– Как дерево, вырванное с корнями… Как дерево. вырванное с корнями…

Он не спал, вероятно, давно и поэтому, разбуженный бесцеремонными толчками, с трудом открыл глаза и зашатался. Алкоголь продолжал действовать. На столе снова стояла водка, а кроме ночного компаньона, сидело еще трое незнакомых. Профессор Вильчур с трудом сообразил, где он находится, и тотчас же неожиданной острой болью отозвалось воспоминание о Беате. Он вскочил и, переворачивая на своем пути стулья, направился к двери.

– Эй, уважаемый! – крикнул вслед хозяин.

– Что?

– А платить кто будет?.. Счет на сорок шесть злотых.

Вильчур машинально достал из кармана портмоне и подал ему банкнот.

– О-го-го! Вот это деньги, – тихо прошипел один из собутыльников.

– Заткнись! – прорычал другой.

– Дрожжик! Зачем чистишь клиента? Верни сдачу! Посмотри на него!

Хозяин с ненавистью посмотрел на него, отсчитал деньги и подал их Вильчуру.

– А ты, быдло, смотри за собой.

Вильчур не обратил на эту сцену ни малейшего внимания и вышел на улицу. Падал густой мокрый снег, но проезжая часть и тротуары оставались черными, так как он сразу же таял. Серединой улицы тащились телеги, груженные углем.

– Бросила меня… Бросила… – повторял Вильчур. Он все шел и шел, не останавливаясь, вперед. – Как дерево, вырванное с корнями…

– Пан на Грохув? – услышал он рядом чей-то голос. – Тогда лучше обойти по улице Равской, меньше грязи.

Он узнал одного из пьяниц.

– Мне все равно, – он махнул рукой.

– Вот и хорошо. Это мне по дороге, пойдем вместе, все будет веселее. У вас, наверное, что-то случилось? Горе?

Вильчур не ответил.

– Понятно. А я пану скажу, что для любого горя есть один только способ: залить холеру до конца. Понятно, не в такой норе, как у Дрожжика, который вор и подает клиентам колбасу со стрихнином. Но здесь недалеко на Равской улице есть приличный кабак, как мне известно. И поразвлечься можно, официантки обслуживают. А цена та же.

Опять шли в молчании. Спутник значительно ниже и более мелкого телосложения, чем профессор, взял его под руку и каждый раз ему приходилось задирать голову, чтобы посмотреть на профессора из-под козырька своей кепки. Они миновали несколько перекрестков, когда спутник потащил его за угол.

– Ну, так как? Зайдем?.. Лучше залить… Это здесь.

– Хорошо, – согласился Вильчур, и они вошли в пивную.

Первый глоток водки не принес облегчения, скорее, наоборот, отрезвил дремавшее сознание. Однако следующие рюмки сделали свое.

В соседнем помещении хрипло играл оркестр. Зажгли свет. Спустя некоторое время к ним присоединились еще двое мужчин, с виду рабочих. Толстая, сильно накрашенная официантка тоже присела за столик. Пили уже третью бутылку, когда вдруг из боковой комнаты донесся громкий смех женщины.

Профессор Вильчур вскочил. Кровь ударила ему в голову. Мгновение он стоял неподвижно. Мог бы поклясться, что узнал голос Беаты. Стремительным движением оттолкнул преградившего ему путь собутыльника и одним прыжком оказался у двери.

Две газовые лампы ярко освещали небольшую комнатку. За столом сидел толстый, с брюшком, коренастый мужчина и какая-то веснушчатая девица в зеленой шляпе.

Вильчур медленно повернулся, тяжело опустился на стул и разрыдался.

– Налей ему еще, – буркнул человек в кепке, – у него еще голова холодная.

Человек в кепке потряс Вильчура за плечо:

– Пей, брат! Чего там!

Когда пивная закрывалась, компания должна была поддерживать Вильчура под руки, так как он уже не мог идти самостоятельно. Раскачиваясь грузным телом, он тащил за собой спутников, которые едва удерживали его. К счастью, путь не был далеким. За углом, в темной пустой улочке их ждала пролетка с поднятым верхом. Молча погрузили Вильчура и втиснулись сами. Извозчик стегнул коня.

Спустя несколько минут езды дома стали встречаться реже. По обеим сторонам то тут, то там в маленьких окнах мелькал тусклый свет керосиновых ламп. Наконец, домов вдоль дороги не осталось вовсе. В нос ударил зловонный запах большой свалки. Пролетка свернула вправо. Доехали до первого глиняного карьера.

