Я бежал в джунгли и однажды увидел след рубчатой подошвы и коробку от сигарет. Меня поднимали на корабль, и я видел удаляющуюся Землю, которую мои спасители могли бы уничтожить, расщепить на части, испепелить. Отныне я стану у них представителем этой планеты. И если буду достаточно ловким, то они вернут власть моей партии, а фюрером сделают меня. Миллиарды мозгов будут подвергнуты проверке на с- и у-излучения. Одни останутся жить, другие послужат материалом для опытов.

Только бы никто не проник в Тайну. Нужно быть настороже!..

Я попытался открыть глаза — и внезапно кошмар кончился. Передо мной стоял биолог Куир. Его побелевшие пальцы сжимали верньер.

— Что со мной было? — закричал я.

— Успокойся. Я изучал твой мозг и твою память — все, что хранится в ней, человек Земли…

Он смотрел на меня с омерзением.

Выходит, судьба снова сыграла против меня. По неведению я дал им заглянуть в свою память. Отчаяние сделало вялыми мои руки и ноги. Я понял, что пришельцы не дадут мне оружия.

Куир прошептал еле слышно:

— Неужели на Земле много таких, как ты?

Много ли? Еще бы! Да разве тысячи и миллионы не разделяют мои чувства — не верят в свое превосходство над другими и не испытывают презрения к иным народам? Большинство людей пугает лишь логический итог — концлагеря и истребление миллионов. Но это оттого, что они недостаточно последовательны. При умелом лечении это проходит. Луч надежды вспыхнул в моем мозгу. Нет, не все потеряно! Пришельцы не дадут мне оружия, но, может быть, удастся заставить их выполнить мои замыслы? Как часто всякие интеллигентики пишут в своих книгах о раскаянии преступников, о невинных жертвах, которые терзают их по ночам. Не верьте этим слюнтяям!

Да мне не раз чудились вереницы истощенных детей, — бледных заморышей, которые спрашивали меня; «Дядя, а это не больно?» Да, я видел во снах черный дым крематориев, жирный человеческий пепел, колонны рабов и смертников, опоясывающие земной шар по меридианам и параллелям. Но я никогда не испытывал угрызений совести. Природа ставит на всех живых существах бесконечный Эксперимент Убийства, она учиняет миллиарды пыток — и все без наркоза. Я только подражаю ей. И не говорите мне жалких слов о том, что жизнь всякого человека священна. Разве соизмеримы ценность моей жизни и жизни дикаря Этуйаве, зарезанного мной по всем правилам хирургического искусства, или жизни той полудикой семьи в селении на сваях, которую мне пришлось отравить, чтобы надежно замести следы? Цель оправдывает средства. Все можно, если это делается во имя великой цели — господства тех, кто призван господствовать. Должен же когда-нибудь воцариться высший порядок, где власть распределится надлежащим образом, где каждая раса и каждый народ будут знать свое место, как знают его волки и овцы.

Если бы я мог, то все начал бы сначала, только с учетом прежних промахов. И если что-то терзает меня, подымает от страха волосы и сжимает сердце, то это не раскаяние, а боязнь неудач. И все-таки, может быть, на сей раз меня ждет успех. Хоть одно мне наверняка удалось — предотвратить контакт между двумя цивилизациями. Теперь по всему звездному миру разнесется весть о человеке Земли, которого представляю я, и всякий гнилой гуманист во Вселенной будет знать, что ему нечего к нам тыкаться, что ничего хорошего он здесь не увидит.

Пришелец смотрит на меня с омерзением? Ну и пусть смотрит! Огромная радость наполняет Мне душу. Да, да, пусть ужасается! Это ведь тоже путь мести. Для них я — представитель человечества. Того самого, что изгнало меня. Сейчас реализуется один из любопытнейших парадоксов — изгнанник становится представителем, по нему судят обо всех. Теперь я смогу убедить пришельцев, что эта гнусная планета достойна лишь одной судьбы — уничтожения. А когда это случится, Тайна наконец-то перестанет терзать меня. Некому будет проникнуть в нее, и я перестану бояться позора.

Вдруг ужасная мысль, как раскаленный прут, пронзила мой мозг: а если этот вот Куир уже проник в Тайну?

