Вскоре после меня, по идее, должен был уходить из дома и Левин, но, по-моему, он теперь не слишком-то рвался в университет, предпочитая всласть отоспаться. Так что я уже успевала отработать несколько часов за прилавком, когда на моей вилле, должно быть, только-только садились завтракать. От одной мысли об этих их совместных трапезах у меня мгновенно портилось настроение.
Дитер, надо отдать ему должное, не сидел сложа руки; он сразу же начал искать работу, но по его специальности страхового менеджера мест нигде не было. В транспортном агентстве ему предложили нерегулярные заработки — подменять других водителей. И хотя работа водителя грузовика — он освоил ее в армии — была явно ниже уровня его квалификации, он все же согласился.
С тех пор Дитер часто бывал в разъездах; работа, конечно, непостоянная и нерегулярная, но мне очень импонировало, что он ею не побрезговал. К тому же в свободные дни он много работал в саду, а в комнатах, которые они занимали с Марго, поклеил обои, покрасил окна и двери и вообще делал много полезной работы по дому. Левин предоставил в его распоряжение «мерседес» Германа Грабера.
Когда Дитер и Марго бывали вместе, я, не скрою, не спускала с них глаз. В каких они отношениях? Трудно сказать — какая-то общность, скорее товарищеская или просто по жизни, безусловно, есть, но ни намека на сексуальность, никаких нежностей и ласк я, во всяком случае, заметить не смогла. Да спят ли они вообще друг с другом? Поскольку оба молоды и ложатся в одну просторную постель Германа Грабера, надо полагать, что да.
Левин и я разместились в четырех комнатах на первом этаже. В так называемом «рабочем кабинете» Левина не умолкал второй телевизор. В будущем я планировала перенести наверх нашу спальню и, разумеется, оборудовать там же детские комнаты. В полуподвале находилась бывшая комната Марго, а под крышей — две мансардных комнаты, изначально задуманные как помещение для прислуги. Там была свалена сейчас та часть мебели старого Грабера, которой ни мы, ни Марго с Дитером не нашли применения. Левин, конечно, прав: для двоих этот дом слишком велик.
Именно поэтому мне особенно трудно было объявить Дитеру и Марго, что они должны освободить помещение. Они, кстати, даже не сразу меня поняли.
— Разве мы тебе мешаем? — ошарашенно спросил Дитер.
С наибольшим удовольствием я бы ответила начистоту, что лично он не мешает мне нисколько в отличие от его беспутной лахудры-жены. Мне и самой было до смерти неловко — какие тут могут быть доводы? Видимо, Левин, вопреки уверениям, так и не сказал им, что они должны подыскать себе новое пристанище.
Она работает не покладая рук, твердила Марго с видом заносчивым и униженным одновременно. Она и вправду что-то делает, но все, к чему бы она ни прикоснулась, вызывает у меня одно отвращение. Деревянные лестницы в доме она не столько моет, сколько грязную воду по ступенькам размазывает, о мастике для натирки полов слыхом не слыхивала. В комнатах наверху все провоняло, эта неистребимая вонь расползается по дому во все углы. Похоже, она ни разу не проветривала даже у себя в спальне, не говоря уж о кухне. К войлочным губкам, которыми она стирает пыль, невозможно прикоснуться — я завела себе свои и старательно их прятала. Однако она очень скоро их обнаруживала и еще скорей испоганивала, так что я теперь почти ежедневно возвращалась домой с целым набором новых, свежекупленных. И потом, я просто не могу слышать, как она игриво называет Левина «хитрюгой Хрюшей».
Короче, она внушала мне какую-то почти физически ощутимую ненависть — даже ее стряпню я в рот взять не могла. По вечерам я сама становилась к плите, отнюдь не безупречно чистой, и готовила для нас с Левином что-нибудь вкусненькое, но мне стоило все большего труда заглядывать в холодильник, где с приветом от Марго меня встречали дешевый маргарин, вонючий плавленый сыр, конечно же без обертки, и отнюдь не первой свежести колбаса.
Левин однажды даже спросил:
— Ты часом не беременна? Что-то уж больно в еде привередлива?