– Стой, лучше всего здесь, – сказал один из спутников.

В молчании прошло несколько минут. Издали доносился монотонный шум города. Здесь же царствовала абсолютная тишина.

– Вываливай его, – раздалась короткая команда.

Три пары рук вцепились в безжизненное тело. Через минуту карманы были пусты. Без труда сняли пальто, пиджак и жилет. Вдруг, видимо, под воздействием холода, Вильчур пришел в себя и крикнул:

– Что вы, что вы делаете?..

Он попытался подняться с земли. И в тот момент, когда уже стоял на ногах, получил страшный удар в затылок. Даже не вскрикнув, профессор Вильчур упал на землю, к самому краю большой глубокой ямы, в которую ссыпали мусор, и скатился на самое дно.

– Черт возьми! – прохрипел один из грабителей. – Не мог придержать?

– А зачем?

– Глупый щенок! Зачем! Полезай сейчас в яму за ботинками и штанами.

– Сам лезь, если ты такой умный.

– Что ты сказал?

Назревала драка, когда раздался флегматичный голос извозчика, в молчании курившего папиросу.

– А я говорю, едем. Хотите, чтобы нас тут накрыли?..

Компания опомнилась, и все вскочили в пролетку. Лошадь рванула с места. Прежде чем выехать на главную дорогу, они остановились. Извозчик вытащил из-под облучка старый мешок и тщательно обтер все колеса от прилепившегося к ним мусора. Затем вскочил и погнал лошадь. Вскоре воцарилась прежняя тишина.

Целый день на свалку никто не заглядывал, а ночью тем более. Только под утро у глиняного карьера начиналось движение. Мужики из деревень, расположенных в радиусе нескольких десятков километров от столицы, занятые вывозом мусора из города, приезжали сюда со своим зловонным грузом. Они высыпали с телег мусор и, заработав несколько злотых, возвращались домой. Более добросовестные сваливали нечистоты в глиняные ямы, как было приказано, другие, пользуясь отсутствием контроля, высыпали мусор прямо в поле.

Старый Павел Баньковский, хозяин из Бжозовей Вульки, любил, однако, чистую работу, поэтому подъехал точно к глиняной яме и стал неторопливо разгружать свою фуру. Он не спешил, зная, что и лошади необходимо отдохнуть перед дорогой, да и сам страдал одышкой, что в его возрасте было вполне естественно.

Закончив разгрузку, он укладывал на телегу мешок с остатками сена, когда снизу отчетливо послышался стон. Перекрестившись, на всякий случай Баньковский прислушался. Стон повторился громче.

– Эй, там! – позвал он. – Что за черт?

– Пить, – послышался слабый голос.

Этот голос показался Павлу Баньковскому знакомым. Как раз вечером, подъезжая к городу, он видел Матеуша Петровского из Бучиньца, который тоже ехал перевозить мусор. Что-то подсказывало Баньковскому, что это именно Петровский. И голос его, и в ту же яму всегда высыпал мусор, да и выпить любил. По пьянке упал на дно, может, сломал себе что-нибудь и лежит там.

Баньковский осмотрелся вокруг. Еще было темно. Если Петровский оставил свою телегу здесь, то лошадь, наверное, сама потащилась в Бучинец.

– Это вы, пан Петровский? – позвал он. – Свалились или что случилось?..

Единственным ответом был слабый стон.

– А может, это его так городские разделали и сбросили в яму? – подумал хозяин. – От городских можно всего ожидать.

Потрогав ногой склон, он возвратился к лошади. Затем отвязал постромки, скрепил их, узлом привязал к оси и, держась за веревку, спустился вниз.

– Пан Матеуш, отзовитесь, здесь темно. Где вы?

– Воды! – услышал голос рядом с собой.

Наклонившись, он дотронулся до плеча.

– У меня нет воды, откуда вода? Вам нужно подняться наверх. А где ваш конь?.. Наверное, сам домой пошел?.. Я не подыму вас, попробуйте встать.

Профессор придавил ногами мусор, напрягся и попытался поднять свое непослушное тело.

– Двигайтесь. Еще! Еще! Один я не справлюсь. О-о-о! Нет, не могу! Поднатужьтесь. Ну, не будете же вы подыхать здесь!