Улыбка адресуется всем, и каждый без зазрения совести относит ее на свой счет. В рядах лихих джигитов наблюдается массовое подкручивание усов. Два-три экземпляра покрупнее теснят соседей, занимая выигрышные позиции.

Тамада жестом останавливает музыкантов и приступает к представлению участников событий.

— Наши новобрачные. Посмотри, какие красавцы!

Действительно, красавцы. Известный на всю Грузию животновод строен, как утес, и гибок, как лоза. Румянец на щеках известной на всю Грузию чаевода подобен розе на заснеженном склоне Эльбруса. Я жму руку жениху. Ольга обнимает невесту.

— Поздравляем.

— Спасибо. Спасибо, что приехали.

— Нателла, Софико, Сулико, Георгий, Зураб, Гоги, Эллочка, Григорий, дедушка Шота, Тамара, Шалва, Гиви, Кахи и маленький Самвельчик, — называет тамада.

Жму чьи-то руки, похлопываю по чьим-то плечам, меня целует какая-то игривая молодка.

— Очень приятно.

— Очень.

— …приятно!

— Очень!..

Раздвинув толпу, на передний план выдвигается толстый краснощекий молодец с усами в пол-лица, не упомянутый в вышеприведенном списке.

— Тариэл, — рекомендует молодца Руставели… — По-русски не говорит, но очень хороший человек!

— Олег.

— Ольга.

Усач что-то бормочет, пунцовея до крайней степени. Держу пари, что его монолог адресован моей «женушке».

— Он говорит, что мой друг и гость — очень счастливый человек. Очень! — переводит Руставели. — Он говорит, что жена моего друга и гостя — луна на небе! Между прочим, это самые высокие слова, какие мужчина может сказать женщине, — доверительно сообщает он Ольге.

Про себя добавляю: только не в присутствии мужа.

Нас приглашают к столу.

— Вы не находите, что тирада этого Тариэла даже в переводе звучит несколько вызывающе? — говорю я Ольге.

— А вы не волнуйтесь, — с достоинством отвечает девушка. — Я вам все-таки не жена. Кстати, Олег, — голос ее теплеет, — спасибо за то, что привезли меня сюда.

Мимолетно и как бы случайно Ольга касается моей руки, и этот жест примиряет меня с обществом вызывающих молодых людей, которые так и кишат поблизости.

Нас усаживают на почетные места рядом с новобрачными, и мы присоединяемся ко всеобщему молчанию, предваряющему тост тамады. Использую эту короткую паузу, чтобы приглядеться к собравшимся. Ничье лицо не привлекает внимания, а моя хваленая интуиция на сей раз безмолвствует. Сколь высоко ни оценивай здешнее гостеприимство, вряд ли стоит предполагать, что пассажиры «Волги» весь день донимали нас с единственной целью — завлечь на свадьбу.

Убедившись, что тишина достигла нужной кондиции, Руставели обводит присутствующих добрым взглядом и начинает:

— Для чего на свете живет человек? Ради богатства? Нет! Ради славы? Слава — пустой звук, если в жизни не было ничего, кроме славы. Ради того, чтобы дожить до ста пятидесяти лет и сказать: «Смотрите, люди, я самый старый среди вас»? Мне жаль такого человека. (Прадедушка невесты: «Правильно!») Я хочу вам напомнить замечательные слова нашего великого поэта, однофамильцем которого я имею честь являться:

(Оживление в зале).

Тамада поднимает свой бокал, глаза его сверкают, голос гремит:

— Давайте же в этот большой для новобрачных и для всех нас день выпьем за то, чтобы каждый из нас жил на земле столько, сколько ему положено, чтобы хорошо делал свое дело, чтобы радовался, глядя на детей, внуков и правнуков, и чтобы всегда были с нами мир, счастье и любовь! За вас, дорогие! (Возгласы одобрения.)

Воздаю должное ораторскому искусству моего друга и чокаюсь с Ольгой.

— За тебя, дорогая!

— За тебя, дорогой! — отвечает она бесцветным голосом, как и подобает примерной супруге.

