Везде было развешано белье. Оно свисало с веток деревьев, столбов и оконных фрамуг, напоминая жесткие замерзшие гирлянды.

Женщины с детьми откровенно разглядывали нас. Они все были хмурые, грязные и плосконосые. Курдийская одежда делала их почти квадратными.

– Поторопитесь! – сказал «человек, который вернулся».

Мы вошли в дом. Несколько женщин жестами показали, чтобы мы оставили там свою обувь. Голод и страх давали о себе знать. Все вокруг казалось нереальным, теряло контуры.

Потом нас провели в большое холодное и пустое помещение.

Мы сели на твердом полу, молча и настороженно присматриваясь к курдийским женщинам, которые, в свою очередь, смотрели на нас не очень доброжелательно.

Одна из женщин натопила печь и приготовила чай. Другая подала нам несколько кусочков твердого, замерзшего хлеба. Третья принесла одеяла. Мы плотно завернулись в них, но так и не смогли согреться.

«О чем они думают? – спрашивала я себя. – О чем разговаривают? Знают ли, что мы американки? А может быть, у курдов нет ненависти к американцам. Может быть, мы союзники, враги шиитского большинства?» «Человек, который вернулся» молча сел возле нас. Я не имела представления, как узнать о дальнейших планах.

Вскоре в комнату вошли мальчуган лет тринадцати и женщина в такой толстой юбке, какой я еще никогда не видела. Женщина подошла к нам и что-то сказала резким голосом парнишке. Я поняла, что она приказала ему сесть рядом с Махтаб. Он подчинился и смотрел на женщину, стыдливо ухмыляясь. Женщина, видимо, была его матерью. Она стояла над нами как часовой.

Мною овладевал страх. Что здесь происходит? Я была близка к панике.

Навалились воспоминания… Муди! Я видела его злую усмешку в мерцающих тенях на стене. Огонь в его глазах, когда он бил меня, когда ударил Махтаб, сейчас сверкал в пламени печи. Голоса курдов становились все громче, и я слышала в них полный бешенства омерзительный визг Муди.

Муди!

Это он вынудил меня бежать. Я должна была забрать Махтаб. Но, Боже мой, что, если ее встретит несчастье?

Неужели эти люди что-то замышляют? Неужели собираются отнять у меня Махтаб? Кто этот паренек и его злая мать? А может, они выбрали Махтаб невестой? Прошедшие полтора года убедили меня в том, что в этой причудливой стране все может случиться.

«Не стоило!» – кричала моя душа. Если они собираются продать ее или использовать для чего-нибудь иного, то не стоило убегать. Лучше я бы до конца жизни оставалась в Иране. Как я могла втянуть Махтаб в такую авантюру?!

Я старалась взять себя в руки, обуздать свое взбудораженное сознание, убеждая, что этот страх лишь результат мрачных видений, усталости и напряжения.

– Мама, мне не нравится здесь, – Махтаб тоже чувствовала странную атмосферу.

Время от времени мальчуган пытался отодвинуться от Махтаб. Сидящий возле меня «человек, который вернулся» в молчании отдыхал.

Так мы сидели не менее получаса. Вдруг в дом вошел еще один мужчина, и его появление вызвало оживление среди женщин. Ему тотчас же подали горячий чай и хлеб, суетясь вокруг него и проверяя, наполнен ли у него стакан. Он сел на полу, не обращая на нас ни малейшего внимания. Достал сверток папиросной бумаги и начал разрывать что-то вроде пакетика, из которого вместо табака посыпался какой-то белый порошок. Марихуана, гашиш или опиум? У меня не было представления, как это выглядит, но что бы это ни было, оно не похоже на табак. Вероятнее всего, он был хозяином дома. Может быть, эти женщины – его жены? Что ждет нас?

– Когда мы отсюда уедем? Мне не нравится здесь, – шептала Махтаб.

Я посмотрела на часы. Приближался вечер.

– Я не знаю, на что надеяться и чего ждать. Будь готова ко всему, – ответила я.

Комнату постепенно окутывал мрак. Кто-то принес свечи, и в окружающей нас темноте дрожащее пламя создавало еще более сюрреалистическую картину. Монотонное гудение печи отупляло нас.

Мы находились здесь уже четыре часа.

Из напряжения вывел нас лай собаки. Все мгновенно вскочили.

