Друзья и вороги

Исповедуйте веру иную

Веруйте в благовест моего вранья.

Как мертвую тушу лошадиную

Поэтов насаживаю на рога

Своего вдохновенья.

Стаей вороньей,

Тучей

Кружит над павшими бойца слава.

Только крылья о звезды звенят

И ухает,

Материков вздымая чорное брюхо,—

— уллюлю!

А скромный биограф уже стучит

Молотом воспоминаний по металлу слов

Венец кует победителю.

В вазах белков вянут синие лилии,

Осыпаются листья век,

Под шагами ласк грустно шурша.

Переломил стан девий

И вылилась

Зажатая в бедрах чаша.

Рот мой розовый, как вымя,

Осушил последнюю влагу.

Глупая, не задушила петлёй ног!..

Вчера — как свеча белая и нагая

И я наг,

А сегодня не помню твоего имени.

Люди, слушайте клятву, что речет язык:

Отныне и во веки не склоню над женщиной

мудрого лба

Ибо:

Эта самая скучная из всех прочитанных мною книг.

Настеж рта гардероб

И язык,

Как красное платье.

Кому, кому серебро

Моей пепелящей плоти,

Кому глаза страдальные, как язвы?..

Тело закутайте саваном тишины,

Поставь луна погребальные свечи

А вы —

Чернорабочие молвы

Словами сочными, как вишня.

Зачните сказ:

„В некотором царстве, некотором государстве

жил человече

„Точил он серебряные лясы „Имя ему при рождении дали

И т. д.

Город — асфальтовый колокол

О чем люто

В ночи гудишь?

Тебе стихи, белей чем молоко,

Мои мужские груди

Льют…

Толп вал

Пощади, во имя Новейшего Завета,

Меня развратничающего с вдохновеньем.

Веруйте: сокровенного сокровенней

Девятью девять месяцев зарю в животе

Мариенгоф вынашивал.

А когда рожал, раздирая стены криком,

И уже младенец теплое темя высунул,

Тут же за пологом грешила поэзия со

стариком

Брюсовым.

Точит пурга

Снежный клюв

О железную спину Петербурга.

(Кажется или не кажется?)

Корчится, как живая,

Спина мертвеца…

Голову

В тишину закинув

Именем не называть!..

Зверя устанут челюсти,

Птицы костьми набьют зобы,

А иноземные гости

Будут на папертях трупы жечь

Мне-ли любовь блюсти,

Каменной вазой быть?..

Каждая уроненная слеза океана глубже.

Не мечут за врагом в погоню

Мои упрямо стянутые луки

Скул

Стрелу

Монгольской яри

И гребень в волосах не бег коней

По жолтому

Песку

Татарии.

Ах, почему

Суров и так тяжеловесен

Сегодня шаг ветров

И барабанных перепонок струны,

Как в бурю омут

И песен

Звук уныл и ломан метр.

Над белой, белой как яйцо, луной

Наседка кудахчет — облако

Или вьюга?

Недруги,

Пощадите голову—это мудрое веретено,

Что прядет такую прекрасную пряжу стихов.

Каждый проулок логовище.

Стальными клыками бряцает

Густая, как шерсть медведя, толпа воинов.

И вся Русь разбойно

В четыре пальца

Свищет.

Удаль, удаль

Не заколдовали тебя веков ворожеи!..

Где же я, с кем буду,

Положу себя на ладони чьи?

Город к городу каменным задом,

Хвостами окраин

Окраины.

Любуйтесь, граждане, величественнейшей

случкой!

Гиганты, безумия хлебнувши яд,

Языками фонарей зализывают раны.

Молюся о них молитвой такой:

(Вздымая руки

Тяжолые, как якоря):

«Социалистический боже, даруй

«Счастливейшее им потомство

«Сынов, внуков и правнуков.

«В чорные зубы фабрик гаванскую сигару,

«Ладони пригородных мостовых

«В асфальтовые перчатки втисни

«И еще тысячу т. п. маленьких радостей.