— Иоська! — отчаянно крикнула она, вбегая на порог. Но что-то тяжелое, как бревно, обрушилось на нее сверху, резко ударило в голову, придавило к порогу. В глазах у Динки помутилось, мелькнула короткая мысль: «Матюшкины…» — и сознание исчезло.

Глава семнадцатая

НАД ОВРАГОМ

Динка лежала вниз лицом, раскинув руки и уронив на битый кирпич косы. Смутно, словно в тяжелом сне, она слышала над собой чьи-то приглушенные голоса, то грубые и резкие, то тихие и жалобные, как плач ребенка, но их заглушал тяжелый, булькающий шум в ушах и слова не доходили до сознания.

— Я говорил тебе, что это она. Горчица… А ты взял да ударил. Зверь ты после этого. Цыган… — шептал чей-то расстроенный, негодующий голос.

— А мне плевать, кто она! Живым отсюда никто не выйдет! — гневно отвечал другой.

— Это мой дом. Она ко мне пришла, — жалобно, по-детски всхлипнул третий.

— Твой дом, шкура? А ты чей? Кто тебя подобрал, сволочь? Пошел вон отсюда, пока цел!

Динка подняла голову и застонала. Голова была тяжелая, словно на ней лежало сто пудов, по шее струилось что-то теплое и заливало лицо. Губы пересохли.

— Пить… — с трудом прошептала Динка, не слыша своего голоса.

Неподалеку что-то метнулось, звякнуло ведро.

— Дай ей пить. Цыган.

— Пошли вон отсюда к чертовой бабушке! Кому я говорю, Ухо? — послышался грозный окрик.

— Не пойду. Ты убьешь ее… — упрямо ответил первый.

— Не убивай, Цыган… — жалобно всхлипнул ребячий голос.

— Пить… — снова прошептала Динка.

— Воды хоть дай… Сам дай, Цыган!

Ведро снова звякнуло. Тот, кого называли Цыганом, перешагнул через Динку, приподнял ее голову и прижал к губам жестяную кружку. Струя холодной воды плеснулась Динке на шею, пролилась на грудь. Она жадно припала к кружке и открыла глаза.

— Ну пей, что ли! — нетерпеливо произнес знакомый грубый голос.

Динка уперлась обеими руками в пол и попыталась встать. Но сил не было, тяжелая, словно чужая, голова ее снова упала на пол.

— Кончается… — испуганно прошептал кто-то.

Цыган грязно выругался.

— Идите вы знаете куда… — Он грубым рывком приподнял Динку и прислонил ее спиной к разваленной печи.

Месяц осветил ее лицо и шею, залитые кровью. Серые тени сдвинулись ближе, заслоняя собой свет.

— Кровь… — с ужасом прошептал детский голос.

— Эй, Ухо! Уведи Шмендрика! — сказал Цыган.

— Не пойду я… Не пойду!..

Цыган наклонился, набрал в рот воды и плеснул в лицо Динке. Она широко раскрыла рот, хватая губами воздух. Глаза ее посветлели, и взгляд остановился на темном лице Цыгана.

— Что? Узнала? — насмешливо спросил он.

— Жук… — тихо прошептала Динка и вдруг беспокойно зашевелилась, обвела глазами стены. Все происшедшее смутно встало в памяти: скрипка… Иоська… Матюшкины…

Она обхватила за шею наклонившегося над ней Цыгана и с ужасом зашептала:

— Беги, Жук, беги… Спаси Иоську… Меня убили Матюшкины…

Цыган вдруг смягчился.

— Никто тебя не убил, дура! — добродушно усмехнулся он и, намочив ладонь, стер с ее лица кровь.

— Матюшкнны… — снова повторила Динка.

В углу кто-то тихонько фыркнул.

— Кто это? — с испугом спросила Динка и снова застонала.

— Защитник твой… Рваное Ухо… Смеется, сволочь, рад, что оживела, — все с той же добродушной усмешкой пояснил Жук.

— Рваное Ухо… — задумчиво повторила Динка. В ее разбитой голове смутно зашевелилось какое-то далекое воспоминание, но она ничего не смогла вспомнить, ее мучила другая мысль. — Жук… где Иоська? — с тревогой спросила она.

— Ну, здесь Иоська… А тебе что до него?

— Иоська! — жалобно всхлипнула Динка, приподымаясь и поддерживая руками голову.

— Ну иди уж, Шмендрик! — разрешил вдруг Цыган, с интересом глядя, как робко и неуверенно из угла комнаты двинулась в сумерках небольшая детская фигурка и, словно боясь подойти ближе, остановилась.

— Иоська… — радостно повторила Динка, протягивая руку навстречу щуплому мальчику и пытаясь в темноте разглядеть его лицо.

