕРА ВИЛЬКИНСА

Лишь на второй день по прибытия к острову св. Елены Василии Михайлович съехал на берег в сопровождении Феопемпта Лутковского, взятого им под видом переводчика. Больше никому не было разрешено его сопровождать.

На берегу к ним подошел английский пехотный офицер, учтиво раскланивающийся.

— Вы, вероятно, хотите пройти к русскому комиссару? — спросил он.— Я могу вас проводить.

Головнин понял, что эта любезность вызвана особенностями того места, которое он вздумал посетить, и тем не менее учтиво поблагодарил офицера, выразив готовность воспользоваться его услугами. Но в это время к разговаривающим приблизился другой английский офицер, но уже в морской форме, высокий, плотный, загорелый, с длинным лицом и простодушным взглядом зеленовато-серых глаз.

Василий Михайлович узнал в нем неожиданно старого знакомца мистера Вилькинса, с которым служил когда-то на «Фосгарте». Тогда это был скромный лейтенант, а теперь он командовал соединением корветов.

Он назвал себя и дружески протянул руку Головнину.

— Рад приветствовать на нашем острове славного русского капитана, который когда-то служил в нашем флоте волонтером. Читал ваши записки о плавании на «Диане», мистер Головнин.

Затем он стал расспрашивать Василия Михайловича о цели и подробностях экспедиции, из которой он теперь возвращался. Василии Михайлович рассказал.

— Завидую вам, сэр, — сказал Вилькинс. — Я тоже когда-то плавал на морских просторах, а теперь уже третий год являюсь одним из тюремных стражей у этого острова и жду не дождусь, когда меня сменит другой несчастливец.

— Почему, мистер Вилькинс, вы почитаете себя несчастливцем?

— Скука, мистер Головнин, — ответил Вилькинс. — На всем: острове нет ни одной кареты. Здесь даже дамы ездят на бал верхом.

Головнин огляделся вокруг и заметил, что действительно остров, на котором он высадился, был совсем без дорог и являлся не только военной, но и природной крепостью.

Поперек ущелья, которое вело в котловину, где помещался городок Джемс-Таун, почти у самого берега моря, был вырыт глубокий и широкий ров от одной горы до другой. На отлогостях подле моря были поставлены батареи крупных орудий. Кругом, на вершинах гор, виднелись такие же многочисленные батареи. Не дорога, а скорее тропа вела в город по мосту через ров.

По пути на каждом шагу встречались солдаты и пехотные офицеры.

— Ранее сюда заходило много кораблей, — продолжал Вилькинс, снова вздохнув. — Тут все было приспособлено к удобствам нашего брата-моряка. Не городок, а сплошной пансион. Теперь все пустует. Из-за Наполеона на берег никто не может съезжать. Вот жители и отыгрываются на наших офицерах, беря за все втридорога, так как на этом проклятом острове никакого хозяйства нет. Курица стоит столько же, сколько в Англии добрая овца.

— Кто же тут живет? — спросил Головнин.

— Почти одни обезьяны, которых развел у себя в парке наш губернатор сэр Гудсон Лоу. Но он и их боится, не спит по ночам, опасаясь, как бы они не похитили этого чортова Бонапарта, не помогли ему бежать.

Василий Михайлович с любопытством выслушал все жалобы мистера Вилькинса на бывшего императора французов и, распрощавшись с ним, направился к дому, где находилась резиденция русского комиссара графа де-Бальмена.

— Сдается мне, дорогой Феопемпт, — сказал Василий Михайлович своему спутнику, — что сэр Гудсон Лоу, который боится даже своих собственных обезьян, не даст нам с тобой увидеть Наполеона.

И Василий Михайлович был прав.

Граф де-Бальмен встретил своих гостей с протянутыми руками, с возгласами искренней радости.

Усадив Василия Михайловича в кресло на открытой террасе, где сильно и немного раздражительно пахло какими-то цветами и доносился отдаленный плеск невидимого фонтана, он заговорил:

— Вы не можете себе представить, дорогой соотечественник, как я рад видеть вас и вашего юного спутника. Сидя почтя три года на этом проклятом богом и людьми острове, я не видел за это время ни одного русского лица. Узнав, что вчера, вечером к острову подошло наше военное судно, я с нетерпением ждал утра, чтобы итти вас встречать. И заранее все обещаю, кроме одного. Увидеть Наполеона губернатор вам не разрешит.

После этих слов граф де-Бальмен угостил своих соотечественников прекрасным обедом и прошелся с ними по городу и даже довел их до границы долины Лонгвуд, где находился дом Наполеона.

Это было небольшое плато, окруженное пропастями, перемежавшимися со скалами. Из города сюда вела только одна узкая дорога, по которой можно было ездить лишь верхом.

Когда де-Бальмен со своими спутниками приблизился к этому месту, он сказал Головнину:

— Посмотрите внимательно на окружающие нас скалы.

— Я ничего не замечаю, — сказал Василий Михайлович» осмотревшись кругом.

— А теперь?

Де-Бальмен вынул из кармана миниатюрную подзорную трубу, вызолоченную и украшенную перламутром, и протянул ее Головнину.