ТРЕСТ ПО УНИЧТОЖЕНИЮ ИСТОРИИ

а на счетчике дату: 1945 год. Стрельба доносилась откуда-то издали, видимо, со стороны Роудниц. Били тяжелые орудия или танки. Он быстро отвел машину в кусты за оградой и вышел из нее. Все было точь-в-точь как тогда. Вот остановилась команда фашистских подрывников на автомобилях-амфибиях с фаустпатронами. Их было человек пятнадцать, и все матерые убийцы. И я должен пощадить их ради своей машины? Горизонт осветило пламя пожара. Корейс вспомнил о детях, сожженных в соседних деревнях. И сразу почувствовал, что у него не хватит сил. Видно, ход истории вообще невозможно остановить.

— Они хотят взорвать мост. Мы должны пробраться лесом и опередить их. Подвези нас, — сказал кто-то, дернув его за рукав. Это был Тонда, только совсем молодой. И дергал его своей здоровой правой рукой. Рядом с ним стояла Ирена. Ну, конечно. С коротко остриженными белокурыми волосами, в одежде узника концентрационного лагеря, с винтовкой. Ирена, которую он тогда любил.

— Не ходи туда, Тонда. Лишишься руки. И потом тебя арестую.

— Это не Корейс, — оттолкнула его Ирена.

— Что вы здесь делаете? Кто вы такой? Прячьтесь! — крикнули остальные товарищи и кинулись во двор, осторожно перелезая через забор, чтобы их не увидели с улицы. Все они были вооружены.

Почему они не узнали его? Корейс лихорадочно размышлял. Искал глазами какое-нибудь зеркало или хотя бы осколок, но тут же увидел самого себя выходящим из дому и вынужден был ухватиться за забор, чтобы не вскрикнуть. При этом он порезался о старую ржавую рекламу мыла "Эллада". Увидел, как он сам советуется с Тондой, входящим со всем отрядом в дом, на чердак. Оттуда они будут наблюдать за подрывниками и выработают свой военный план. Марта по обыкновению была на кухне.

— Неважно, кто я, — говорил он потом Марте на кухне. — Я знаю, что ты ревнуешь к Ирене, знаю, что с Корейсом ты со вчерашнего дня не разговариваешь, но знаю также, что в конце концов вы все-таки останетесь вместе. Я пришел лишь затем, чтобы вам в будущем было хорошо. Хочу, чтобы вы были счастливы.

В это время кто-то выстрелил из автомата в открытое окно. Нацисты боялись снайперов. Он вспомнил, что они застрелили у шофера двоих детей. Чем дальше, тем меньшее значение приобретала для него его собственная машина.

— Не пускай его на мост…

— Откуда вы это знаете? — теперь уже вправду ужаснулась она и вскрикнула бы, если бы он не зажал ей рот. Корейс почувствовал в своих руках тело жены, так хорошо знакомое ему, но ставшее на несколько лет моложе. Это неожиданно взволновало его, и он поцеловал ее.

— Мы должны испортить его машину, только так можно помешать им вовремя добраться до моста. Дай мне ключи от гаража…

Он рылся в бельевом шкафу, зная, что запасные ключи хранятся где-то под детскими распашонками — жена упорно шила их для детей, которые так никогда и не родились. Она ударила его по руке:

— Вы что, спятили? Испортить наш автомобиль? Теперь, перед самым концом войны? А на что мы будем жить?

Корейс хотел спросить ее, на что они будут жить, если этого не сделать, но он только оттолкнул ее и продолжал рыться в белье. Она не решилась сопротивляться: он был сильнее ее. Корейс схватил ключи и ринулся к гаражу.

— Это мой автомобиль. И мой гараж. А я твой муж, — крикнул он, убегая. Она выбежала вслед за ним, и тут Корейс увидел себя рядом с нею в зеркале, висевшем в передней. Он был намного старше ее. Таких осложнений он, конечно, не ожидал. Вбежал в гараж. Схватил нож и пропорол все четыре покрышки. Нанес такую рану своему любимцу. Корейс готов был просить прощения у автомобиля — он часто разговаривал с ним, причем гораздо нежнее, чем с людьми. Но в этот момент дверь за его спиной открылась, и в ней появился другой Корейс — намного моложе его, разъяренный, воинственный Корейс, герой всей округи, освободитель Праги. Они набросились друг на друга. Однако Корейс знал, где тот, молодой Корейс держит свой пистолет, и потому бросился к шкафчику с инструментами раньше, чем сам это когда-то сделал. Вообще он все знал заранее, знал и о тайнике под полом, где был спрятан армейский авбмат. И не ослабел за эти годы. Во время этой странной борьбы он даже смог произнести:

— Я делаю это ради тебя. Чтобы у тебя через пять лет было двадцать "Рихардов" и работало десять шоферов, чтобы ты жил лучше тестя…

— Плевать мне на это, — кричал, борясь не на жизнь, а на смерть, молодой Корейс. — Предатель! Коллаборационист! Скотина! Хочешь, чтобы всех нас перестреляли, а деревню сожгли! Да я отдам последнюю рубашку, чтобы нам избавиться от нацистов! — и поднял с пола гаечный ключ. Слышно было, как на улице затарахтели мотоциклы: это двинулась команда подрывников. В дверях гаража появился Тонда с пистолетом в руке.