К сожалению, забеременеть мне пока не удавалось, но я знала, что зацикливаться на этом не стоит. Не означает ли вопрос Левина, что и он мечтает о том же? Я для себя истолковала это именно так.
Когда зимний сад был готов, во мне снова пробудился вкус к жизни. Я накупила растений, сколько и каких душе угодно, — их доставили в огромном, битком набитом фургоне. Теперь можно было круглый год среди зелени обедать, качаться в гамаке и читать, просто мечтать, напрочь позабыв о мерзких затхлых запахах внутри дома, ибо здесь-то всегда царил густой освежающий аромат влажной травы. Мне доставляло радость, придя домой, поливать свои цветы, а потом улечься в гамаке, ласковым шлепком согнав с него Тамерлана, и устроить себе ужин именно здесь, а не в моей испоганенной кухне.
— Когда окончательно разделаемся с ремонтом, — предложила я как-то раз в минуту хорошего настроения, — надо устроить новоселье. Дорит и Геро тут вообще еще не были, да и шефине моей не терпится посмотреть…
Левин не возражал. Я, правда, не знала, как быть с Марго. По дому она почти всегда бегает распустехой (в тигровой мини-юбке и зеленых плюшевых тапках), но в предвкушении гостей наверняка вырядится этакой шлюхастой королевой бала, и видеть это мне будет во сто крат тяжелей, чем выносить вонь по всему дому.
Но, видно, от нее и впрямь никак не избавиться. Вон и Левин уже заявил, что с уборкой и мытьем посуды лишние руки не помешают. Я-то лично с превеликой радостью управилась бы с этим сама.
Настала осень, темнело рано. За две недели до новоселья у меня было ночное дежурство. Я по привычке слегка задремала, как вдруг услышала звон разбитого стекла — не иначе очередной торчок ломился в аптеку за кайфом. Полусонная, я кинулась в заднюю комнату, услышала, как сработала сигнализация, и в тот же миг ощутила удар по голове и рухнула на пол. Полиция прибыла через считанные минуты, схватила взломщика на соседней улице и принялась устанавливать масштабы ущерба.
Позвонили шефине, она тут же примчалась и первым делом отправила меня домой. Рваная рана на голове, которую она собственноручно обработала, особых опасений не внушала, так что я отделалась легким испугом. Полицейские вызвались было доставить меня домой, но, узнав, что я живу в Фирнхайме, со вздохом облегчения встретили мой вежливый отказ.
Вечером, возвращаясь домой, я всегда ставлю машину в гараж. Но этой ночью у меня даже на это не было сил. Оставив машину на улице, я прямиком по темной садовой дорожке поспешила к дому. Похоже, все спали, что и неудивительно — было уже три часа утра. Как вдруг я заметила за домом, как раз там, где у меня зимний сад, полоску света на газоне. Почуяв неладное и умирая от страха, я крадучись двинулась туда. Неужто и к нам пожаловали воры?
Ни взлома, ни взломщиков я в зимнем саду не обнаружила. Зато обнаружила, что в гамаке с каким-то странным выражением лица возлежит Левин. К немалому моему изумлению, он лежал в чем мать родила, только на причинном месте подобием фигового листка распластался кот. Интересно, на что это он так пялится?
Чтобы проследить за направлением его взгляда, мне пришлось переместиться к другому углу зимнего сада. Только оттуда я смогла увидеть Марго: кроме черных подвязок и высоких красных сапог на ней ничего не было — если не считать, конечно, фиолетовых трусиков, зачем-то кокетливо наброшенных на голову. Так вот оно что: пока я корячусь на работе, в моем зимнем саду разыгрывается стриптиз-шоу! Но Дитер-то где?
Я смотрела во все глаза. Теперь ясно, о каких талантах Марго говорил Левин. На мой взгляд, она подавала, она предлагала себя самым порочным и даже извращенным образом, выделывая вещи, до которых я бы ни в жизнь не смогла опуститься. Лишь после того как Левин, протянув ей небольшой конверт, в полном изнеможении упал в мой гамак, я неслышно удалилась — мерзкое спаривание кончилось.