Я смотрел на биолога, пытаясь по выражению его лица угадать ответ. Но это было мне не под силу. Тогда я спросил:

— Ты знаешь обо всем, что я вспомнил сейчас?

— Да. И еще больше. Я проявил и прочел твою память. Ты ведь разрешил изучать твой мозг…

Бешеная ярость затуманила мое сознание. Сквозь кроваво-желтый туман я четко видел лишь две вещи — тяжелый прибор с рукояткой, лежащий на столе, и голову Куира. Я схватил прибор и бросился на биолога. Вернее, хотел броситься. Я сделал только шаг и наткнулся на невидимую пружинящую преграду. Попытался обойти ее, но ноги стали непослушными, негнущимися. А затем я почувствовал, как чужая воля сковывает мой мозг, что-то выбрасывая из него. Мой бог, неужели мне делают операцию, как когда-то я сам оперировал пациентов? Только не это, только не это, не это…

Я провалился в беспамятство.

…Очнулся я в своей каюте. Надо мной склонились двое — Куир и Маас.

— Сознание вернулось к нему, — сказал Куир.

— Подлецы! — закричал я. — А еще говорили об уважении свободы личности!

Маас покачал головой:

— Мы не принуждали тебя, ты сам согласился на обследование. Мы предлагали тебе вернуться в прежнюю ситуацию, разве не помнишь?

— Чтобы гончие расправились со мной? За что? Я не умертвлял людей просто для того, чтобы убивать. Я изучал их мозги. Знать — высшая заповедь науки.

— Во имя чего — знать? Знания нужны людям для силы и счастья, — спокойно сказал Маас. — А тебе нужны были знания, чтобы обеспечить господство своей партии над страной и страны — над всей планетой.

— Ваши методы преступны и чудовищны, — добавил Куир. Когда он смотрел на меня, его лицо принимало одно и то же выражение.

Судьба давала мне последний шанс, самый последний…

Я изобразил покорность и сказал:

— Да, да, вы правы, преступления наши чудовищны. Такова уж эта планета людей. Воистину она достойна уничтожения.

Я набрал побольше воздуха в легкие, взвинчивая себя до предела, сознательно вызывая у себя приступ истерии, как это умел делать фюрер, и закричал:

— Чего же вы ждете?! Жмите на кнопки, сбрасывайте на проклятую планету ваши сверхбомбы! Еще секунда — и будет поздно! Ну!..

Мои слова были рассчитаны на то, чтобы вызвать у слушателей эмоциональный шок, заразить их истерией, лишить способности рассуждать. Но они стояли неподвижно и со смесью любопытства и омерзения смотрели на меня. Моя истерия переходила в припадок, я уже не мог остановиться и кричал, срывая голос:

— Сбрасывайте же ваши бомбы, пока зараза с Земли не перекинулась к вам, не затопила всю галактику, всю Вселенную! Когда наши корабли прыгнут через космические просторы, будет поздно! Мы разрушим ваши города, испепелим всех вас, уничтожим вашу презренную цивилизацию! Мы отравим, изгадим все, к чему прикоснемся! Нас не изменить!

Пришельцы стояли надо мной, как бездушные истуканы. Сквозь гул в ушах я услышал слова Мааса:

— Ты говоришь неправду. Люди Земли разные. Мы получили эти свидетельства не только от тебя. У нас достаточно аппаратов, чтобы изучать планеты, не опускаясь на них. И мы продолжаем думать о контакте с Землей. Но это уже никоим образом не касается ни тебя, ни Поводыря, ни Густава…

«Они даже знают эти имена», — мелькнуло у меня.

— А с тобой, — Маас, как мне показалось, вздохнул, — пусть будет так, как должно было быть.

Я сижу в камере и пишу. Случилось самое худшее — пришельцы вернули меня в тот страшный день, в безвыходную для меня ситуацию… Впереди — трибунал. А пока меня заставили дописывать дневник, вспоминать все, что может им пригодиться. Только об одном я ничего не расскажу — о Тайне. Пусть всех вас, люди, мучит любопытство и сожаление о том, что вы не смогли у меня выведать. У вас останется единственный путь — выловить всех моих сподвижников, среди них — Поводыря и Густава, они посвящены в Тайну. Они истребляли вас не меньше меня, почему же им должно повезти больше? Почему они останутся живыми и на свободе, тогда как я буду болтаться в петле? Пусть разделят мою участь!