Доклад о «Звезде» и «Ленинграде» делал т. Александров. После говорили другие, в частности редактор Саянов. Он выступал путано и нервно. Когда он говорил о рассказах Зощенко, Сталин бросил реплику:

— Зачем печатаете эти вещи, ни уму, ни сердцу ничего не говорящие? Зачем печатаете этот балаган?

Саянов бормотал, что не подозревал реакционной сущности произведений Зощенко и Ахматовой.

т. Сталин сказал:

— А мы обязаны подозревать. Мы журнал делаем не для узкой группы лиц.

Саянов говорил, что рассказ об обезьяне был для детей написан. Сталин заметил:

— А Ваш журнал для детей делается? Извините, что прервал. Продолжайте.

Когда говорил Лихарев и смущался, Сталин поддержал его: «Говорите смелее!»

Когда говорили об Ахматовой, Сталин сказал:

— Почему мы должны идти на поводу устарелых вкусов престарелой дамы? За войну она написала только два патриотических стихотворения (и тут же сказал — какие).[62]

Выступал поэт Прокофьев. Тут разгорелся следующий диалог. Прокофьев говорил, что в Ленинграде 259 писателей, из них только немногие пишут.

Сталин: А вы что — только ленинградцев признаете?

Прокофьев ответил, что писатели уезжают в Москву.

Сталин: А вы подайте счет Москве!

Прокофьев говорил, что ленинградские издатели горят, убытки составляют миллионы рублей.

Сталин: Товар плохой.

Когда зашла речь о тех же произведениях, Сталин спросил его:

— Украшает Ленинград то, что вы написали о приключениях обезьяны?

Выступал Вишневский, говорил о коротком рассказе, о новелле — ее не ценят, в том числе и материально: работы много ювелирной, а оплата огульная.

Сталин: Да, материальный вопрос имеет очень серьезное значение.

Вишневский говорил, что многие писатели забронированы от критики высоким званием или Сталинской премией. Нужно все равно критиковать за плохие вещи.

Сталин: Правильно!

Затем Сталин взял слово. Он сказал:

— Наши журналы не могут быть аполитичными. Есть некоторые литераторы, которые считают, что политика — дело политиков, а их дело — лишь хорошо писать. Это неверно. С подобными литераторами мы разойдемся.

Он заговорил о Зощенко.

— Зощенко войны не заметил, накала войны не заметил. Не нам же по Зощенко перестраиваться. Пусть он лучше по нам перестраивается или убирается ко всем чертям. Задача литературы — воспитывать боевую добрую молодежь в духе Ленина. Вот ваша главная задача. (Он это повторил несколько раз — ЛБ).

Далее он продолжал:

— Много вредят приятельские отношения в литературе. Они вырастают из аполитичного отношения к жизни и борьбе. Не надо бояться критики. Кто не критикует — тот трус. У нас есть редакторы ответственные и безответственные. Должен быть во главе один человек, который имеет моральное право критиковать, который имеет право на это, который будет обучать молодых, который берет в свои руки полную ответственность. Там (в редколлегии) должны быть настоящие люди, а не олухи царя небесного. У нас журналы — это журналы народа, а не отдельной группы. Все, что мы делаем, должно быть подчинено интересам народа, а не Зощенко, Ахматовой и прочим. Если мы будем делать им уступку, у нас не будет журнала, это — не наша пресса. Журнал «Ленинград» своей задачи не выполнил. Видно, в Ленинграде мало материала. Поэтому, в целях рационализации там нужно иметь один журнал, а не два. А со временем в Ленинграде будет пять журналов, он этого заслуживает. Здесь было сказано, что приходят военные (в журналы, со своими литературными опусами — ЛБ) и требуют. Военные бывают всякие. У нас под ружьем были миллионы человек. За свои раны и заслуги они получили должное. А теперь подходим по качеству. Нам в литературе «солдаты» не нужны. Дает что-нибудь нужное — честь и слава, не умеет — не надо.

После перерыва с докладом о кинофильме «Большая жизнь» ч.2 (реж. Луков) выступил т. Жданов. Когда он говорил о подборе героев картины, Сталин бросил реплику:

— В фильме один старый рабочий, и того ухитрились споить!