Вино превосходное. Впрочем, человек, расположившийся напротив, на сей счет, по-видимому, иного мнения, ибо к бокалу он так и не притронулся. Он сидит и не сводит печальных глаз с Ольги. Это небезызвестный Тариэл.

— Почему он все время на меня смотрит? — шепчет мне девушка.

— Вы ему нравитесь, — говорю я.

И тут же мне в голову приходит, что возможна и другая причина столь пристального внимания. Об этом я, естественно, умалчиваю.

— Ты, — поправляет она.

— Ты, — повторяю я.

Иной раз и малопочтенная роль эха не лишена приятности.

— Но ведь я замужем, — резонно замечает она, возвращая меня к интересующей ее теме.

— Разве это препятствие для мужчины?

— Луна в небе… Такие слова женщины помнят до гробовой доски. А он симпатичный, правда?

Стоит мужчине выдать «на-гора» какой-нибудь дурацкий комплимент, и он уже симпатичный.

— Если бы он понимал по-русски, у него бы сразу улучшилось настроение, — говорю я.

Настроение у нашего визави не меняется, тем не менее мне кажется, что его способности к языкам Руставели несколько приуменьшил.

Появляется тамада, делает знак рукой. К нам спешат веселая старуха с кувшином и краснощекий толстяк с двумя рапирами шашлыков. Автандил с поклоном преподносит нам по рапире и, заговорщицки подмигнув мне, интересуется:

— Узнаешь?

— Неужели?..

— Он самый — наш бывший попутчик. Высший сорт! Ешьте, пейте, Гости дорогие! У нас на свадьбе быть голодным и трезвым не полагается!

Поздно ночью, когда самые стойкие еще сидят за столом и еще звучит песня, тамада провожает нас на ночлег. Открывает дверь, пропускает в какую-то комнату и говорит:

— Вам здесь будет хорошо. Отдыхайте. Пойду скажу этим головорезам, чтобы не шумели.

Осенив «чету Никитиных» улыбкой, Руставели выходит. Мы остаемся вдвоем. Осматриваемся. Комната небольшая, интерьер выдержан в национальном стиле, стены покрывают ковры. Кровать, как и следовало ожидать, одна. Пауза затягивается. Молчание становится неловким.

— Вот они, последствия фиктивного брака в лучшем виде, — бормочу я.

Ольга молчит. Судя по всему, выход из создавшегося положения следует искать мне. Эти поиски не затягиваются, хотя и стоят определенной внутренней борьбы с самим собой.

— Ну вот что… Оставайся здесь, — решаю я. — Я переночую в машине.

— Не надо в машине! — поспешно восклицает девушка.

— Почему? — задаю я естественный в этой ситуации вопрос.

— Ну, в общем… — Ольга лихорадочно ищет ответ и наконец находит: — Нас могут неправильно понять. Хозяева так старались! Думаешь, легко разместить такое количество гостей?

— Я так не думаю и поэтому исчезаю, — заявляю я. — И вот что, Оля… После того как я уйду, хорошенько запри окно и дверь.

— Боишься, что украдут? — вымученно улыбается девушка.

— Боюсь, — говорю я, что в той или иной степени соответствует действительности.

После того как я дал необходимые указания, мое присутствие в данной географической точке становится необязательным. Направляюсь к двери.

— Олег! — окликает меня девушка.

Оглядываюсь. У меня нет никаких сомнений. Она боится за меня, но объяснять причину своих опасений не решается. Что ж, подождем.

— Спокойной ночи, — говорю я.

— Спокойной ночи, — шепчет Ольга.

Оставив ее наедине со своими страхами и сомнениями, обхожу дом и, укрывшись в темноте, какое-то время наблюдаю за заветным окном. Вопреки моим советам девушка не заперла его на засов, а, наоборот, распахнула настежь. Выключив свет, она замирает у окна. Оставляю свой пост и следую дальше. Здесь пока все.

Свадьба сходит на нет. У столов еще копошатся какие-то личности, но вряд ли они способны соображать, что происходит в окружающем мире. В поисках пристанища оглядываю двор. Мое внимание привлекает стог сена, стоящий у забора. Стратегические достоинства этой позиции очевидны. С вершины стога отлично просматривается двор и, что немаловажно, улица.