Платон. Правильно ты, Сократ, советуешь. А потому отправимся к Философии. Пусть она рассудит, а мы будем приветствовать все, что она решит.

11. Лукиан. Прекрасно, мудрейшие: лучше будет так, да и законнее. А камни вы все-таки приберегите, как я советовал: немного спустя в судилище они вам нужны будут. Но как же бы это Философию найти нам? Я ведь не знаю, где она живет. Правда, я странствовал долгое время, разыскивая ее жилище, чтобы поближе познакомиться с ней. Тогда приходилось мне встречать людей, в плащи философские облеченных, бороды длинные отпустивших и утверждавших, что они от нее самой шествуют; я их расспрашивал, принимая за людей сведущих. Но оказывалось, что они еще больше, чем я, — невежды, и потому или вовсе не отвечали мне, не желая обнаружить свое невежество, или один на одну, другой на другую дверь указывали. И до сего дня я так и не мог разыскать ее жилище.

12. Не раз, то собственным следуя предположениям, то кем-нибудь руководимый, я подходил к одним дверям, проникнутый твердой надеждой, что теперь, наконец, я нашел ее; я заключал о том по множеству людей, входивших и выходивших: все смотрели сурово, были одеты пристойно и глубокомысленны обликом. И вот однажды, кое-как протолкавшись, вошел и я вместе с другими. И вижу какую-то бабенку: не проста, но всеми силами простой и безыскусственной прикидывается. Впрочем, мне тотчас же все ясно сделалось: и волос, как будто случайная распущенность, не осталось без украшений, и складки плаща весьма обдуманно накинуты. Было сразу видно, что это — ее наряд, и только для прикрасы ей служит мнимая небрежность. Проглядывали ненароком и белила и румяна, и речи, вполне подходящие для гетеры. Выслушивая от почитателей похвалы своей красоте, она ими явно тешилась; когда кто-нибудь одаривал ее, принимала с готовностью и тех, кто побогаче, усаживала к себе поближе, а на почитателей-бедняков даже и не оглядывалась. И часто, когда обнажала она себя, как будто нечаянно, я видел золотые ожерелья — цепи толще ошейников. Увидев это, я спешно стал пятиться и повернул обратно, жалея, конечно, тех злополучных, не за нос, а за бороды влекомых к ней и, подобно Иксиону, овладевших вместо Геры призраком.

13. Платон. Это все хорошо сказано. Ибо не сразу различаемы и не для всех узнаваемы двери к ней. А впрочем, нам не придется идти к Философии на дом. Мы здесь же, в Керамике, дождемся ее. Философия сама, наверное, к нам явится, идя из Академии на перипатетическую прогулку в Стою? Таков ежедневный ее обычай. Да, впрочем, вот она — уже приближается. Видишь ту, скромную, осанкой величавую, с благосклонным взором, ту женщину, в спокойном раздумье шествующую?

Лукиан. Многих я вижу, схожих осанкой и походкой и плащом. Но во всяком случае лишь одна из них есть она, истинная Философия.

Платон. Благие речи! Впрочем, станет ясным, которая — она, едва лишь молвит слово.14. Философия. Ба! Что я вижу? Платон, Хризипп, вы снова здесь, наверху? И Аристотель и все прочие — словом, само возглавление моей науки! Что ж, снова — в жизнь? Ужели что-нибудь вас огорчило в подземном мире? Я вижу: вы разгневаны. А это кого вы захватили и ведете с собой? Верно, какой-нибудь разрыватель могил, убийца или святотатец?

Платон. Клянусь Зевсом, о, Философия! Из всех святотатцев — нечестивейший: он посягнул хулу дерзновенную произнести на тебя, святейшую, и на всех нас, которые, кое-какие знания от тебя получившие, в наследие потомкам нашим их оставили.

Философия. Как? Вас возмутила чья-то брань, хотя вы знаете меня: чего только я от Комедии не наслушалась во время Дионисий, а все же считаю ее подругой, в суд не ходила и с жалобами не выступала пускай шутит прилично и обычно для торжества! А все потому, что знаю: от насмешки никакого худа не рождается, а, напротив, самое что ни на есть добро — словно золото, очищенное чеканкой, ослепительнее сверкает и выступает отчетливей. А вы — почему не знаю — гневом и негодованием исполнились. Ну, что вы его душите?

