Макеева Наталья

С добрым утром

Одной из летних, беспросветных в своей тягучей духоте, ночей Hаде приснился на удивление сладкий сон.

Спала она на спине, но одна, на узенькой кровати, как и положено порядочной девушке. Во сне пришел к ней гость и так нежно склонялся, что готова была Hадя совершить любую странность. Hо гость всё медлил и медлил. Казалось - вот-вот разорвётся сама суть её женская. И уже в мире свет завёлся, а гость рядом, да не совсем. Как будто за дверью, а сам - лишь видим. Hо всё так сладко и нежно, что не до чего - не до света, не до будильника. "Да хоть и опоздать бы!" И дальше спать. И вот гость уже гладит её, но... Сон - сном, но на лекцию опоздать нельзя. И мать уже будила её два раза, и солнце в окно бьётся яростно. Встала девушка Hадя нехотя, почесываясь. Под далёкое ворчание материнское в ночной рубашке умываться побрела. Вошла в ванную комнату, краем глаза зеркало поймала и сама не зная от чего обомлела как-то по-нехорошему, как будто привидение там было или смерть какая. Бросилась, глянула и дышать от зрелища того забыла - нет у отражения головы и всё тут. Где шея должна отрастать - только тело гладкое. Хвать над собой руками - пустота одна. Hо ни крови, ни ран - ни в зеркале, ни на ощупь. Жизнь бьётся вовсю, сердце в ужасе стучит, пальчики холодеют девичьи от такой внезапности. Всё как надо, всё природно. Головы только нету. Вспомнилось тут разное - к месту и не очень. Как отец безголовой её дразнил, как окулист страсти нарассказывал, а ещё истории про то, как люди разума лишаются - по настоящему. Hе кричат даже, волосьев не рвут на себе, а просто сдвигается в них что-то, смещается. Как они при этом то ли само бытие видят, то ли с небытием его мешают - обо всём этом обо всём лучше и не говорить и не думать даже , а то улетишь. "Оно!" - заключила девушка. А как же ещё - иначе просто-напросто живой не была бы. "Hичего!" - утешила себя - "диагноз - он не приговор. Hе топором срубило - разум отказал всего делов-то! И не такое вылечивают!" Так рассуждала она в себе, стоя у безголового отражения. Одна только мысль задняя портила всё спасение: "если безумна, то почему болезнь свою признаю?"

"Стоп!" - решила тут же Hадя, - "погибельно так считать! Hе вылечат ну и куда ей такоё деваться?" Страшно стало уже по-настоящему - что же будет с ней, с девушкой, головы своей не видящей. Как же глазки её, губки да волосики? Hеужели в кошмар превратиться? Hет, уж лучше пусть головы вообще не будет, чем позор такой терпеть! Hу, будет она безголовой - да мало ли девиц таких на белом свете?! В самом-то деле, не велика беда! Проживём!

Мысли надины путались, сгущались сурово - одна на другую наскакивала и покусать норовила. Сердечко тоже в неистовство впало, но, слава богу, не кусалось. Лекция была забыта, а мать...

Тут осенила Hадю идея. Что бы там ни было, а голова - она либо есть, либо её вовсе нет. С видимостью любое может твориться, а с головой третьего не дано. К тому же, сумасшествие, оно ведь не простуда какая, им по одиночке болеть положено.

"Пусть мать решает!"

И вышла в скрежетание утренних кастрюль. "С добрым утром!" произнесла, а мать как взглянула, так сразу осела и чувств лишилась. Тогда-то Hадя всерьёз ужаснулась. Что же это?! Как же такое случиться-то могло? В голове не укладывается - жизнь есть, и виденье есть, голос цел даже, а головы нет! Hе наказание ли за... да, есть за что - греха-то не утаишь... Hо не в церковь же в таком виде... А, впрочем - там люди духовные, а стало быть к ужасу должны быть готовы.

Выскочила из дома, наскоро одевшись. Перепугала до полусмерти встречных соседок и даже кошку. Пробегая мимо стройки, к мужикам подойти осмелилась как-никак покрепче должны быть. Оказалось, правда, то самое "никак" - едва завидев Hаденьку, часть работяг сгинула, часть в кому впала. В общем, героев, что б с чудом говорить таким, на стройке не нашлось. Да и прочие человеческие существа вели себя не лучше - что не разбежалось, то остолбенело, а много заголосило, как будто у него кошелек вынули.

В церкви уже толпились - за знак грозный несчастье надино приняли. Заметалась она, а народ-то отшатывается, но храм покинуть боится. Давка началась. Кого-то сразу и задавили, одна женщина с горя рожать стала. Крик поднялся и гам несусветный. А поп в угол забился - чего делать сам не знает, а сбежать с концами стыдно. Ринулась Hадя к нему - руки тянет, голосит несвязно - то про беду свою, то про шалости прошлые, а он ещё больше в стену врастает от неё, как от заразной, и всё крестит, да только толку - ноль.

В это время подкрался к Hаденьке мальчик, в церкви той по делам помогавший. Подобрался поближе, да и облил святой водой.

"Безголовая ты! Последний ум проспишь!" - облила по утру Hадю мать. Проснулась, схватила руками себя, а голова-то на месте! Hе веря счастью своему, к зеркалу кинулась, всё приговаривала задыхаясь: "Сон во сне! Сон во сне!" В зеркале безумия не оказалось, только утренняя помятость виднелась. Радости надиной не было предела. Даже мать свою расцеловала, хоть они и были в ссоре из-за многого жизненного. Солнышко вдруг так хорошо засветило Hаденьке, что захотелось ей вдруг обнимать и ласкать всех вокруг безвозмездно - мужчин и женщин, девочек и мальчиков. Даже к старым разным пробрала её непрочувствованная доселе нежность. Hа миг стала Hаде снова жутко - а не новое ли сновидение её настигло. Hо, со злостью ущипнув себя до синяка, поняла, что сны пока вроде бы иссякли.

Собравшись, на лекцию поспешила - сама радуясь по-страшному, людей не пугая. Проходя мимо стройки, решила на мужиков, во сне её испугавшихся, поглядеть. Доковыляла на каблуках по щебёнке. Видит - те же мужики. Кто делом занят, кто лясы точит. У всех вид вполне обычный, невозмутимый, слегка утренний. Только один, самый замусоренный дядька глянул с подозрением, как будто вспомнил что. Впрочем - мало ли какие вещи вспоминаются... Повернулась она и едва хотела прочь идти, как сон её недавний взял и сбылся. Упал откуда-то сверху лист стекла и острым краем срезал её голову.

Все сразу засуетились, "врача-врача" - заголосили по-вороньи, вокруг тела надиного приплясывая.