— О да, господин Родольф… Что ж вы хотите? Муж-то у нее тронулся… а к тому же и дочка в тюрьме. Понимаете, Луиза… Для матери это такое горе! Для любого порядочного семейства это просто ужасно… А как я подумаю, что только недавно мамаша Серафен, экономка нотариуса, приходила сюда и рассказывала мне всякие гадости о бедняжке Луизе! Не приготовь я горькую пилюлю для этой Серафенши, я бы так этого не оставила; но покамест я ее злоречие стерпела и даже виду не подала. Подумать только: набралась нахальства и явилась сюда выведать, не знаю ли я какой-нибудь молодой девушки, чтобы определить ее на место Луизы к этому скареду Жаку Феррану! Ведь он же такой скаред и пройдоха! Представьте себе, они хотели бы взять в служанки какую-либо сиротку, коли им такая попадется. И знаете почему, господин Родольф? Они толкуют, что у сиротки, мол, нет родных и близких, а потому ей не надо будет отлучаться из дому, чтобы повидать их, и можно, дескать, быть спокойнее на ее счет. Но только дело вовсе не в том, это просто отговорка. А истинная-то правда состоит в том, что они хотят прибрать к рукам бедную девушку, которая ничего-то и сказать не сможет потому, как ей и посоветоваться не с кем. Вот они и урежут ей жалованье, оберут бедняжку за милую душу. Ну разве я не права, господин Родольф?

— Да… да… — ответил тот с озабоченным видом.

Узнав, что г-жа Серафен ищет сиротку, чтобы определить ее взамен Луизы в служанки к нотариусу, Родольф увидел в таком стечении обстоятельств средство — и, пожалуй, самое надежное — для того, чтобы покарать Жака Феррана. Пока г-жа Пипле говорила, он мысленно мало-помалу изменял ту роль, какую прежде предназначал Сесили, ибо Родольф видел в ней важное орудие для справедливой кары, которой он собирался подвергнуть палача Луизы Морель.

— Я и не сомневалась, что вы будете одного мнения со мной, — продолжала г-жа Пипле. — Да, повторяю, они хотят заполучить к себе одинокую девушку, чтобы надуть ее с жалованьем; так что я уж лучше околею, но никого к ним не пошлю. Кстати, никого подходящего я и не знаю… но если бы даже знала какую-нибудь девицу, то помешала бы ей пойти в это жуткое логово. Не правда ли, господин Родольф, ведь я совершенно права?

— Госпожа Пипле, хотите ли вы оказать мне огромную услугу?

— Боже милостивый! Господин Родольф, что я должна сделать? Броситься в огонь, облить мой парик кипящим маслом? Либо вы предпочитаете, чтобы я кого-нибудь покусала? Говорите же… Я вся к вашим услугам… И сама я и мое сердце — мы ваши покорные рабы… если только речь не идет о том, чтобы наставить рога Альфреду…

— Успокойтесь, госпожа Пипле… Дело вот в чем состоит… Мне нужно пристроить на место одну сиротку… Она иностранка… никогда не бывала в Париже, и я бы хотел определить ее в служанки к господину Феррану…

— Господи, да у меня просто дух перехватило! Как? В этот вертеп, к этому старому скареду?

— И все-таки это место служанки… Если молодая девица, о которой я вам толкую, там не приживется, она позднее оттуда уйдет… Но, по крайней мере, сейчас она сразу же начнет зарабатывать себе на жизнь… и я буду спокоен на ее счет.

— Конечно, как знаете, господин Родольф, вам виднее, но только я вас предупредила… И ежели, несмотря ни на что, вы считаете, будто место это ей подходит… дело, как говорится, хозяйское. А потом мне надо быть справедливой к нотариусу: если тут многое говорит «против», то многое говорит и «за»… Он жаден как пес, упрям как осел, да и святоша, каких мало, все это так… Но зато он человек честный, таких не скоро найдешь… Жалованье он ей положит самое скудное, но платить будет все до гроша… Пища у них там прескверная… но кормят все же каждый день. В этом доме ей придется работать как ломовой лошади, но зато это такой дом, где от скуки мухи дохнут… и нет опасности, что молодая девушка там что-нибудь эдакое выкинет… Случай с Луизой — дело особое.

— Госпожа Пипле, я хочу доверить вам одну тайну, и я полагаюсь на вашу порядочность.