В комнату вошел пожилой мужчина. Ему было около шестидесяти. На нем был костюм цвета хаки, добытый, наверное, в армии, лохматая шапка и военного покроя оливково-коричневая куртка. Хозяин дома что-то сказал нам, видимо представляя его.

Пожилой человек буркнул «салам!» или что-то в этом роде. Потом быстрым шагом пересек комнату, с минуту грел ладони у печки. Он был оживлен, энергичен, готов к действию.

Одна из женщин принесла нам новую одежду, жестом приказывая снять многочисленные слои курдийского наряда. Потом помогла мне надеть четыре других платья, немногим отличавшиеся от предыдущих. Когда женщина закончила, я была так закутана, что едва двигалась. Мужчина жестом приказал нам обуться.

Махтаб не могла сделать это самостоятельно, а я, в свою очередь, с трудом согнулась, чтобы помочь ей. Быстро! Быстро! Пожилой мужчина все время подгонял нас.

Наконец мы были готовы. Махтаб отважно схватила меня за руку. Мы не имели представления, куда идем, но все-таки с радостью покидали это место. Наверное, этот человек отведет нас в санитарную машину Красного Креста. Молча мы шли за хозяином дома и нашим новым проводником. «Человек, который вернулся» тоже вышел. Дверь за нами тотчас же закрылась.

Яростный лай собаки эхом разносился по околицам вместе с порывами ветра. Пес подбегал к нам, тыкался носом.

Послышалось ржание лошади. Звезды ярко горели, но почему-то не освещали землю. Зато свет их окрашивал небо в удивительный серо-белый цвет. Мы едва различали нашего проводника.

Он жестом объяснил нам, чтобы мы сели на лошадь. Седла не было. Пожилой помог мне, а «человек, который вернулся» поднял Махтаб, усаживая ее впереди меня.

– Держи голову ниже, потому что очень холодно, – посоветовала я Махтаб.

Я обняла ее и ухватилась руками за гриву. Лошадка была небольшой и напоминала своих американских соплеменниц.

Пожилой человек быстро пошел вперед через ворота и исчез в темноте. «Человек, который вернулся» схватил нашу лошадь за узду и повел за ним.

Много лет я уже не передвигалась верхом, тем более без седла. Плед подо мной скользил. Изо всех сил, на какие было способно мое измученное тело, я пыталась удержаться на спине лошади. Махтаб трепетала в моих объятиях.

В открытом поле мы двигались не очень быстро. Иногда нужно было объезжать замерзшие лужи: лед проламывался под копытами животного. В этой горной стране каждый звук отдавался эхом, точно выстрел. Шум был нашим врагом.

Дорога постепенно поднималась к подножию гор, за которыми возвышались другие, более высокие.

Когда мы добрались до одной из вершин, лошадь неожиданно закачалась на крутизне, и мы, неподготовленные, съехали с ее спины. Падая, я судорожно прижимала к груди дочурку, стараясь уберечь ее от удара. Мы тяжело упали в заледеневший снег. «Человек, который вернулся» моментально помог нам подняться, стряхнул с нас снег. Махтаб, несмотря на то, что лицо у нее обветрилось, тело болело, что она была голодна и измучена, по-прежнему проявляла решимость и спокойствие. И сейчас, после падения, она даже не заплакала.

Ночь стала еще холоднее. Мрак сгустился. Звезды померкли. Колючий ледяной ветер обжигал наши лица.

Мы брели дальше, по-прежнему то поднимаясь в гору, то спускаясь вниз, пока возвышенности не уступили место горным вершинам, из которых каждая следующая была более неприступной, чем предыдущая. Дорога под гору казалась легче; мы хотя бы были защищены от порывов ветра. Под гору лошадь бежала быстрее, изредка спотыкаясь и цепляясь за ветки кустарников. Зато спуск по склону был опаснее. Как только мы поднимались на вершину, тотчас же нас хватал в свои объятия вихрь, бросая в лицо снегом, который ранил, как дробь. Кроме того, снег там был очень глубокий. Мы брели по таким высоким сугробам, что путник проваливался в них до самой макушки.

У меня болели руки. Я не чувствовала пальцев ног. Мне хотелось кричать, упасть с лошади и лежать, погрузившись в небытие. Я боялась обморозиться. Бедную Махтаб непрерывно била дрожь.