— Повтори мне, Пикадо, — обратилась к нему донна Мария Жозефа, — что ты сказал насчет гнусного и нечестивого унитария, ускользнувшего от вас ночью.

— Я сказал, сеньора, что у него должно быть несколько ран на теле, — ответил солдат, оскаливая свои желтые зубы и свирепо сверкая глазами.

— Где же именно?

— Одна рана в левом бедре, а другие, не знаю где.

— Чем его ранили?

— Саблей, сеньора... наотмашь!

— Ты это точно знаешь?

— Как же мне этого не знать, когда я сам и нанес ему рану, рубанув его по левому бедру!

Донна Аврора с невольным движением ужаса откинулась на спинку дивана.

— Узнаешь ты этого нечестивца, если увидишь его?

— По лицу нет, а по голосу могу узнать.

— Хорошо. Можешь уходить... Слышали, милочка? — продолжала донна Мария Жозефа, повернувшись опять к своей посетительнице, которая не пропустила ни одного слова из сказанного солдатом. — Разве это не драгоценное указание, по-вашему? А?

— Я этого не нахожу, сеньора, — возразила молодая девушка. — Какая вам польза, если вы и знаете, что у беглеца рана па левом бедре?

— Неужели вы этого не понимаете?

— Нет, сознаюсь откровенно. Ведь этот человек, наверное, не бегает по улицам показывать прохожим свою рану, а лежит себе где-нибудь в постели и старается залечить ее. Стены у домов не прозрачные.

— Бедняжка! Как вы... наивны! — воскликнула старая дева, ударяя ее по плечу. — Эта рана дает мне в руки сразу три нити.

— Как так?

— Очень просто. Слушайте и поучайтесь. Первая нить — доктора, призываемые к раненым; вторая — аптеки, поставляющие лекарства, перевязочные средства и тому подобное; третья — дома, в которых вдруг появляются раненые... Ну, что вы скажете на эту комбинацию?

— Я нахожу, что все это очень остроумно, сеньора, и что мне никогда бы не додуматься до этого. А все-таки мне кажется, что вы не достигнете цели.

— На этот грустный случай у меня в запасе есть другой путь. Я уже предусмотрела...

— Боже мой! Я немею от восторга! Ну, а если и этот путь окажется... как бы это сказать...

— Неудачным? Этого быть не может! Какой у нас сегодня день?.. Суббота?

— Да, сеньора, суббота.

— Ну, так вот, если мне сегодня и завтра не удастся добраться по имеющимся у меня нитям до клубка, то в понедельник он уже обязательно попадется мне целиком!

— Но если нити оборвутся?

— Это ничего не значит.

— Значит, вы собираетесь совершить настоящее чудо!

— Вот увидите в понедельник, что я сделаю.

— Да почему же непременно в понедельник, а не в другой какой-нибудь день? _

— Почему?.. А как вы, милочка, полагаете, идет из ран унитариев кровь или нет?

— Я думаю, идет, как и у всех людей, — ответила донна Аврора, пораженная этим странным вопросом.

— Гнусные унитарии не могут называться людьми! — злобно произнесла старая мегера.

— Что же они такое, если не люди?

— Смердящие псы... дикие звери!, и уничтожать их — чистое наслаждение!

По телу молодой девушки пробежала нервная дрожь ужаса, заставившая ее побледнеть.

— Так вы соглашаетесь с тем, что из ран этих мерзких тварей тоже идет кровь? — продолжала донна Мария Жозефа, вся охваченная страстью похвалиться своим умом, и поэтому не заметившая, что делается с ее собеседницей.

— Соглашаюсь, — сделав над собой страшное усилие, ответила донна Аврора.

— Следовательно, вы согласитесь и с тем, что кровь пачкает белье?

— Конечно.

— И что на раны накладываются бинты?

— И с этим вполне согласна.

— И что простыни, на которых лежат раненые, должны быть пропитаны кровью?

— Наверное.

— А также и полотенца, которыми врачи, перевязывающие раны, вытирают руки?

— По всей вероятности.

— Вы признаете необходимость всего этого, милочка?

— Признаю, сеньора, но откровенно сознаюсь, что я решительно не понимаю, к чему ведут все эти ваши вопросы, — произнесла донна Аврора, едва уже будучи в силах скрыть свое отвращение.

— Надеюсь, что вы сейчас все поймете, — со злой улыбкой сказала старуха.— В какой день отдается в стирку белье?

