Да, я подарю вам свой рассказ.
Вы говорите:  Поведай мне все, что знаешь; раскрой имена. Имена солдат . Конечно. Я расскажу вам о бойне в Гленко и о том, что видела: о мушкетном огне, о криках, о тех травах, что я использовала, и о правде. Правда! Кто еще знает ее такой, какой знаю ее я? Расскажу вам все до мельчайших подробностей...
А взамен?
Говорите обо мне. Обо мне. О моей маленькой жизни. Говорите о ней, когда меня не станет, — кто же еще сможет рассказать о ней? Никто не знает мою историю. Больше никого не осталось, так что говорите обо мне со своей кафедры или запишите своими чернилами. Говорите о том, что я расскажу вам, но не добавляйте туда лжи — она не нужна, моя история до краев полна любовью, есть в ней и потери, и я знаю, что она станет тихим задушевным рассказом — такая как есть, сотканная лишь из правды. Скажите:  Корраг была хорошей . Скажите, что она не заслуживала одиночества и жестокой смерти. Все, к чему я всегда стремилась, — это доброта.
Это честно? Честная сделка? Сядьте рядом и выслушайте историю моей жизни, и в свое время я расскажу о случившемся в Гленко той снежной ночью. О том, как люди, которых я любила, падали и умирали. О том, что некоторые из них все же спаслись.
Это Корраг. Кор-раг. И другого имени у меня нет.

У сердца свои шрамы. В нем есть отверстия, и кажется, оно свистит, когда ветер особенно силен. Мне кажется, оно промокает в дождливые дни, сердце с пробоинами.

Да, я все-таки рождена для безлюдных мест. Но это потому, что меня сделали такой те, кто следил за мной и не доверял сероглазой девчонке и ее травам. Они предназначили меня для безлюдных мест, шипя:  Ведьма . Они выгоняли меня вверх, вверх, к напоенным воздухом вершинам.

Жизнь иногда подбрасывает нам дары. Это так. В те дни на меня обрушился настоящий водопад даров. Шелест лепестков закрывающегося цветка. Трепет крыльев зяблика.
Мне никогда не нравилось слово  ведьма . Но если я и заслуживала этого названия, то, может быть, лишь в ту пору. Когда мои волосы развевались по ветру, когда я стояла на вершине и бродила по лесу, где росли грибы. Я смотрела на облака и видела оленей, а у водопада, в котором я мылась, я проводила долгие часы, сидела там целыми вечерами, глядя, как осенние листья падают и начинают путь к морю. Они сталкивались и кружились в воде. Однажды я произнесла:  Волшебство .
Я находила его везде. Я взбиралась на вершины и сидела там, глядя вокруг. Это было очень хорошо. Так я изучала форму долины. Видела, какая она длинная и узкая и как высоки окружающие горы. Многие часы я провела, просто сидя на какой-нибудь вершине.
Меня окружало все то, что я любила: реки, скалы, животные, звуки природы. И я была благодарна за это. Я была благодарна, потому что среди них могла исцелить язвы скорби и потерь.
Я пыталась говорить:  Мне не больно  — и улыбаться. И я размышляю о том, что  ведьма  в какой-то степени была даром — взгляните на мою жизнь… Взгляните на ту красоту, что  ведьма  мне подарила. Какие рассветы, когда горизонт окрашивается розовым, а водопады, а длинные серые пляжи у грохочущего моря…
Но поглядите на людей, которых я встретила, — что это за люди! Я узнала великие судьбы. Я познакомилась с мудрыми, щедрыми, благородными душами, а ведь ничего этого не было бы, не будь  ведьмы . А что за любовь она показала мне!..

Когда меня привяжут к столбу, я скажу:  Я спасла жизни , и это будет утешением, и языки пламени уже не будут пугать меня. А что, если это плата? Моя жизнь за их жизни? Что, если миру нужна моя маленькая жизнь с ее бесконечным одиночеством в обмен на триста жизней или даже больше? Я заплачу. Если это значит, что они живы, и что олень все еще бродит по склонам, и сельдь в заливе вспыхивает серебристыми боками на летнем солнце, и если это значит, что люди все еще играют на волынках и рассказывают легенды о воине Финне и его собаках и о Владыке островов, и если это значит, что вереск все еще колышется на ветру и он — он, он, тот, чьи волосы цветом подобны мокрому склону, — еще жив и исцелился от ран, тогда я заплачу эту цену. Да, заплачу.
Я жила в пещерах, в лесах. Мои ноги были изранены терниями. Когда я приходила в город, чтобы купить яиц или молока, жители крестились и плевали через левое плечо. Они шипели мне вслед. Они цедили:  Мы знаем, кто ты…  Неужели знали? Им казалось, что да. Правду из моей английской жизни — что я родилась в снегу и любила болотистые места — люди вплетали в собственную ложь: например, говорили, будто бы однажды я вздернула плечо и превратилась в ворону. Но я никогда не делала этого.
Я жила на свободной земле. На вересковых склонах, обдуваемых ветром. Я жила в хижине, которую сделала сама, своими руками, — из мха, веток и камней. И горы знают, как ночью я сворачивалась в клубок.
А теперь? Теперь я живу здесь. За решеткой, в кандалах.

Джейн, я ходил там, где ходила она, и видел то, что видела она. У нее дар! Я пишу это у себя в комнате, как всегда. Но она так красноречиво рассказывает о своей дикой жизни, о жизни среди вереска, мха и камней, что мне кажется, будто я тоже там. Это очарование? Это мастерство? Все, о чем она говорит, близко мне. Я шагал по берегу моря нынче вечером, и мне казалось, что это река Кое и что дома, мимо которых я прохожу, — это горы. Я зашел в комнату, где есть очаг, и занавески, и мои книги, и вдруг мне захотелось на миг все эти блага обменять на дом в глуши под звездным небом. Я ощущал волшебство, когда она рассказывала свою историю.