Леня закрыл руками лицо.

— Нет, мама, нет! Прости меня…

Долго еще сидел в лесу Леня. Но домой он шел спокойный, готовый принять на свои плечи любой удар, лишь бы облегчить его Макаке.

Динка не выбежала к нему навстречу, но когда он подошел ближе, она грустно сказала:

— Как долго тебя не было…

Леня сел с ней рядом.

— Прости меня…

— Ты не виноват, все равно это нужно было сделать, — просто сказала Динка.

И тогда, еще не веря своему счастью, он с благодарностью и сочувствием к освободившему ему место сопернику горячо сказал:

— Он самый лучший парень из всех, кого я только знал!

— Самый лучший ты, — тихо и благодарно ответила Динка. — Но он тоже был очень хороший…

— Почему «был», Макака? Он еще вернется! Мы никогда не забудем его!

Динка покачала головой.

— Конечно, такой друг не забывается, но это уже потерянный друг… — Губы ее дрогнули, но глаза смотрели спокойно и ясно. — Потерянные друзья не возвращаются… — тихо добавила она как что-то глубоко продуманное в эти горькие часы одиночества.

Глава сорок первая

ПАМЯТНЫЙ ВАЛЬС

Весь день Динка была молчаливой, часто задумывалась, и Леня не знал, чем отвлечь ее от грустных мыслей. Вечером ему пришла в голову счастливая мысль.

— А знаешь, что я придумал. Макака? Пойдем-ка мы в лес к нашим индейцам?

— Куда? — оживилась Динка.

— Ну, к этим… Рваное Ухо, Меткий Глаз и как их еще там зовут? — засмеялся Леня.

— Пойдем! Пойдем! — обрадовалась Динка. — Я тоже давно мучаюсь, что не иду к Иоське!

— Ну вот и хорошо. Только ведь туда далеко. Может, возьмем Приму?

— Нет, лучше пешком… Я не устану. Я никогда не устаю, если иду по делу. А ведь нам нужно все разузнать: куда Жук отвезет Иоську и вообще все!

— Надо с этими мальчишками разобраться, — задумчиво сказал Леня. Познакомиться поближе…

Динка ожила, заторопилась, завязала в платочек хлеб и вареную картошку, сбегала к Марьяне за молоком, налила в бутылку. Вышли на закате. Шли босиком, держа в руках сандалии. С дороги был виден лес; стволы деревьев, освещенные заходящим солнцем, стояли как на пожарище. По обеим сторонам дороги простирались поля пана Песковского. На них уже не шумели налитые солнцем колосья, хлеб был убран, и только еще кое-где на этих скучных стриженых полях кончали уборку. Издалека долетала песня:

Стоя на дороге, Леня и Динка заслушались, но сзади затарахтела телега.

— Рви васильки. Лень, будто мы просто гуляем. Нельзя, чтоб они догадались, куда мы идем! — Она бросилась рвать вдоль дороги васильки.

Но Леня, морщась, сказал:

— Нехорошо это… Люди едут с работы, пыльные, усталые, а мы гуляем, рвем цветы. Некрасиво как-то получается.

— Ну да, конечно, нехорошо, — согласилась Динка, пряча в траву свой букетик. — Но мы ведь тоже идем по делу. Лень?

На телеге густо сидели девчата и бабы; правил хлопчик в грязной вышитой рубашке.

— Добрый вечер! — приветливо поздоровались они.

— Добрый вечер! Добрый вечер! — весело откликнулись Леня и Динка.

Девчата, подталкивая друг дружку и перешептываясь, лукаво поглядывали на Леню. В близких селах хорошо знали Динку и желали ей счастья, а после хождения к пану с просьбой о коровах — особенно.

— Да пошлет вам господь! — с чувством сказала пожилая женщина, с улыбкой глядя на Динку.

— Спасибо, спасибо! — закивала головой Динка.

Лошадь пошла шагом.

— А что, хороши хлеба нынче? — степенно спросил Леня, идя рядом с телегой.

— Добрые хлеба, — ответила женщина, но девчата зашумели, зареготали.

— Пану хватит! — выкрикнула одна, выглядывая из-за спины подруг.

— Ще и останется! — бойко поддержала другая.

— Пан своего хлеба жалеет, он по заграницам чужой ест! — съязвила третья.

