Изменить стиль страницы

Окамото Кидо

Оноэ и Идахати

Действующие лица

ХАРАДА ИДАХАТИ – самурай, 25 лет.

САКАЯ ОНОЭ – куртизанка, 21 года, затем – пария О-Сае.

ХАРАДА ГОСИТИРО – самурай, младший брат Идахати.

О-МИНО – служанка в веселом доме.

КИСАКУ – шут в веселом доме.

МАНСКЭ – продавец детских игрушек.

О-МАСА – горожанка.

О-ТОМЭ – нянька.

О-КИКУ, О-КУМЭ – девушки из чайного домика.

О-ТОКУ – тетка О-Кумэ.

УСИДЗО, КАНДЗИ, КУСКЭ, ТЕТА, ТОРАМАЦУ, ДЭНХАТИ, ГЭНКИТИ – парии.[1]

О-КУМА, О-ТАЦУ, О-ТОРА – женщины-парии.

ДЗЭНСИТИ – глава парий.

РОКУДЗО – слуга Харада Госитиро.

ХЭЙКИТИ, ТОДЗИ – гуляки.

СЛУГИ САМУРАЕВ, ПАРИИ.

Действие происходит в середине XVIII века.

Действие первое

Картина первая

Снежный вечер. Одна из улиц Ёсивары. Помещение на втором, этаже веселого дома.[2] Справа – плотно закрытые двери; прямо – токонома, раздвижные перегородки, за ними – галерея, выходящая на улицу. Слева – лестница вниз. Жаровня, столик с едой и напитками. Харада Идахати и Оноэ сидят у столика и наливают друг другу вино. Удар колокола.

Снизу доносится пение:

Зимний день настал…
Вот и год идет к концу!
У порога он…
И любовь к концу пришла…
Радости – конец!
Не утеха – горький плач!
Кончилося все…
Сам себя я погубил
Средь пучин любви!

Идахати. Совсем не слышно было, как снег пошел. Вероятно, уже много навалило.

Оноэ. И день стемнел. На улице – совсем тихо.

Снова слышится пение с первого этажа:

Колокола звук глухой,
Сумерки – темней…
Всюду по ветру летит,
Носится везде,
Засыпает мой рукав
Белый, белый снег.
Чуть растает он – слеза…
Льдинки слез – не снег.

Удар колокола. Оноэ встает и раздвигает перегородки в глубине. Открывается вид на заснеженную улицу. Идахати подходит к ней. Оба смотрят наружу. Видно, как идет снег.

Оноэ. К завтрашнему утру так занесет, что гостям трудно будет возвращаться отсюда.

Идахати. А мы с тобой если бы и захотели уйти – уже не уйдем. Если и отправимся куда-нибудь, то только в тот далекий, иной мир.

Оноэ. И пойдем мы туда… рука об руку, вдвоем… Как это грустно, Идахати!

Идахати. Да… Самурай из древнего рода… и вдруг – смерть, и где? В Ёсиваре!.. Конечно, я готов к тому, что надо мною будут насмехаться, но все-таки тяжело у меня на сердце.

Оноэ. Меня семи лет от роду продали в веселый дом. Я не знаю, живы ли мои родители, братья, сестры… Мне некого и нечего оставлять на этом свете, но у тебя на родине младший брат. Как будет он горевать, когда до него дойдет такая весть!

Идахати. Брат мой, может, порадуется, может, пожалеет. Только вот уж три года, как я растрачиваю наше состояние. Дома у нас – хуже и хуже. И ясно, что все это хорошо для меня не кончится.

Оноэ. Тем более что ты здесь тайком: тебе нельзя открыто приходить ко мне.

Идахати. Да… Нам с тобой ничего не остается, как сегодня же вечером…

Оноэ. Я рада, Идахати!

Идахати. Рада?

Доносится пение:

Без молитвы на устах
К буддам и богам,
Друг лишь в друге находя
Помощь верную,
Вот бредут они во мрак…
К мраку, a смерть идут!..

Оба смотрят друг на друга в невыразимой печали. На лестнице слышны шаги. Входит служанка О-Мино со светильником в руках. Идахати смущенно отворачивается.

О-Мино. Уже стемнело… Скоро тебе идти зазывать гостей…

Оноэ. Хорошо, хорошо.

О-Мино. У тебя гость? (Вглядывается.) А! Идахати-сан?

Идахати. Да, это я. Повязавшись платком, чтоб не узнали, я пробрался к ней. Пожалей нас!

Оноэ. Молю, О-Мино. Не говори никому.

