– Я как раз хотел спросить вас об этом. Кто эти слухи распространяет?

Он подмигнул.

– Я вам вот что скажу... они полезны... очень полезны! Уилбрехэма, беднягу, можно списывать в архив.

– Кто их распускает? Карслейк?

Гэбриэл затряс головой.

– Не Карслейк. Нет! Он слишком неловок. Я не могу ему доверить. Приходится все делать самому.

Я расхохотался.

– Вы станете всерьез утверждать, будто не моргнув глазом рассказываете людям, что могли бы заполучить и три Креста Виктории?!

– Ну, не совсем так. Я использую для этого женщин... не самых умных. Они стараются «вытянуть из меня подробности» (которыми я делюсь крайне «неохотно»)... Потом, когда я, опомнившись, ужасно смущаюсь и прошу не говорить об этом ни одной живой душе, они поспешно уходят и рассказывают все своим лучшим друзьям.

– Вы и впрямь абсолютно бесстыдны, Гэбриэл!

– Я веду предвыборную борьбу. Мне надо думать о своей карьере. Подобные вещи оказываются куда важнее, чем то, разбираюсь ли я в вопросах тарифов, репараций или равной оплаты за одинаково скверную работу. Женщин обычно больше интересует сама личность кандидата.

– Это мне напомнило... Какого черта, Гэбриэл?! Что вы имели в виду, говоря миссис Барт, что я был ранен в Аламейне?

Гэбриэл вздохнул.

– Полагаю, вы ее разочаровали. Не следовало этого делать, старина! Делайте высокие ставки» пока вам везет.

Герои нынче в цене. Скоро обесценятся. Пользуйтесь случаем, пока можно.

– Идя на очевидный обман?

– Совсем ни к чему говорить женщинам правду. Я никогда этого не делаю. Кстати, правда им не нравится.

Сами убедитесь.

– Не говорить правду – не означает ли лгать?

– Зачем лгать. Я все уже сделал за вас. Вам следовало лишь пробормотать: «Чепуха... все это ошибка... Гэбриэлу следовало придержать язык...» И тут же завести разговор о погоде... или об улове сардин... или о том, что творится где-то там в дремучей России... И женщина уходит с горящими от восторга глазами. Черт побери, вам что, совсем не хочется поразвлечься?

– Какие у меня могут быть развлечения?!

– Ну я, конечно, понимаю, вы не можете с кем-нибудь переспать... Гэбриэл обычно не выбирал выражения. – Но немножко сентиментальщины все-таки лучше, чем ничего. Разве вам не хочется, чтобы женщины повертелись бы вокруг вас?

– Нет.

– Странно... А я бы не прочь.

– В самом деле?

Лицо Гэбриэла вдруг приняло иное выражение. Он нахмурился.

– Может быть, вы и правы, – наконец произнес он. – Пожалуй, если хорошенько разобраться, никто себя по-настоящему не знает... Мне кажется, я неплохо знаком с Джоном Гэбриэлом. А вы полагаете, что я на самом деле знаю его не настолько хорошо. «Познакомьтесь: майор Джон Гэбриэл – по-видимому, вы незнакомы...»

Он быстро шагал взад-вперед по комнате. Я почувствовал, что мои слова вызвали в нем какое-то глубокое беспокойство. Он выглядел – я это вдруг понял – совсем, как... испуганный мальчуган.

– Вы ошибаетесь, – с жаром заговорил он. – Абсолютно не правы! Я себя знаю. Это единственное, что я знаю, хотя иногда хотелось бы не знать. Мне хорошо известно, что я собой представляю и на что способен. Но я заметьте! – осторожен и стараюсь, чтобы никто другой меня не разгадал. Я знаю, откуда пришел и куда иду... Знаю, чего хочу... и намерен этого добиться. Я все тщательно рассчитал... и, надеюсь, не допущу промаха.

Гэбриэл задумался. Я тоже хранил молчание.

– Нет, – снова заговорил он, – думаю, у меня все в порядке. Я добьюсь того положения, на которое рассчитываю!

В голосе был металл. На мгновение я поверил, что Джон Гэбриэл – больше чем шарлатан. Я увидел в нем подлинную силу.

– Значит, вот чего вы хотите! – сказал я. – Ну что же, возможно, и добьетесь!

– Добьюсь чего?

– Власти. Вы ведь это имели в виду?

Он удивленно уставился на меня, а потом громко захохотал.