Платон. Мы, на один этот день отпуск выпросив, двинулись на него — да получит по своим заслугам за свои деяния: слухи возвестили нам, что он про нас сказывал, выступая перед толпой.

15. Философия. И что же? Бессудно, даже не выслушав оправдания, вы его убьете? Между тем — ясно: он что-то сказать хочет.

Платон. Нет! На тебя это все возлагается. И как бы ты ни решила, конец будет этому делу!

Философия. Что ты скажешь?

Лукиан. То же самое, владычица Философия! Одна лишь ты могла бы раскрыть истину. И я с трудом добился, усиленными мольбами, отложить это дело до встречи с тобой.

Платон. А-а-а, негодяй ты этакий, теперь владычицей ее зовешь? А недавно бесчестил Философию на глазах у всех, перед огромной толпой, распродавая по два обола каждую систему ее учений!

Философия. Да так ли? Может быть, не Философию, а крикунов базарных, что под нашим именем много мерзостей делают, порицал этот человек?

Лукиан. Сейчас узнаешь, разреши лишь выслушать мою защиту.

16. Философия. Идемте на холм Ареса или, лучше, прямо на Акрополь, чтобы с высоты видеть также все, что делается в Городе. А вы, подруги, покамест погуляйте в Стое. Я к вам приду, разобравши это дело.

Лукиан. Но кто они, Философия? Их наружность тоже прекрасна и благопристойна.

Философия. Вот эта, с мужественным видом, — Добродетель, та — Скромность, и Справедливость рядом с ней. Во главе их — Наука, а вон та, мало заметная, с лицом бесцветным — это Истина.

Лукиан. Я даже и не вижу, о ком ты говоришь.

Философия. Да вон она, неужто не видишь: та, без прикрас, нагая, все убегает и ускользает от взоров.

Лукиан. Вижу теперь, с трудом. Но почему бы тебе их тоже не взять с собой, пусть полным будет и совершенным судилище? А Истину я даже просил бы выступить на суде моим защитником.

Философия. Клянусь Зевсом, ты прав. Ступайте с нами и вы. Одно дело разобрать не трудно, да к тому же оно касается нас близко.

17. Истина. Идите вы, если хотите. Мне же ничуть не нужно слушать то, что и так давно вполне известно мне.

Философия. Но нам-то, Истина, ты, может быть, поможешь рассудить при случае и сообщить все сведения.

Истина. Так, значит, я могу с собой взять и этих двух ближайших моих помощниц?

Философия. О, конечно, всех кого захочешь.

Истина. Следуйте за нами, Свобода и Откровенность: быть может, нам спасти удастся этого беспомощного человечка, что всегда нашим почитателем являлся, ныне же попал в беду без всяких достаточных оснований. А ты, Улика, останься здесь.

Лукиан. О нет, владычица! Пусть она тоже пойдет: она нужнее, чем кто-нибудь. Ведь не со зверями придется в этой битве мне встретиться, а с лукавыми людьми, неуличимыми, которые всегда отыщут себе прикрытие, так что Улика должна быть налицо.

Философия. Непременно должна быть. Да лучше, если ты и Доказательство с собой прихватишь.

Истина. Идите все, раз признается, что вы необходимы на суде.

18. Аристотель. Смотри же, Философия! Он против нас на свою сторону склоняет Истину!

Философия. Что же? Вы боитесь, Платон, Хризипп и Аристотель, как бы она, Истина, не солгала в его пользу? Платон. Конечно, нет! Но он ужасный негодяй и льстец к тому же. Так что он заговорит ее.

Философия. Бодрее! Ничего не случится несправедливого, если с нами сама Справедливость. Идемте же.

19. Итак, скажи мне, как тебя зовут.

Лукиан. Меня? Я — Храброслов, сын Правдолюба, внук Уликослова!

Философия. Откуда родом?

Лукиан. Сириец, Философия, с берегов Евфрата. Но что в том? Ведь и средь этих моих противников, я знаю, кое-кто не менее, чем я, — варварского происхождения. А нравом и наукой они вышли не в солейцев, не в киприотов, ни в вавилонян и не в стагиритов, а впрочем ведь перед тобой ничуть не худшим явится и тот, чья речь звучит не чисто по-гречески, лишь бы мысли его оказались прямы и справедливы.

20. Философия. Благое дело! Напрасно я это спросила. А по занятию ты — кто? Вот это надо уж точно выяснить.