Сергеева Ольга

Хозяйка Леса (Дочь Кузнеца-3)

Есть нечто намного важнее силы, значимее силы, необходимее силы, желаннее силы... Еще большая сила!

Вольное княжество Равен. Граница с Вольным княжеством Махейн. Зима 1279 года от Сотворения мира.

Синичья трель, пронзительная и радостная, прозвенела в воздухе, косым солнечным лучом ворвалась под своды вековых деревьев, задрожала хрустальной капелью, оборвалась... И тут же вспыхнула вновь! Отразилась от гладкого темно-коричневого чуть золотистого ствола, от следующего и от следующего, запуталась в паутине зеленых хвоинок, покрытых тончайшим ледком, оборвалась... И тут же вспыхнула вновь! Сорвалась с ветки прозрачнейшей, хрустально чистой каплей талой воды, взлетела в сияюще-голубое небо вместе с теплым, пахучим ветром, пробежалась по следам, оставленным хитрой лисой на снегу, оборвалась... И тут же вспыхнула вновь! Весь лес звенел птичьей трелью как хрустальный колокольчик, подвешенный на нити из солнечного луча!

Сама желтогрудая певица была так мала, что ее было не разглядеть в переплетении темно-зеленых мохнатых лап, но ее пронзительный голосок заполнил лес до краев. Может быть потому, что он вместе с ней чувствовал, как этим пронзительным солнечным утром распахнула свои глаза весна. Нет, конечно, под сводами вековых деревьев еще лежал глубокий снег, и пройдет еще немало дней прежде, чем он окончательно стает, обнажив темно-коричневую мягкую почву и слой перепрелой опалой хвои на ней, и метели еще не раз закружат лес в своем жалящем танце, и морозы еще будут, еще успеют сковать натаявшую этим утром воду... Но все это уже не важно. Потому что весна проснулась, дохнула на лес теплым ветром, улыбнулась нестерпимо ярким солнцем, раскрыла объятья и позвала за собой. И лес откликнулся. Для него кончилась ночь-зима. Пора тоже открыть глаза, потянуться мощными ветками-лапами, подставить темно-зеленые верхушки солнцу и глубоко вздохнуть. Новый год - новый день. Новая весна!

"Весна!"

Лерсе хотелось прокричать это слово, а еще откинуть с головы капюшон, подставить лицо ласкающим лучам солнца и бежать вперед, вперед, вперед!.. И смеяться. Не над чем, просто оттого, что зима кончилась, что капель, и что скоро весна! Но пальцы бабушки, сухие и теплые, сжимающие маленькую ладошку, не дают умчаться вперед, заставляют спокойно и чинно идти с ней рядом. Лерса вздыхает: как в такой день можно идти так медленно! Когда тебе восемь лет, ходить шагом вообще получается с трудом!

Вот наконец-то крутой мостик, перекинутый над безымянной речкой, доски которого из-за подтаявшего снега стали очень скользкими, остался позади, и бабушка выпускает руку внучки, позволяя ей нестись вперед. Словно желтогрудой птичке на трепещущих крылышках вспорхнуть к самому солнцу. Лерса тут же срывается на бег. Капюшон шубки сваливается на плечи, обнажая светло-соломенные волосы, заплетенные поутру в две косички, но уже успевшие растрепаться. Но Лерсе и этого кажется мало. Дорожка, уводящая от деревни в лес, выглядит слишком скучной, слишком обычной. И просто бежать по ней - уже мало. Лерса решает срезать, и с небольшого пригорка перепрыгивает на другой. Но овчинная шуба путается в ногах, и прыгнуть так широко, как хотелось, не получается, и Лерса проваливается в сугроб. На секунду кажется, что твердая корочка наста достаточно прочная, чтобы выдержать ее вес, но хрупкий ледок проламывается и левая нога девочки чуть не по колено уходит в рыхлый снег.