Затем он выступил с речью и сказал:

— Отношение к теме и предмету, которые берут мастера, несерьезное, безответственное. Возьмем настоящих художников. Чаплин по три года молчит. Изучает до деталей. Так же работали и наши классики. А у нас? Легкость нетерпеливая в работе Пудовкина. Не потрудился изучить тему. Как он рассуждал? Черное море — живописное море, я — Пудовкин, сойдет! Не понял Синопский бой, не знал даже, что мы победили тогда! Что же получилось? Недобросовестное отношение к своим обязанностям на глазах всего мира (Речь идет о картине «Адмирал Нахимов» — ЛБ). Эйзенштейн тоже внес в историю что-то свое. Показал дегенератов, а не опричников. (Речь идет о 2-ой части «Ивана Грозного» — ЛБ). Россия была вправе карать врагов. Грозный — умный, государственный муж, государственный деятель. Что же на экране? Грозный — не то Гамлет, не то убийца. Нам необходимо научить наших людей добросовестно относиться к своим обязанностям.

«Большая жизнь» — обязывающее название. Больно смотреть! Показано ли восстановление Донбасса, где механизация Донбасса? Это — не сегодняшний Донбасс.

Вишневский рассказывает, что на заседании выступал инженер-угольщик и резко критиковал картину за безграмотность. Сталин встал и очень внимательно слушал.

Режиссеры просили разрешения исправить картины.

Сталин: Сколько израсходовали?

Калатозов: 4 500 тысяч.

Сталин: Плакали денежки!

Когда режиссеры настаивали, Сталин встал, подумал две-три минуты и сказал, как бы решая вслух:

— Вот просят поправить. Вот Пудовкину дали шесть месяцев — не успевает. Трудно вам будет — новых лиц… Это трудно будет сделать… Запишем тогда так: пусть художественный совет представить нам еще раз проект деловых исправлений. Вернемся еще раз.

Когда обсуждали состав редколлегии журнала т. Сталин сказал:

— Я думаю, надо оставить Саянова. Если хватит у него внутренней решимости, если хватит смелости. Пусть подумает. (Саянов сидел и плакал).

Ленинградцы, в числе других, предложили Капицу. Сталин сказал:

— Не слыхал такой фамилии. Не знаю. Вероятно, такого выбрали, чтобы и вам удобно было, и другие не боялись.

Потом Сталин говорил:

— Редакция — не почтовый ящик, что прислали, то и напечатали. Материал надо организовать. Учись — уважать будут.

Вишневский был введен в комиссию по выработке резолюции. Его вызвал Жданов, огласил документ и сказал:

— Вы чувствуете боль и обиду ЦК на наш Ленинград? Все ли в резолюции сказано до конца, какие есть вопросы, поправки?

И, обращаясь к ленинградцам, сказал:

— Сидите в обороне, — а переходить надо в наступление!

Потом он опять говорил Вишневскому:

— У нас вековой фонд литературы, демократических традиций. Белинский, Чернышевский… Вспомните, как в этом самом Ленинграде, в рубашке, запачканной его кровью, он, умирающий, сидел и гневно писал. Вот — пример для всех нас. Единственный критерий — литература для народа. Нужно создать теорию советской литературы. Мы с вами, Вишневский, пережили три революции в Ленинграде, выстрадали революцию, а теперь какие-то отщепенцы ревизуют, уводят в сторону. Это — реакционная муть! Тянуть назад?! Это быть не может!

4 сентября.

Надо записать еще несколько вещей, происшедших за последнее время.

16 августа я готовился к передовой ко Дню Авиации. Позвонил главному маршалу авиации Голованову.

— Мне передовую писать. По старой памяти — к вам.

— А, здравствуйте, пропавшая душа. Рад вас слышать. Что ж — охотно. Наша точка зрения изложена в статье Скрипко в «Красной Звезде». Читали? Дня два-три назад. Мы ее всем Советом обсуждали. Кроме того там будет моя статья о типе современного летчика — тоже изложение нашей коллективной точки зрения. Я пытался там суммировать опыт войны и требования к будущему. Что мы сейчас имеем в авиации на земном шаре? Реактивные самолеты, огромные скорости, полеты в герметичной кабине, на большие высоты, на большие дальности, использование всяких энергий. Надо сказать прозрачным языком (как вы умеете, не мне учить), что и у нас есть кое-что, что наши конструкторы тоже хлеб даром не едят, люди сидят и над чем-то работают. Идет очень серьезная и огромная работа. Надо об этом обязательно сказать, сказать умно, так проехаться, ни два — ни полтора, а то народ (союзники) распоясался, пусть почешут затылки. Да и наш народ очень интересуется. О летчике надо сказать. О его культуре. Готовность к технике завтрашнего дня. Да, с большим загадом.