Жрицы недоверчиво покачали головами.

— Кто докажет, что ты не обманешь нас? Ты убил нашу сестру. Ты похитил священный меч. Как мы можем поверить тебе?

Блейд пожал плечами.

— Мне все равно, поверите вы или нет, — бросил он холодно. — Дик — мой сын, и я пришел забрать его. Вы пытались помешать мне, и теперь знаете, что это невозможно. Так что у вас нет выхода. И все же я даю слово вернуть меч новой Друзилле. — Он с усмешкой взглянул на старых жриц. Пожалуй, стоит дать им небольшой намек… — Но если вы не знаете, можно ли мне верить, — подумайте. Вспомните. Если мозги ваши еще не рассыпались прахом, вспомните! Вы должны знать, кто был супругом принцессы Талин. И кто был отцом ее ребенка.

Выражение недоверия на липах жриц сменилось изумлением, затем — страхом. Они застыли на месте, точно каменные статуи гарпий, но Блейд уже не смотрел на них.

Приблизившись к Дику, он коснулся его хрупкого плеча. Тот поднял на него глаза, серо-голубые, точно лед по весне.

— Пойдем, мальчик, — произнес Блейд. — У нас впереди долгий, путь.

Глава 12. Дик

Долгое время они ехали в молчании.

Блейд усадил сына перед собой, и тот, вцепившись в лошадиную гриву, не оборачивался и не подавал голоса, словно позабыв о присутствии всадника у себя за спиной. Блейд чувствовал, как напряжено тело мальчика. Он неловко попытался обнять его, но тот будто закостенел в неподвижности, отвергая ласку. О чем он думал сейчас, Блейд не догадывался.

Пытаясь отвлечься от чувства неловкости, странник принялся размышлять о предстоящей дороге. Вороной жеребец с прежней уверенностью трусил по равнине к лесу, обратно к поляне — видимо, иные маршруты были ему неведомы, — но Блейд отверг этот путь. В любой момент им могли повстречаться возвращающиеся из святилища друсы, и столкновение с ними едва ли окончилось бы добром.

Поразмыслив немного, странник направил коня на север. Вот Норден лежал к северо-западу от них, так что, в конечном итоге, крюк должен был оказаться не слишком большим. И это позволит обогнуть полную недобрых воспоминаний чащу.

Жеребец удивленно покосился на всадника круглым черным глазом, заржал — как показалось Блейду, негодующе, обнажив крупные зубы, — но подчинился поводьям. Мальчик, если и заметил что-то, остался молчалив.

Преодолев небольшой холм, Блейд увидел впереди непроницаемую тьму леса. В серой вечерней дымке, пронизанной багрянцем последних лучей, он казался огромным древним зверем, пусть погруженным в сон, но готовым пробудиться в любой момент и раздавить незадачливого путника. Становилось понятным, отчего за все время путешествия ему никто не попался на пути: любому смельчаку сделалось бы не по себе при виде этой чащобы. Странник вдруг ощутил сильнейшее нежелание даже близко подъезжать к лесу.

Дик, как видно, тоже почувствовал это — он сделал движение, словно собирался обернуться к отцу, в поисках ободрения или защиты… но прежде, чем Блейд успел отозваться на этот невольный жест, мальчик отвернулся и вновь застыл как прежде, лишь теснее прижавшись к гриве жеребца. Похоже, он скорее готов был принять поддержку от бессловесной твари, чем от собственного отца… Блейд ощутил неприятный укол в сердце.

Они выехали на опушку леса. Еще не совсем стемнело, и Блейду не по душе было становиться на ночлег в такой близости от Дру Тала. Однако перевесили иные соображения: Дик явно устал и нуждался в отдыхе. И им пора было поговорить.

Странник придержал коня, спрыгнув на землю и по-хозяйски огляделся по сторонам. Место для стоянки показалось ему удачным: сухой пригорок с мягкой травой, вокруг достаточно валежника для костра. И, похоже, откуда-то слева доносилось журчание ручья.

Обернувшись, он протянул Дику руки, чтобы снять мальчишку с седла. ^

— Как тебе тут? Неплохое местечко, да? — Голос его прозвучал не слишком уверенно, как он того и боялся, и Блейд поспешил широко улыбнуться, чтобы скрыть неловкость.

