Колонизаторы обрушились на Конгресс, обвиняя его в диктаторских методах, шумно рекламируя при этом свою, западную демократию. Неру не мог представить себе более бесстыдного лицемерия: «Перед нами была Индия, управлявшаяся насильственными методами абсолютной диктатуры, действовавшей с помощью чрезвычайных указов, подавляя всякие гражданские свободы, и тем не менее наши правители вели елейные разговоры о демократии».
В ночь на 5 мая арестовали Ганди. Кампанией продолжал руководить Мотилал Неру, хотя врачи находили состояние его здоровья крайне неудовлетворительным: высокое кровяное давление, частые приступы астмы. Он нуждался в лечении и покое, а вместо этого, не обращая внимания на советы врачей, взвалил на себя всю тяжесть организаторской работы в Конгрессе. Партии, как никогда, был нужен сильный руководитель, и кто, как не Мотилал, привыкший повелевать, подходил на роль «диктатора»? Он распоряжался, приказывал, принимал решения, но никто не мог упрекнуть его в излишней жесткости. Его авторитет был непререкаем.
Еще в начале кампании гражданского неповиновения Мотилал, посоветовавшись с сыном и Ганди, передал свой дом в Аллахабаде в дар Индийскому национальному конгрессу. «Обитель радости» переименовали в «Сварадж Бхаван» — «Обитель независимости». Часть дома в дни сатьяграхи была превращена в больницу для индийцев, пострадавших в борьбе с колонизаторами. Для своей семьи Мотилал приобрел скромный дом поблизости, дав ему прежнее название «Ананд Бхаван».
Мотилала арестовали 30 июня 1930 года рано утром, когда он был еще в постели. Город спал, и тюремщики могли не опасаться возмущенной толпы. Мотилала привезли в тюрьму, где он встретился с сыном. Вскоре туда же доставили давнего друга семьи, секретаря Рабочего комитета Конгресса, доктора Саида Махмуда. В июле начался сезон дождей. Крыши в камерах протекали. Влажные испарения и тюремные запахи усугубляли страдания Мотилала от приступов удушья. Джавахарлал делал все возможное, чтобы хоть как-то облегчить участь больного отца.
В июле почти все видные лидеры ИНК уже находились в заключении, но гражданское неповиновение в стране продолжалось. Правительство, поначалу явно недооценивавшее организованность конгрессистской партии и ее влияние в массах, теперь было не прочь начать переговоры с руководителями ИНК. Лорд Ирвин выступил в роли миротворца, заговорил о необходимости «конференции круглого стола», созвать которую предполагалось в Лондоне. Нашлись и посредники из числа высокопоставленных индийцев, вызвавшихся примирить Конгресс с правительством. Это были причислявшие себя к либеральной партии Тедж Бахадур Сапру и М.Джайякар. Первый одно время был членом вице-королевского исполнительного совета, а второй являлся известным бомбейским адвокатом.
Сапру и Джайякар после консультаций с лордом Ирвином приехали в тюрьму в Иеравде, где содержался Ганди. Вождь конгрессистов встретил предложение «миротворцев» о начале переговоров благожелательно, но отказался принять какое-либо решение без согласования его с Мотилалом и Джавахарлалом Неру. Через неделю с письмом от Ганди «миротворцы» появились в тюрьме Наини. Два дня продолжались их беседы с отцом и сыном Неру. Споры, которые так ни к чему и не привели, только утомили и расстроили Мотилала. Оба Неру остались при мнении, что шансов на примирение Конгресса с правительством нет. Они отказались высказать свое отношение к предложению Сапру и Джайякара до тех пор, пока его не обсудит Рабочий комитет ИНК. В таком же духе Неру ответили и Ганди.
«Миротворцы» проявляли настойчивость, и 8 августа Сапру вновь посетил Неру, сообщив им, что вице-король не возражает против их свидания с Ганди, но что в просьбе о встрече с другими членами Рабочего комитета Конгресса им отказано. Мотилал все же добился того, чтобы к ним присоединился еще и Саид Махмуд. Все трое 10 августа специальным поездом были отправлены из тюрьмы Наини в Пуну. Власти остерегались возможных манифестаций, и поэтому поезд проносился мимо городов и поселков, останавливаясь лишь на безлюдных полустанках. По прибытии в иеравдскую тюрьму ни Мотилала, ни Джавахарлала в течение двух дней к Ганди не допускали: ждали приезда сюда Сапру и Джайякара, которым, как того хотели власти, надлежало присутствовать при беседах лидеров Конгресса.