Идахати. Никому…

Оноэ. Прошу тебя!

Оба умоляюще смотрят на служанку.

О-Мино, Жалко мне вас. Ладно, так и быть уж…

Оноэ. Значит, он может еще немного побыть?

О-Мино. Хорошо… Там, внизу, я что-нибудь скажу…

Оноэ. Прошу тебя, О-Мино.

О-Мино. Ладно, ладно! (Спускается по лестнице.)

Оноэ (к Идахати). Ну, уж если мы решили, то пора – пока не помешали.

Идахати. Надо оставить хоть записку, почему мы умираем…

Оноэ (показывая на двери направо). Если хочешь писать, то иди туда.

Идахати. Сердце говорит: скорей, спеши! Но для этого мира все же надо оставить… (Берет письменные принадлежности и направляется в другую комнату.)

Оноэ. А огонь?

Идахати. Нет! Не нужно. От снега еще светло. Я сейчас! (Уходит.)

Оноэ (глядит ему вслед и плачет). Если бы не я, ему не пришлось бы так кончать свои дни![3]

Доносится пение:
Дни бывают: вороны
Не кричат совсем.
Не было же дней таких,
Чтоб не виделись.
Часты были встречи их…
Шла молва кругом…
Знала, что бранят ее,
Знала хорошо
И любила… Вот судьбы  —
И последний миг…

(Встает, осматривается, потом подходит к дверям, за которыми скрылся Идахати, и заглядывает в щелку.) Когда одна, еще хуже, еще тяжелее становится на сердце. Да… Да… Последняя ночь… Сегодня… Прости, прости меня!

Доносится пение:

Плачет, стонет соловей…
Все трепещет он.
Ведь такой холодный день,
Холод всех сковал.
И не ждет весны другой!
Знать, судьба пришла,
Ослабели крылышки,
Птички в клетке, у тебя…

(Плачет.) Входит Кисаку.

Кисаку. О, Оноэ-сама!

Оноэ. Ты, Кисаку? Вот не вовремя!

Кисаку. Ждешь кого-нибудь, что ли?

Оноэ. Жду или не жду – дело не твое. Разве можно так, без спроса врываться к людям только потому, что шутам все позволено? Я всегда тебе рада, но сегодня не желаю видеть. Ступай, ступай скорей! (Отворачивается от него.)

Кисаку. Вот так приветствие, нечего сказать. Ну что ж. Чтоб тебя умилостивить, может быть, поболтать с тобою об

Идахати?

Оноэ. Отстань!

Кисаку. Вот горе-то! Ты лучше послушай. Что я сегодня видел в Нихонбаси,[4] если бы ты знала! Было у меня, понимаешь ли, там дело, и сегодня, несмотря на снег, пришлось туда идти. И вот смотрю – у позорного столба… двое![5] Покушались на любовное самоубийство…

вернуться

1

Парии. – С древних времен в Японии существовала каста париев, «неприкасаемых», контакта с которыми избегало остальное население. Хотя в этническом отношении парии ничем не отличались от других японцев, они занимали нижнюю ступень социальной лестницы общества. «Неприкасаемые» выполняли самые грязные работы, в том числе забой скота, обработку кожевенных изделий и обязанности палачей, которых назначали только из числа париев. После буржуазной революции закон формально уравнял париев в правах с остальными гражданами, однако фактически сегрегация потомков бывших париев сохраняется вплоть до настоящего времени, являясь одной из острых социальных проблем современной Японии.

вернуться

2

В Эдо квартал Ёсивара, обнесенный глубоким рвом, был центром легализованной проституции и насчитывал множество публичных домов. Ликвидирован только после капитуляции Японии во второй мировой войне. Однако парадоксальной особенностью Есивары являлось то, что вокруг него сосредоточилась культурная жизнь феодальной Японии, процветало искусство – живопись, литература и музыка, а наиболее известные обитательницы этого квартала были знамениты на всю страну не только благодаря своей красоте, но и разнообразным талантам.

вернуться

3

Оноэ имеет в виду, что, влюбившись в нее, самурай Идахати разорился, так как при всей кажущейся свободе наиболее привилегированных куртизанок Есивары они все-таки являлись собственностью владельцев того или иного «веселого дома», и каждое посещение куртизанки стоило тем дороже, чем знаменитее она была.

вернуться

4

Нихонбаси – один из центральных районов Эдо.

вернуться

5

Самоубийство любовников запрещалось феодальным законом, и если они после попытки лишить себя жизни случайно оставались в живых, обоих «виновных» выставляли у позорного столба в центре города.