— А Павлуха этот год голодный будет, — фыркнул кто-то из девчат, и все закатились дробным смехом.

— За Павлуху не бойтесь, он панских хлебов на три года себе запас! — подмигнул Лене хлопчик.

— А что, Павлуха не повесился еще? — весело осведомилась Динка. — Мы слышали, пан велел ему повеситься?

Бабы и девчата расхохотались, посыпались бойкие словечки по адресу бывшего приказчика:

— Нема для него осины подходящей!

— Долго выбирать надо!

— А правду сказаты, с чого Павлухе вешаться? — утирая пыльное лицо платком, сказала молчавшая до сих пор баба. — У его губа не дура. Вчера, люди говорят, уже коло Матюшкиных усадьбу огородил, хорошу дачу себе ставит. Мужиков целу артель нагнал, гроши есть, чем ему плохо?

— Эге! Уже и столбы ставили! Люди бачили, в кажну ямку сам Павлуха с жинкой золотые бросали! Такой гад и в огне не сгорит, и в воде не потонет!

— А дерьмо, извиняйте, всегда поверху плавает!

— Куда там! С Матюшкиными они сваты, а Матюшкнны, уж известно, гады!

— Всем гадам гады! — убежденно заявила Динка.

— Эге! Эге! — согласно и одобрительно закивали бабы. — Они, чуешь, барышня Динка, вчора на закладинах так-то вашего Ефима кляли! Не дай боже, как кляли! — озабоченно наклонившись к идущей рядом Динке, сказала пожилая женщина. Сама слышала…

— Ничего. Придет такое время, что они еще Ефиму будут в ножки кланяться! — сердито сказал Леня.

На телеге притихли. Девчата с живым интересом смотрели на Леню.

— Придет, придет время! Отольются кошке мышкины слезки! Надоест народу терпеть их издевательства! — повторил Леня.

— Вот-вот… Так и солдат говорит. Значит, его правда. Только и солдата упредить надо, дуже богатеи на него злобятся… — понизив голос, доверительно сообщила пожилая женщина и, взяв у хлопчика вожжи, крикнула: — А ну погоняй! Бо вже не рано! Бувайте здоровеньки, барышня! До побаченья!

Лошадь рванулась вперед, телега, подпрыгивая на неровных колеях, подняла клубы пыли. Когда она исчезла под горой, Леня сказал:

— Опять про солдата слышу. И Ефим мне о нем говорил… Видно, смелый человек.

К лесу подошли, когда уже стемнело. Оглянулись по сторонам — никого…

Посидели еще на опушке, потом один за другим юркнули в кустарники, и прячась за деревьями, выбежали на дорогу.

— Ну, сюда уже никто не заглянет, — с облегчением сказала Динка.

Обнявшись, молча шли по дороге. С темного неба между верхушками деревьев выглянул тоненький серп молодого месяца.

— Смотри, какая у него смешная рожица! — указывая на него Лене, прошептала Динка.

— Любопытничает, — засмеялся Леня. — Интересно ему, как люди дружат!

Дорога была длинной, но Динка не думала об этом. Босые ноги ступали по заросшим колеям легко и мягко, знакомый смешанный запах хвои, лесных трав, грибов и остывающей от дневного зноя коры деревьев вливал в нее свежие силы, сердце, пережившее недавнюю разлуку с Хохолком, еще тихонько ныло, но рядом шел Леня, его теплая, сильная рука крепко сжимала ее руку, и от этого все вокруг казалось таким уютным и домашним.

— Как хорошо, — говорила Динка, подняв лицо к освещенным месяцем кружевным верхушкам деревьев. — Я так рада, что мой лес видит нас вместе…

— Он всю жизнь будет видеть нас вместе. Мы будем часто приходить сюда, Макака, — растроганно отвечал Леня.

Они шли и тихонько разговаривали: потом останавливались, и Динка, приложив палец ко рту, слушала ночных птиц.

— Это филин, — говорила она. — А это просто какая-то птичка проснулась на ветке. А это — слышишь? — белочка завозилась в дупле. А это шумят листья; все листья шумят по-разному, я это хорошо знаю…

Легкий влажный ветерок доносил сырой запах болота. Динка тянула носом и тихо уточняла дорогу:

— Близко овраг… Он сначала мелкий, а потом все глубже делается. Там много ежевики и малины…