– О Господи! Нет! Кто я, по-вашему? Гитлер?! Я не хочу власти... У меня нет таких амбиций – управлять моими собратьями и вообще целым миром. Боже правый!

Послушайте, как вы думаете, зачем я влез в эту заваруху?

Власть – вздор! Чего я действительно добиваюсь, так это легкой работы.

Я пристально смотрел на него. Только что, всего лишь на мгновение, Джон Гэбриэл приобрел в моих глазах титанические пропорции, но тут же съежился до обычных человеческих размеров. Он плюхнулся в кресло и вытянул ноги. Я вдруг увидел его таким, каков он и был на самом деле (если не брать в расчет его обаяния): грубый, низкий тип, к тому же еще и жадный.

– Вы можете возблагодарить звезды, – продолжал Гэбриэл, – за то, что я не хочу ничего больше. Люди жадные и своекорыстные не наносят миру тяжелых ран – для таких людей в мире достаточно места. Это подходящий тип, чтобы управлять. Но да поможет небо той стране, где к власти приходит человек, одержимый идеями! Человек с идеей в голове сотрет в порошок простых людей, заморит голодом детей, сломает жизнь женщинам – и даже не заметит этого! Кроме идеи ему все безразлично. В то время как простой хапуга не принесет особого вреда: ему хочется только обустроить свой собственный уютный уголок и, когда он этого добьется, не станет возражать, чтобы и рядовой человек тоже был доволен и счастлив. Собственно говоря, он даже предпочтет, чтобы рядовой человек был доволен и счастлив – ему так спокойнее! Я очень хорошо знаю, чего хочет большинство людей. Не так уж и многого: чувствовать себя значительным, иметь возможность жить чуть-чуть лучше соседа и чтобы им не очень-то помыкали. Запомните мои слова, Норрис, как только лейбористы придут к власти, они тут же совершат свою большую ошибку.

– Если придут, – поправил я.

– Безусловно придут, – уверенно возразил Гэбриэл. – И я вам скажу, в чем будет их ошибка. Они начнут нажимать на народ, и все, конечно, с самыми благими намерениями! Те, кто не является закоренелым тори, – все с причудами. Упаси от них Боже! Просто удивительно, сколько страданий может причинить высокомудрый самоуверенный идеалист в порядочной и законопослушной стране!

– Но получается, – возразил я, – будто вы как раз и знаете, что лучше всего для страны!

– Нисколько! Я знаю, что лучше всего для Джона Гэбриэла. Стране не грозят с моей стороны никакие эксперименты, потому что я буду занят собой и тем, как устроиться поуютнее. И я нисколько не стремлюсь стать премьер-министром.

– Подумать только!

– Вы, Норрис, не заблуждайтесь на этот счет. Если бы я захотел, то, вероятно, мог бы стать и премьером.

Просто поразительно, как много можно сделать, стоит только изучить, что люди хотят услышать, а потом именно это им и говорить? Но быть премьером – очень хлопотная и весьма тяжелая работа. Я намерен только создать себе имя – и все...

– А откуда возьмутся деньги? Шестьсот фунтов в год – не так и много!

– Нашим придется раскошелиться, если лейбористы придут к власти. Наверное, доведут до тысячи. Не сомневайтесь, Норрис, в политической карьере существует достаточно способов делать деньги: где честным путем, где потихоньку на стороне. Ну и, конечно, женитьба.

– Собираетесь жениться? Вас привлекает титул?

Гэбриэл почему-то вспыхнул.

– Нет! – произнес он с жаром. – Я не женюсь на особе другого класса. О да! Я свое место знаю. Я не джентльмен.

– Разве это слово теперь что-нибудь значит? – спросил я скептически.

– Слово ничего не значит, но то, что за ним стоит, имеет значение.

Гэбриэл смотрел прямо перед собой. Когда он снова заговорил, голос его звучал задумчиво и глухо, словно шел откуда-то издалека:

– Помню, как-то раз отец взял меня с собой в большой дом. Он там возился с бойлером на кухне. Я остался снаружи. Из дома вышла девочка. Славная девочка, на год-два старше меня. Она повела меня в сад – скорее даже парк – фонтаны, террасы, высокие кедры и зеленая трава, будто бархат. Там был и ее брат, помладше. Мы вместе играли в прятки, догонялки – было чудесно. Мы сразу поладили и здорово подружились. Тут из дома появилась их нянька – вся накрахмаленная, в форменном платье.