— Честное слово Анастази Пипле, урожденной Галлимар, так же верно, как то, что есть господь бог на небесах… как то, что мой Альфред всегда ходит в зеленом сюртуке… Я стану молчать как рыба.

— Вы ничего не должны говорить даже господину Пипле!..

— Клянусь вам головой милого моего старичка… если только дело тут чистое…

— Ах, госпожа Пипле!..

— Ну, коли так, то мы его вокруг пальца обведем, он у нас ничегошеньки не узнает; вы только поймите: ведь он у меня как полугодовалый младенец, до того он наивный да бесхитростный.

— Я вам верю, госпожа Пипле. Слушайте же.

— Все, что вы мне скажете, лучший из моих жильцов, останется между нами на всю жизнь, до гробовой доски… Так что выкладывайте смелее.

— Девица, о которой я с вами говорю, согрешила…

— Ну, это дело знакомое!.. Не выйди я в пятнадцать лет замуж за Альфреда, я бы, пожалуй, раз пятьдесят, а может, и сотню раз согрешила! Ведь я такая, как есть, была точно порох… точно бесенок какой, клянусь вам, как порядочная женщина. Хорошо, что мой Пипле укротил меня своей добродетелью… А то бы я такого натворила… и все из-за мужчин! Я это к тому говорю, что, коли ваша девица всего один разок согрешила… это еще дело поправимое.

— Я и сам так думаю. Девица эта жила в служанках в Германии, в доме моих родных, сын моей родственницы соблазнил бедняжку и склонил ее ко греху. Понимаете?

— И вся недолга!.. Чего уж тут не понять… Мне все ясно, как будто это со мною самой случилось.

— Разъяренная мамаша выгнала служанку; но молодой человек оказался таким сумасбродом, что тоже покинул родительский дом и привез несчастную девушку в Париж.

— Чего ж вы хотите… Знамо дело, молодость!..

— После этого безрассудного поступка вскоре начались раздумья, раздумья тем более здравые, что те небольшие деньги, какие у него были, быстро растаяли. Мой юный родственник обратился ко мне за помощью; я согласился дать ему денег на дорогу домой, к матери, но при том условии, что он оставит свою девицу здесь, а уж я постараюсь ее как-нибудь пристроить.

— Я бы не сделала большего для родного сына… если б мой муженек соблаговолил подарить мне наследника…

— Я в восторге, что вы одобряете мое решение, госпожа Пипле; но трудность состоит в том, что эта девица не имеет поручителей, а к тому же она иностранка, вот почему устроить ее на хорошее место очень трудно… Если вы согласитесь сказать госпоже Серафен, что один ваш родственник, обосновавшийся в Германии, прислал к вам эту девушку и рекомендовал ее, возможно, нотариус и возьмет ее в услужение, а мне это доставит двойное удовольствие. Сесили ведь только случайно оступилась, и она наверняка исправится, попав в столь благонамеренный дом, как дом господина Феррана… Главным образом по этой-то причине я и хотел бы, чтобы она поступила служанкой к нотариусу. Незачем говорить, что рекомендованная вами… особой, столь уважаемой…

— Полно, господин Родольф!..

— Особой, столь уважаемой…

— Ах, полноте, лучший из моих жильцов…

— Что девица эта, рекомендованная вами, будет конечно же принята госпожой Серафен, в то время как, если ее порекомендую я…

— Все понятно… То же получится, если я порекомендую куда-нибудь славного молодого человека. Ладно, идет! Это дело по мне… Теперь уж Серафенша попалась!.. И вся недолга!.. Тем лучше, ведь у меня зуб против нее; ручаюсь вам за успешный исход этого дела, господин Родольф! Уж я вотру ей очки, скажу, что давным-давно моя двоюродная сестра, урожденная Галлимар, поселилась в Германии; и вот я вдруг получила известие, что она померла, ее муж тоже, а их дочка, ставшая сиротой, со дня на день свалится мне на голову.

— Превосходно… Вы сами и отведете Сесили к господину Феррану, а с госпожой Серафен больше об этом не разговаривайте. И так как вы уже лет двадцать не видались со своей кузиной, то ни за что не отвечаете, ведь после ее отъезда в Германию вы не имели о ней никаких известий.

— Все так, ну а как быть, коли эта девица никакого языка, кроме немецкого, не знает?