Однако мальчик, похоже, ощутил это. Смерив отца долгим взглядом серых глаз, он, ухватившись за луку седла, ловким скользящим движением соскочил на землю с другой стороны.

Странник подавил внезапно вспыхнувшее раздражение. Дик совсем еще ребенок! И ему очень много пришлось пережить за последние дни… Не удивительно, что он так дичится.

Привязав коня, Блейд обернулся, ища глазами мальчика.

Тот стоял в нескольких шагах, по-прежнему не спуская с отца непонятного, тревожащего взгляда. Блейд едва ли не поежился; он не мог уже и припомнить, когда в последний раз ощущал себя настолько неуверенно. Неужели и он был таким в детстве?.. Как бы то ни было, он совершенно не представлял себе, как вести себя с сыном.

Порывшись в седельной сумке, он достал сверток с припасами и флягу.

— Ты не хочешь набрать валежника для костра? — обратился он к Дику.

Несколько секунд мальчик стоял неподвижно, так что Блейд уже хотел было повторить вопрос; затем внезапно кивнул и скрылся во тьме. Блейд замер, глядя ему вслед.

У него не было никакого опыта в общении с пареньками такого возраста, но он и представить себе не мог, что это будет настолько сложно. Мальчик не просто был полон скрытой враждебности; Блейда не покидало чувство, что в сознании семилетнего ребенка роятся вопросы и строятся планы под стать взрослому. И, хотя неприятно ему было признаться в этом, холодные стальные глаза мальчика пугали его. Как ни старался, он не мог найти в нем ничего своего.

Дик вскоре вернулся с полной охапкой сухих веток, свалил их к ногам отца и вновь исчез во тьме. Пожав плечами, Блейд начал разводить огонь.

Он подумал, насколько это разумно при данных обстоятельствах… Должно быть, не очень… Они были слишком уязвимы, чтобы привлекать к себе внимание. Но — странник чувствовал это инстинктивно — без костра сегодня не обойтись. Только тепло очага могло растопить лед в глазах его сына. Только близость людей, оказавшихся во тьме, в одиночестве, приободренных и сплоченных волшебством костра… Если сегодня он не сумеет разбить барьер между ними, сделать это не удастся уже никогда.

К счастью, среди прочих пожитков Саталы обнаружилась и трутница. Поистине, ее седельная сумка оказалась бесценным сокровищем для путников! На миг у Блейда мелькнула мысль, что он не чувствует уже ни малейших угрызений совести и не вспоминает ни о чем, пользуясь вещами покойной жрицы… Мысль мелькнула, но тут же исчезла; он все же предпочитал не задерживаться на ней.

Мальчик возвращался к костру еще дважды, каждый раз притаскивая хвороста и веток. Блейд нарочно не стал помогать ему; ощутить свою полезность, должно быть, очень важно для мальчишки. Пусть он видит, что отец воспринимает его как равного.

Наконец он сказал:

— Этого достаточно. Дик. Садись, поешь.

Прежняя неловкость ушла; теперь он больше не чувствовал себя, как актер, впервые вышедший на сцену. Но и о чем говорить дальше — не знал.

Он смотрел, как ест мальчик. Аккуратно, не жадно, — должно быть, у друсов ему не пришлось голодать. Тонкими пальцами Дик отламывал куски лепешки, клал их в рот, пережевывал без всякого аппетита, запивал водой.

— Почему ты не ешь мясо? — спросил его Блейд. — И вот еще фрукты, и сыр… бери!

Дик отломил еще кусок хлеба; слов отца он как бы и не слышал. Блейд сдавленно вздохнул. Больше всего ему сейчас хотелось бы лечь и заснуть, забыв обо всех проблемах, обо всем, что случилось с ним за последние дни. Искушение было велико, и он почти поддался ему. Но, взглянув на худое, с запавшими щеками, не по годам серьезное лицо сына, ожесточенно жевавшего сухой хлеб, он ощутил такую тяжесть на душе, что стало ясно: все равно не уснуть, как ни старайся. Перед ним был его сын… Его долг! Он не мог скрыться от этого.

— Нам нужно поговорить. Дик, — сказал он негромко.

Мальчик на миг поднял голову. Уже совсем стемнело. Костер бросал золотистые отблески на его лицо, и Блейду показалось, сын хочет что-то сказать… но Дик хранил молчание.