— Я уже достал машину, — крикнул этот стервец, уличая самого себя во лжи, которую будет твердить позднее. — Идем скорее…

Он не заметил будущего Корейса, притаившегося в углу. Во дворе остановился старый легковой "форд" тестя Корейса. История была спасена. Тесть вышел из машины в сокольской форме. Растроганно пожимал всем руки. Но он не был вооружен. И когда герой уехали, остался с дочерью.

— И вы еще будете меня всю жизнь поучать, чтобы я с ними не якшался, — усмехнулся будущий Корейс.

— В конце концов все армии уйдут. А наш народ останется здесь. И мы не должны восстанавливать его против себя. Пусть перебесится… как в восемнадцатом году… У нас после войны остались полные склады, надо быть осторожными…

— Для кого, папенька? Для кого? — спросил Корейс.

— Вы родственник моего зятя? Похожи на него.

— Немного, — ответил Корейс и медленно пошел прочь. Дурацкая идея — уничтожить историю. Плечи у него еще болели после драки. Придется вернуться в современность с шишкой. Он с трудом поставил правую ногу на подножку автомобиля, открыл дверцу и нащупал женское бедро.

— Что ты здесь делаешь? — изумился он. За рулем сидела Марта с чемоданчиком на коленях; она была намного моложе и даже не запыхалась от спешки. — Немедленно вылезай. Я не могу взять тебя с собой. Знаешь, куда я еду? — Но она не шелохнулась. — Понимаю, ты злишься из-за того, что он уехал, что он рискует жизнью, из-за того, что с ним поехала Ирена, вы поругаетесь с ним, но в конце концов помиритесь. Ты нужна ему. Да и тебе самой не найти никого другого.

— Я уже нашла.

— Кого? — и он перечислил тех, за кого отец пытался ее выдать, — ведь все они сбежали.

— Вас. Вы похожи на Корейса, но гораздо разумнее его, мы с вами договоримся. У нас одинаковые взгляды.

— С чего ты взяла? — Корейс возражал, хотел ее вытолкнуть из машины, а между тем на мосту начался бой, стрельба усилилась и издали донеслось русское "Ура!" — Убирайся! — Но она и не думала уходить. Видно, даже перенесясь в другое время, ему не удастся избавиться от нее. — Как ты отнесешься к себе самой, той, какой ты станешь в будущем? Я еду туда. А ты уже там. Выходи, а то устроишь самой себе сцену. Ведь ты знаешь, какая ты ревнивая…

Но, кроме того, она была еще упрямой. И не хотела выходить, пока Корейс ей все не объяснит. Он не стал долго говорить — сунул руку под сиденье и бросил ей на колени листовку ТРЕСТА ПО УНИЧТОЖЕНИЮ ИСТОРИИ

— Вздор! — заявила она, прочитав. В это время первые пули вонзились в забор подле самого автомобиля времени.

— Верно. Это и я понял. Выходи скорее.

— Наоборот. Поеду с вами. Глупо было ехать в сорок пятый год. Вся сумятица в Европе началась гораздо раньше. Когда распалась старая Австро-Венгрия. И знаете, кто виноват в этом в Чехии? Мафия. И мой собственный отец, давший в те решающие годы много денег этой мафии. Нам надо вернуться в семнадцатый год и уговорить отца, чтобы он их не поддерживал. Расскажем ему все, предостережем его. Ведь он потом всю жизнь сокрушался изза этих денег. Говорил, что это его единственная ошибка… Я поеду с вами.

— Это бессмысленно.

— Машина работает, так почему же бессмысленно? Вы очутились в прошлом или нет? Очутились. Ну так поехали! В семнадцатый год… — и сама включила мотор. В деревне появились первые освободители. На домах вывешивали красные флаги. Корейс сам не заметил, как дал газ. А она вырвала из его рук баранку и повернула машину к фабрике своего отца, находившейся в конце деревни. Из лесочка выехали русские танки, казалось, машина вот-вот столкнется с ними, но танки вдруг превратились в коров, испуганно разбежавшихся перед автомобилем. Они миновали жестокую зиму двадцать девятого года, встретили толпу забастовщиков, увидели перед фабрикой жандармов; чем ближе к ней подъезжали, тем старомоднее становились соседние дома, показались двуглавые орлы, жандармы с султанами на шляпах, исчез асфальт, колеса их автомобиля уже утопали в пыли староавстрийской проселочной дороги. Им оставалось проехать не более пятисот метров, когда Марта вдруг громко вскрикнула — фабрика исчезла! Они остановились перед лачугой с гордой вывеской: "Иржи Воженил, первое христианское производство мыла в землях королевства святого Вацлава". Счетчик показывал 1917 год.