Уэйс Маргарет Хикмен Трейси
Час близнецов (Трилогия легенд - 1)
Маргарет Уэйс и Трейси Хикмэн
Трилогия легенд-1
ЧАС БЛИЗНЕЦОВ
КНИГА 1
ВСТРЕЧА
(Вместо пролога)
Окутанный мраком и тишиной, человек спешил к отдаленной полоске света. Звук шагов безответно таял в окружающей темноте. Глядя на бесконечные ряды полок с книгами и свитками, которые являлись лишь скромной частью "Летописи Астинуса", содержавшей подробные сведения об истории Кринна и Ансалонского континента, Бертрем время от времени давал волю своей фантазии.
"Должно быть, это и зовется погружением в поток времени", - со вздохом пробегая взглядом по длинным рядам молчаливых книг, размышлял он. Впрочем, порой Бертрему хотелось, чтобы поток времени смыл куда-нибудь его самого, дабы он смог избавиться от своей нелегкой задачи.
- В этих рукописях собрано все знание мира, - с кривой улыбкой сказал он самому себе. - Но я так и не нашел в них ни единой строчки, одарившей бы меня мужеством бестрепетно войти в рабочий кабинет человека, их написавшего.
Напротив нужной двери Бертрем остановился и глубоко вдохнул воздух, словно собирался нырнуть. Свободная ряса Эстетика, развевавшаяся при ходьбе, теперь свисала с его фигуры строгими прямыми складками. Впрочем, немного подкачал живот, заметно выдававшийся вперед из-под его просторного одеяния. Не в силах собраться с духом, Бертрем торопливо провел пятерней по лысой голове привычка, оставшаяся с юности, с той поры, когда избранный жизненный путь еще не разлучил его с пышной шевелюрой.
Что же так тревожило его, помимо необходимости побеспокоить Мастера? Безусловно, одно то, что он не делал этого вот уже...
Бертрем поежился. Да, в последний раз он заходил к нему в тот день, когда юный маг чуть было не умер на пороге их обители.
Смута... грядущие перемены - не в этом ли дело? Казалось, мир вокруг успокоился, замер наподобие складок его свободных одежд, однако теперь Бертрем с тревогой чувствовал, что недалек тот день, когда время вновь придет в движение и Лавина событий сметет привычный уклад. Точно так же он чувствовал себя два года назад, когда...
Как жаль, что он не в сипах предотвратить эти перемены.
Бертрем снова вздохнул.
"Сколько бы ни стоял я тут в темноте, время не остановится вместе со мной", - решил он наконец. Хотя прежняя уверенность отчасти вновь к нему вернулась, он по-прежнему ощущал себя неуютно, словно духи прошлого угрожающе подступали к нему из мрака. Единственным маяком в этом призрачном кошмаре оставалась полоска света, выбивающаяся из-под двери.
Бертрем быстро оглянулся через плечо на размытые тьмою очертания книг, которые подчас наводили его на мысль о покойниках, мирно спящих в своих саркофагах, и, осторожно толкнув дверь, вошел в кабинет Астинуса Палантасского.
Летописец, как всегда, был поглощен работой; он не заговорил и даже не поднял головы, чтобы поприветствовать вошедшего.
Мелким неслышным шагом, осторожно ступая по мраморному, застланному ковром из толстой шерсти полу, Бертрем пересек комнату и остановился перед массивным столом полированного дерева. Довольно долго он хранил молчание, наблюдая за тем, как тростниковое перо Мастера уверенными, быстрыми штрихами движется по пергаменту.
- Ну что, Бертрем? - спросил Астинус, не отрываясь от своего дела.
Эстетик посмотрел на пергамент, где без труда разобрал аккуратные, четкие буквы, хоть они и были видны ему вверх ногами:
"Сегодня, за двадцать девять минут до восхода Темной Стражницы, в мой кабинет вошел Бертрем".
- Крисания из рода Тариниев просит принять ее, Мастер... Она утверждает, что се ждут здесь... - Бертрем смущенно замолчал - всей его отваги едва хватило на то, чтобы сообщить это.
Астинус продолжал писать.
- Мастер... - удивляясь собственной дерзости, слабеющим голосом продолжил Бертрем. - Я... мы все пребываем в растерянности... В конце концов, она Посвященная Паладайна, и я... мы сочли невозможным не принять ее. Было бы позором...
