— Я всегда думал, что обусловлены.

— В том числе ваши действия вечером 4 января?

— Да. Я держал рот на замке, когда со мной говорили так, как вы сейчас.

Последовал еще один судейский упрек, но Ансуэлл производил куда лучшее впечатление, чем во время прямого допроса. Это впечатление было иррациональным, так как сэр Уолтер связывал его сознание в такие узлы, что едва ли даже три человека в зале верили хотя бы одному его слову. Г. М. он здорово подвел, но меня интересовало, не входило ли это в планы старика.

— По вашим словам, причина, по которой вы отказались снять пальто и говорили с одним из свидетелей тоном, описанным другим свидетелем как «резкий», заключалась в том, что вы не хотели «выглядеть круглым дураком». Это так?

— Да.

— Вам казалось, что вы будете выглядеть более круглым дураком без пальто, чем в нем?

— Да. Нет. Я имею в виду…

— Что именно?

— Просто я так чувствовал.

— А не остались ли вы в пальто, не желая, чтобы кто-нибудь заметил, как оттопыривается ваш карман, где лежит пистолет?

— Нет. Я никогда об этом не думал.

— Никогда не думали о пистолете в вашем кармане?

— Да. Вернее, в моем кармане не было никакого пистолета.

— Теперь я снова привлекаю ваше внимание к заявлению, которое вы сделали полиции вечером 4 января. Вы понимаете, что ваши сегодняшние показания прямо противоречат этому заявлению.

Ансуэлл снова начал теребить галстук.

— Нет, не понимаю.

— Позвольте зачитать вам кое-что из него, — сказал сэр Уолтер с той же невозмутимостью. — «Я прибыл в его дом в половине седьмого. Он дружески приветствовал меня». Теперь же вы даете понять, что его поведение было отнюдь не дружелюбным, верно?

— Да, пожалуй.

— Какому же из двух ваших утверждений мы должны верить?

— Обоим. Я имею в виду, что в тот вечер мистер Хьюм принимал меня за другого, и его поведение не было дружелюбным, но ко мне он относился вполне по-дружески.

Несколько секунд сэр Уолтер молча смотрел на обвиняемого, потом опустил голову, словно пытаясь понять услышанное.

— Мы не станем задерживать суд, разбираясь в этом, — боюсь, вы не поняли мой вопрос. За кого бы он вас ни принимал, было ли его отношение дружеским во время вашего разговора?

— Нет.

— Это я и хотел выяснить. Значит, эта часть вашего заявления ложна, не так ли?

— Тогда я считал ее правдивой.

— Но с тех пор вы полностью изменили мнение? Очень хорошо. Далее вы заявили нам: «Он сказал, что хочет выпить за мое здоровье, и дал полное согласие на мой брак с мисс Хьюм». Поскольку теперь вы считаете, что мистер Хьюм держался недружелюбно, как вы соотнесете эти слова с недружелюбным поведением?

— Я его неправильно понял.

— Иначе говоря, — сказал генеральный прокурор, — то, в чем вы сейчас хотите убедить присяжных, прямо противоречит некоторым наиболее существенным фрагментам ваших предыдущих заявлений?

— Формально — да.

Битый час сэр Уолтер Сторм разбирал свидетеля на мелкие детали, как часы. Он тщательно проанализировал все показания и наконец сел с самым сокрушительным результатом, какой я когда-либо слышал. Следовало ожидать, что Г. М. возобновит прямой допрос, чтобы реабилитировать своего свидетеля. Но он сказал:

— Вызовите Мэри Хьюм.

Надзиратель отвел Ансуэлла на скамью подсудимых. Ему принесли из камеры кружку воды, и он жадно ее выпил, бросив быстрый взгляд поверх ободка, когда Г. М. вызвал следующего свидетеля.

Где находилась Мэри Хьюм во время предыдущих допросов, никто не мог сказать. Она словно внезапно появилась в зале суда. Выражение лица Реджиналда Ансуэлла изменилось — он выглядел так, будто кто-то похлопал его по плечу сзади, и ему не хотелось оборачиваться. Медленно барабаня пальцем по бутылке с водой, он бросил взгляд на обвиняемого, который улыбался.

Направляясь к свидетельскому месту, Мэри Хьюм посматривала на затылок капитана Ансуэлла. За исключением инспектора Моттрама, она выглядела самой спокойной из всех, кто уже давал показания (во всяком случае, производила такое впечатление). На ней было манто из соболей — великолепного качества, как заверила меня Эвелин, — но оно могло служить одним из средств обороны. Разделенные пробором и зачесанные назад светлые волосы (она была без шляпы) подчеркивали мягкость и своеобразную чувственность лица, где доминировали широко расставленные голубые глаза. Она вцепилась в перила вытянутыми руками, словно катаясь на акваплане. В ее поведении больше не ощущалось покорности, которую я видел ранее.

— Вы клянетесь именем всемогущего Бога, что ваши показания…

— Да.

— Она напугана до смерти, — шепнула Эвелин.

Я возразил, что девушка никак этого не демонстрирует, но Эвелин только покачала головой и снова кивнула в сторону свидетельницы.

В любом случае само присутствие Мэри предвещало грозу. Даже маленький рост, казалось, усиливал ее значимость. Пресса сразу оживилась. Г. М. ждал, пока смолкнет гул голосов. Только судья казался невозмутимым.

— Хмф! Ваше имя Мэри Элизабет Хьюм?

— Да.

— Вы единственный ребенок покойного и проживаете на Гроувнор-стрит, 12?

— Да, — ответила Мэри, кивнув как сомнамбула.

— Вы познакомились с обвиняемым на рождественских каникулах в Фроненде, графство Суссекс?

— Да.

— Вы любите его, мисс Хьюм?

— Очень люблю. — Ее глаза блеснули.

В зале царила тишина.

— Вы знаете, что его обвиняют в убийстве вашего отца?

— Конечно, знаю.

— А теперь, мэм… мисс, я попрошу вас взглянуть на это письмо. Оно датировано 3 января и половиной десятого вечера — вечера накануне убийства. Скажите присяжным, вы ли его написали.

— Да, я.

Письмо, зачитанное вслух, гласило:

— Вам известно, получил ли ваш отец это письмо?

— Да, получил. Услышав о его смерти, я, естественно, сразу поехала в Лондон и в тот же вечер нашла письмо у него в кармане.

— По какому поводу вы его написали?

— Вечером в ту пятницу Джим неожиданно решил ехать в Лондон, чтобы купить мне обручальное кольцо.

— Вы пытались разубедить его — отговорить от поездки?

— Да, но не особенно, чтобы не вызвать у него подозрений.

— Почему вы пытались его отговорить?

Свидетельница облизнула губы.

— Потому что его кузен, капитан Ансуэлл, поехал в Лондон в пятницу вечером с намерением повидать моего отца на следующий день, и я боялась, что он и Джим столкнутся в отцовском доме.

— У вас была причина не хотеть, чтобы они встретились в доме вашего отца?

— Да!

— Какая причина?

— Немного раньше, на той же неделе, — ответила Мэри Хьюм, — капитан Ансуэлл потребовал у меня — вернее, у моего отца — пять тысяч фунтов за молчание.