Бабушка охает, бежит к внучке, за руки вытягивает ее из сугроба, начинает отчищать налипший снег. А Лерса смеется, заливисто хохочет, так звонко, что позавидовала бы даже желтогрудая синичка. Ей не холодно, она ничуть не промокла. А смеется она потому, что представила лицо старшего брата, если бы пришлось рассказывать ему, как она потеряла в сугробе сапог, одолженный ей только этим утром! Но сапог удалось спасти, вот он снова на ноге, а значит можно бежать дальше!

Бабушка машет рукой, вновь позволяя внучке унестись по тропинке. Сегодня солнце светит так ярко, что ей и самой хочется улыбаться без причины, а шлепнуть хоть раз эту егозу у нее и в другие дни рука не подымалась. Как и отказать любимой внучке хоть в чем-то. Вот и сегодня Лерса увязалась в лес вместе с ней проверять ловушки, расставленные на зайцев пару дней назад. Вообще-то охотой в их семье промышлял ее сын, отец Лерсы, но сегодня тот был занят в доме, привечал нежданно пожаловавших гостей. Поэтому проверять ловушки пришлось идти им с Лерсой. Пожилая женщина следила по-старчески дальнозоркими глазами за мелькающей меж древесных стволов коричневой шубкой и светлой встрепанной головкой и уже представляла, каких пирогов напечет из жирной зайчатины - внуков порадовать и заезжих людей угостить.

Дорожка впереди плавно изгибалась, обегая пологий холм. Пожилая женщина знала, что где-то здесь, в небольшой лощинке, ее сын и установил первую ловушку. А Лерса как раз задержалась на повороте, пытаясь отломать от куста чем-то особенно приглянувшуюся ей ветку. Поэтому за холм бабушка и внучка повернули одновременно. Повернули, да так и замерли. Потому что шагах в тридцати от тропинки, возле необхватного ствола вековой сосны, стояла девушка.

Сухие морщинистые пальца пожилой женщины сжали ладошку Лерсы, удерживая рядом. Впрочем, та и не пыталась бежать вперед лишь, раскрыв рот, рассматривала незнакомку. И поглядеть действительно было на что. Такой богатой одежды, как на этой совсем еще молоденькой девушке, ни Лерса, ни даже ее бабушка в их маленькой деревушке на севере Равена не видели никогда. На плечах незнакомки лежал длинный бархатный ярко-алый плащ, отделанный серебристо-серым волчьим мехом. Такого же насыщенного красного цвета были и остроносые сапожки, казавшиеся из-под подола белоснежного, украшенного богатой вышивкой платья. Руки незнакомка прятала в карманах плаща, а вот голова наоборот была ничем не прикрыта, и по серебристо-серому меху, по алому бархату рассыпались длинные пряди светлых волос. Незнакомка не слышала звука шагов и не заметила приблизившихся к ней людей. Она стояла, запрокинув голову, словно пыталась разглядеть что-то, притаившееся в вершинах деревьев. А может быть, просто слушала звонкую и прерывистую, и все никак не смолкающую синичью трель. По ее лицу, неизвестно как прорвавшийся сквозь густую хвою, скользил дрожащий и светлый солнечный зайчик. Девушка щурила глаза и улыбалась, но не отворачивала лица от его ласки.

Пожилая женщина, крепче сжав в своей руке ладошку Лерсы, шагнула к незнакомке. Неизвестно как та оказалась посреди зимнего леса, да еще и в полном одиночестве, но просто пройти мимо нее пожилая женщина не могла. Одежда девушки была пусть и богатой, но не слишком-то приспособленной для хождения по зимнему лесу. В такой лучше всего ехать в карете в окружении не менее чем дюжины охранников. Как же она оказалась здесь и совсем одна? Пожилая женщина приблизилась к незнакомке, стараясь заглянуть ей в лицо: может быть, все-таки получится ее узнать? Хотя откуда бы: девушка явно из знатных, а таких ни в их деревне, ни в окрестных никогда не было.

- Здравствуй, девица! - пожилая женщина окликнула незнакомку, когда до нее от них с Лерсой оставалось не более пяти шагов. Девушка не вздрогнула, а просто повернулась к ним, как будто уже давно заметила их и просто ждала, когда они приблизятся.