Наконец утром 13 августа отцу и сыну Неру сообщили, что Ганди, Сапру и Джайякар ожидают их в тюремной канцелярии. Джавахарлал вместе с отцом заявили протест, согласившись разговаривать с «миротворцами» лишь после своей встречи с Ганди с глазу на глаз.
Правительство, не желая срыва переговоров, вынуждено было уступить.
Переговоры продолжались три дня и завершились 15 августа подписанием руководителями ИНК письма об условиях мира. «Индия должна получить право выхода из состава Британской империи, если она этого пожелает» — таково было основное требование конгрессистов. Руководство ИНК соглашалось приостановить движение гражданского неповиновения и принять участие в «конференции круглого стола» при условии освобождения из тюрем политических заключенных, отмены всех чрезвычайных указов вице-короля.
На обратном пути из Пуны в Наини узники видели на перронах толпы встречавших их людей. Громовые раскаты приветствий заглушали стук колес: народ, готовый продолжать борьбу, одобрял действия своих лидеров.
Мотилалу становилось все хуже. Он похудел и изменился до неузнаваемости. Тревожные заключения врачей вынудили правительство во избежание лишних осложнений пересмотреть судебный приговор. Сам же Мотилал противился, возмущался и даже послал вице-королю телеграмму, в которой писал, что не желает пользоваться особыми милостями властей. Тем не менее 8 сентября после десятинедельного заключения Мотилал был освобожден, а 14 октября по истечении срока наказания на свободу вышел и Джавахарлал.
Дома он застал одну Камалу, отец лечился в Муссури. Мать и сестра были с ним. Только в первые минуты встречи Камала проявила слабость: она не удержалась от слез.
Джавахарлал отвел всего полтора дня на пребывание в Аллахабаде. За это время он хотел успеть многое, а главное — провести заседание руководства отделения ИНК Соединенных провинций.
Приближались сроки сбора властями арендной платы в сельских районах. Джавахарлал пришел к выводу, что именно сейчас надо провести в рамках сатьяграхи кампанию неуплаты налогов. Собравшиеся члены комитета, в состав которого входила и Камала, поддержали его предложение. Было решено 19 октября созвать в Аллахабаде крестьянскую конференцию. Неру не мог не повидаться с родителями и с дочерью. Приехав в Муссури, Джавахарлал нашел, что отец выглядит несколько лучше. Мать долго не отходила от сына и, обняв его, пристально всматривалась в его глаза, будто пыталась прочитать в них все, что пережил он за это время. Счастье казалось полным: все члены семьи Неру за долгие годы снова собрались вместе. Вечером отец и сын тихо разговаривали. В этот момент Джавахарлал еще не знал, что такой беседы с отцом у него уже больше не будет. Это чувствовал, видимо, только сам Мотилал.
На следующий день он, сидя в шезлонге, с теплой грустью смотрел на любимого сына, как тот, счастливый и веселый, играл с дочерью, а потом, забавляясь, устроил торжественное шествие детей во главе с самой маленькой девочкой, которая несла в руке флажок Конгресса, и все вместе они увлеченно пели: «Пусть будет высоко наше знамя».
Время быстро промелькнуло, оставив в сердце Джавахарлала память о счастливых днях, проведенных с семьей в Муссури. 17 октября он с Камалой выехал в Аллахабад, чтобы успеть на созываемую там конференцию крестьян. Отец и остальные члены семьи должны были выехать туда на следующий день.
Обратный путь оказался на редкость беспокойным. В Дехра Дуне, Лакхнау и, наконец, Аллахабаде Джавахарлалу трижды вручали предписания одного и того же содержания: на основании параграфа 144 уголовно-процессуального кодекса ему запрещались публичные выступления. Естественно, Джавахарлал и не думал подчиняться этим предписаниям. 19 октября 1930 года Неру выступил с речью на конференции крестьян, призвав их начать кампанию неуплаты арендной платы и земельного налога. В этот же день он участвовал в митинге, организованном крестьянами окрестных деревень совместно с горожанами. В девятом часу вечера в полном изнеможении Джавахарлал и Камала возвращались домой, где их уже дожидались Мотилал и вся семья. Но почти у самого дома Неру арестовали и переправили через реку Джамну в Наини. Уже в пятый раз перед ним распахнулись тюремные ворота. За подстрекательство к мятежу Джавахарлал был приговорен к двум годам строгого тюремного заключения и дополнительно еще к пяти месяцам в случае неуплаты штрафа.