— Да ты чего боишься? — хмыкнул вдруг Цыган и громко расхохотался, блеснув белыми зубами. — Иди поздоровайся. Я разрешаю, — важно сказал он.

— Ну, я Иоська… — подходя ближе и ежась от смущения, улыбнулся мальчик.

Динка быстрым взглядом окинула его щуплую фигурку, спутанную кудрявую голову. В темноте лица его не было видно, но ей показалось, что большие синие глаза Катри ожили и улыбнулись ей счастливой, благодарной улыбкой.

— Жук! — быстро сказала она. — Там, у крыльца, Прима! Приведи ее сюда! Скорей, пока не вернулись Матюшкины! Мы сейчас же уедем!

Цыган вдруг ощетинился, и глаза его с тревогой уставились на Динку.

— Какая еще Прима с тобой? Кого ты привела сюда? — грозно крикнул он, поднимаясь и глядя на дверь.

— Дурак ты! Прима — это моя лошадь! Иди приведи ее к крыльцу!

— Смотри барыня какая! Приведи ей лошадь! А зачем она тебе, твоя лошадь?

— Не кричи, — поморщилась Динка. — Мы с Иоськой уедем домой! Мне бы только встать… Помоги мне встать!

— Я тебе не нянька! Вон Ухо поможет!

Высокий худой подросток рванулся на помощь Динке и, близко наклонившись к ней, лукаво улыбнулся блестевшими в темноте светлыми раскосыми глазами.

— Не помнишь меня? А я тебя помню!

Динка с удивлением вспомнила вдруг базар, рваного мальчишку, вспомнила запекшуюся кровью рану у него за ухом, крикливую торговку и вывалянный в пыли кусок сала.

— Так это ты Рваное Ухо? — спросила она, подымая бровь. — Ты?

— Я… — довольно ухмыльнулся подросток. — Своей собственной особой.

— Откуда же ты? А ухо? Болит у тебя ухо? — растерянно спросила она, вспоминая, как долго преследовало ее во сне кровоточащее ухо базарного мальчишки.

Он засмеялся, дернул себя за ухо.

— Не… зажило теперь.

— Ну хватит, — мрачно сказал Цыган. — Иди, Ухо, отгони лошадь подальше, а то светает, увидит еще кто…

— Как — отгони? — закричала Динка и, схватившись за руку Уха, с усилием поднялась. — Нам нужно ехать! Пойдем, Иоська!

— Я не пойду! — с испугом сказал Иоська и, отойдя к Цыгану, прижался к его плечу. — Я с Цыганом останусь!

— Что, съела? — расхохотался Цыган. — Пойдет он с тобой, как же! Мы тут своей компанией живем, и никто нами не распоряжается! А тебе я так скажу: убирайся, пока цела, но помни… — Он подошел к Динке и поднес к ее лицу тугой кулак. — Если скажешь кому про нас, наведешь на след, тогда прощайся с жизнью! Я и сейчас не выпустил бы тебя живой, да вот защитники нашлись и рук марать мне не хочется. Поняла, что я сказал?

— Поняла, — прошептала Динка и с укором посмотрела на Цыгана. — Так это, значит, ты мне голову разбил?

— Я! Но это только для первого раза, и зря не убил на месте!

— Да за что же? Что я сделала тебе, Жук? — с удивлением и грустью спросила Динка.

— Я не Жук, а Цыган… И тебе не товарищ, со мной шутки плохи. Вон они это знают! Мы здесь по своему делу сидим. Поняла? А слягавишь — пеняй на себя! Из-под земли вырою! — грозно закончил Цыган.

— И про Иоську ты молчи. Люди его скрипки боятся и не лезут сюда. Понятно? — серьезно добавил Рваное Ухо.

Динка, держась за печь, молча смотрела на Иоську, но он прятался от нее за спиной Цыгана.

— Я никому ничего не скажу, — твердо сказала Динка, — Живите, как хотите. Но Иоська еще маленький, ему надо учиться, его отец хотел, чтобы он учился, начала было Динка, но Иоська, высунувшись из-за плеча Цыгана, быстро перебил ее:

— Я уже умею читать… А мы с Цыганом Матюшкиных убьем… Мы их подстережем и убьем!

— Матюшкиных? — Динка посмотрела на Цыгана. — Я их тоже убью!

Цыган расхохотался:

— Ну вот, как раз вдвоем с Иоськой!

— Напрасно ты смеешься, — холодно сказала Динка. — Я и сейчас хотела взять обрез на всякий случай.

— Что же не взяла? Тяжело тащить было? Лошадь бы довезла как-нибудь! — насмешливо скривил губы Цыган.