— Обыкновенно в первый день недели.

— Верно, в восемь или девять часов утра, а в десять прачки появляются с ним на реке, не так ли?

— Кажется так, — пробормотала молодая девушка, начиная догадываться, в чем дело.

— Никто не имеет права стирать белье кроме как в реке, и на этом правиле основана моя вторая комбинация. Поняли теперь? — с торжеством спросила донна Мария Жозефа.

— Поняла... Этот план тоже превосходен! — прошептала дрожащими губами девушка, с громадным трудом выносившая пытку в присутствии этой чудовищной женщины, само дыхание которой казалось ей отравленным.

— Я знаю, что он превосходен и никогда не мог бы придти в голову Викторике, которого только глупцы провозгласили неизвестно за что гением.

— Да, это... верно.

— А еще менее одному из этих наглых фатишек-унитариев, мнящих себя очень умными, хотя они в сущности глупее всякой курицы.

— Конечно. Где уж им додуматься до чего-нибудь подобного! — со скрытой горечью проговорила донна Аврора, всецело принадлежавшая к унитариям как и по рождению, так и по воспитанию и по вкусам.

— Очень рада, что вы разделяете мое мнение об этих гнусных тварях, — продолжала хозяйка дома. — Они, действительно, так глупы, что их легко может водить за нос даже пятилетний ребенок — федералист... Смотрите, не вздумайте выйти замуж за унитария! — ни к селу ни к городу добавила она. — Ах, да, кстати! Как поживает сеньор дон Мигель, которого тоже с некоторых пор совсем не видно?

— Он вполне здоров, сеньора.

— Слава Богу!.. Но будьте осторожнее, послушайтесь моего доброго совета!

— Чего же мне остерегаться? — спросила девушка, несколько оживившаяся, когда речь зашла о доне Мигеле,

— Чего?... Как будто вы этого не знаете! Влюбленные всегда очень проницательны во всем, что касается предмета их любви.

— Я вас опять не понимаю, сеньора.

— Ведь вы любите дона Мигеля?

— Сеньора!

— Не старайтесь, пожалуйста, скрыть от меня то, что я знаю, вам этого не удастся сделать.

— Если вы знаете...

— Все знаю, потому и говорю вам, чтобы вы были поосторожнее... Я люблю вас как родную и искренне жалею.

— Кто же может желать обмануть меня? — недоумевала донна Аврора, до глубины души смущенная и встревоженная таинственными намеками старухи.

— Вы положительно бесподобны с вашей недогадливостью, моя дорогая. Ведь мы с вами заговорили о доне Мигеле, к нему, следовательно, и относятся мои предостережения.

— Относительно Мигеля они совершенно напрасны, сеньора, — гордо ответила донна Аврора. — Мигель никогда не обманывал и не обманет меня.

— Я была бы очень рада разделить вашу уверенность, но, к сожалению, мне известно кое-что.

— Вот как! Что же именно?

— У меня даже есть прямые доказательства... Скажите, вы ничего не знаете о Барракасе?.. Только говорите правду, дитя мое, от меня все равно ничего не скроется.

— Я знаю эту местность. Но что же общего между Барракасом и мной?

— Я опять-таки говорю не о вас, а о доне Мигеле.

— А!.. Но какое жe отношение имеет эта местность к дону Мигелю?

— Разве в Барракасе не живет двоюродная сестра дона Мигеля, донна Гермоза? Поняла теперь? — злорадничала достойная помощница Розаса, потрепав молодую девушку холодной и неопрятной рукой по розовой щеке.

— Да, я теперь поняла, на что вы намекаете, но остаюсь при своем мнении, что вы заблуждаетесь, — все также гордо сказала донна Аврора, хотя сердце ее готово было разорваться от боли, причиненной ядовитыми уколами злой старухи.

— Нет, я никогда ни в чем не заблуждаюсь! — с апломбом произнесла донна Мария Жозефа. — Кто посещает донну Гермозу, независимую вдову, живущую за городом? — Один дон Мигель! Как вы думаете, зачем красивый молодой человек посещает молодую, красивую и совершенно свободную в своих действиях кузину? Какая причина уединенной, замкнутой жизни, которую ведет кузина? Спросите об этом дона Мигеля; он один знает причину, потому что, кроме него, никто не бывает у этой женщины... Да, милочка, такова уж манера у современных молодых людей — делить свое время между всеми теми, кто поддается их ухаживанию... Но что с вами? Вам дурно?