- Проведи ее в мои покои, - велел Астинус, по-прежнему не поднимая головы и не переставая водить пером по пергаменту.
У Бертрема язык прилип к гортани от неожиданности - на некоторое время он утратил дар речи. Тем временем на пергамент легла еще одна строка:
"Сегодня, за двадцать восемь минут до восхода Темной Стражницы, Крисания Таринская прибыла для встречи с Рейстлином Маджере".
- Рейстлин Маджере! - ахнул Бертрем, от изумления и ужаса вновь обретший голос. - Мы принимаем у себя...
Тут Астинус приподнял голову, и лицо его выразило неудовольствие и раздражение. Тростниковое перо, перестав скрипеть, остановило свой проворный бег, и в кабинете наступила пугающая тишина. Бертрем побледнел. Лишенное примет возраста лицо летописца было по-своему красивым, однако никто из тех, кому удавалось увидеть его, не в силах был его описать. Все, кто близко сталкивался с Астинусом, запоминали только его глаза - темные, настороженные, пристальные и, казалось, способные проникать в самую суть предметов. Сейчас эти глаза давали собеседнику ясное представление о досаде и нетерпении их обладателя, яснее и строже слов сокрушаясь о том, что драгоценное время уходит впустую: пока они разговаривали, прошло несколько минут, которые не были зафиксированы для истории, и все по его, Бертрема, милости.
- Прости меня, учитель! - Бертрем почтительно поклонился, пятясь, выбрался из кабинета в темный коридор и неслышно затворил за собою дверь. Оказавшись снаружи, он вытер с лысины выступившую испарину и быстро зашагал прочь по молчаливому мрамору коридоров Большой Палантасской Библиотеки.
В дверях своей комнаты Астинус на мгновение задержался, предварительно окинув с порога взглядом дожидавшуюся его женщину.
Расположенное в западном крыле огромной библиотеки, жилище хрониста было невелико по размеру и, подобно веем остальным помещениям здания, заставлено всевозможными книгами в самых разнообразных переплетах. Книги стояли на полках вдоль всех четырех стен, наполняя скромное пространство комнаты легким запахом пыли и тлена, - такой запах, вероятно, источают не открывавшиеся долгие годы склепы. Мебель в помещении была старинной работы, но простая: деревянные кресла покрывала искусная резьба, однако мало кто из гостей летописца назвал бы их удобными, низкий стол у окна, лишенный каких-либо украшений, стоял пустым - ни скатерти, ни книг, - только лучи заходящего солнца играли на его полированной черной поверхности. Все предметы здесь словно бы знали свои места и не противились заведенному образцовому порядку: даже дрова в камине - несмотря на то что весна подходила к концу, ночи в этом северном краю по-прежнему выдавались прохладные - были сложены аккуратным колодцем наподобие погребального костра.
Однако каким бы холодным, строгим и чистым ни было обиталище летописца, оно, казалось, лишь отражало холодную, строгую и чистую красоту женщины, которая, расположившись в кресле и сложив на коленях руки, ожидала Астинуса.
По всему было видно, что терпения Крисании Таринской занимать не приходилось, Она не вздыхала и не поглядывала на клепсидру в углу, она даже не читала, хотя Астинус был уверен, что Бертрем наверняка предлагал ей книгу, ее не интересовали немногочисленные резные украшения и безделушки, которые попадались кое-где на полках среди рукописей, - она просто неподвижно сидела в кресле с жесткой деревянной спинкой, устремив взгляд прозрачных серых глаз за окно, на кроваво-красные отблески заката, озарявшие зловещим светом повисшие над горами облака. Вид у нее был такой, словно она созерцает первый - или последний - закат над Кринном.
Она была настолько увлечена заоконным пейзажем, что даже не заметила, как в дверях появился Астинус. Тот, в свою очередь, ничем не привлекая внимания, разглядывал ее столь же пристально. В этом не было ничего необычного, ибо именно таким взглядом, проницательным и непроницаемым одновременно, удостаивал историк каждое живое существо, обитающее на Кринне. Необычным было лишь выражение жалости, глубокой потаенной печали, промелькнувшее в глубине его зрачков.