Алексей Константинович Толстой

Стихотворения

ЛИРИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

“Как филин поймал летучую мышь...”

Как филин поймал летучую мышь,
Когтями сжал ее кости,
Как рыцарь Амвросий с толпой удальцов
К соседу сбирается в гости.
Хоть много цепей и замков у ворот,
Ворота хозяйка гостям отопрет.
“Что ж, Марфа, веди нас, где спит твой старик?
Зачем ты так побледнела?
Под замком кипит и клубится Дунай,
Ночь скроет кровавое дело.
Не бойся, из гроба мертвец не встает,
Что будет, то будет,— веди нас вперед!”
Под замком бежит и клубится Дунай,
Бегут облака полосою;
Уж кончено дело, зарезан старик,
Амвросий пирует с толпою.
В кровавые воды глядится луна,
С Амвросьем пирует злодейка жена.
Под замком бежит и клубится Дунай,
Над замком пламя пожара.
Амвросий своим удальцам говорит:
“Всех резать — от мала до стара!
Не сетуй, хозяйка, и будь веселей,
Сама ж ты впустила веселых гостей!”
Сверкая, клубясь, отражает Дунай
Весь замок, пожаром объятый;
Амвросий своим удальцам говорит:
“Пора уж домой нам, ребята!
Не сетуй, хозяйка, и будь веселей,
Сама ж ты впустила веселых гостей!”
Над Марфой проклятие мужа гремит,
Он проклял ее, умирая:
“Чтоб сгинула ты и чтоб сгинул твой род,
Сто раз я тебя проклинаю!
Пусть вечно иссякнет меж вами любовь,
Пусть бабушка внучкину высосет кровь!
И род твой проклятье мое да гнетет,
И места ему да не станет
Дотоль, пока замуж портрет не пойдет,
Невеста из гроба не встанет
И, череп разбивши, не ляжет в крови
Последняя жертва преступной любви!”
Как филин поймал летучую мышь,
Когтями сжал ее кости,
Как рыцарь Амвросий с толпой удальцов
К соседу нахлынули в гости.
Не сетуй, хозяйка, и будь веселей,
Сама ж ты впустила веселых гостей!
[1841]

“Бор сосновый в стране одинокой стоит...”

Бор сосновый в стране одинокой стоит;
В нем ручей меж деревьев бежит и журчит.
Я люблю тот ручей, я люблю ту страну,
Я люблю в том лесу вспоминать старину.
“Приходи вечерком в бор дремучий тайком,
На зеленом садись берегу ты моем!
Много лет я бегу, рассказать я могу,
Что случилось когда на моем берегу.
Из сокрытой страны я сюда прибежал,
Я чудесного много дорогой узнал!
Когда солнце зайдет, когда месяц взойдет
И звезда средь моих закачается вод,
Приходи ты тайком, ты узнаешь о том,
Что бывает порой здесь в тумане ночном!”
Так шептал, и журчал, и бежал ручеек;
На ружье опершись, я стоял одинок,
И лишь говор струи тишину прерывал,
И о прежних я грустно годах вспоминал.
[1843]

ПОЭТ

В жизни светской, в жизни душной
Песнопевца не узнать!
В нем личиной равнодушной
Скрыта божия печать.
В нем таится гордый гений,
Душу в нем скрывает прах,
Дремлет буря вдохновений
В отдыхающих струнах.
Жизни ток его спокоен,
Как река среди равнин,
Меж людей он добрый воин
Или мирный гражданин.
Но порой мечтою странной
Он томится, одинок;
В час великий, в час нежданный
Пробуждается пророк.
Свет чела его коснется,
Дрожь по жилам пробежит,
Сердце чутко встрепенется —
И исчезнет прежний вид.
Ангел, богом вдохновенный,
С ним беседовать слетел,
Он умчался дерзновенно
За вещественный предел...
Уже, вихрями несомый,
Позабыл он здешний мир,
В облаках под голос грома
Он настроил свой псалтырь,
Мир далекий, мир незримый
Зрит его орлиный взгляд,
И от крыльев херувима
Струны мощные звучат!
1850

“Колокольчики мои...” [*]

Колокольчики мои,
          Цветики степные!
Что глядите на меня,
          Темно-голубые?
И о чем звените вы
          В день веселый мая,
Средь некошеной травы
          Головой качая?
Конь несет меня стрелой
          На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
          Бьет своим копытом.
Колокольчики мои,
          Цветики степные!
Не кляните вы меня,
          Темно-голубые!
Я бы рад вас не топтать,
          Рад промчаться мимо,
Но уздой не удержать
          Бег неукротимый!
Я лечу, лечу стрелой,
          Только пыль взметаю;
Конь несет меня лихой,—
          А куда? не знаю!
Он ученым ездоком
          Не воспитан в холе,
Он с буранами знаком,
          Вырос в чистом поле;
И не блещет как огонь
          Твой чепрак узорный,
Конь мой, конь, славянский конь,
          Дикий, непокорный!
Есть нам, конь, с тобой простор!
          Мир забывши тесный,
Мы летим во весь опор
          К цели неизвестной.
Чем окончится наш бег?
          Радостью ль? кручиной?
Знать не может человек —
          Знает бог единый!
Упаду ль на солончак
          Умирать от зною?
Или злой киргиз-кайсак,
          С бритой головою,
Молча свой натянет лук,
          Лежа под травою,
И меня догонит вдруг
          Медною стрелою?
Иль влетим мы в светлый град
          Со кремлем престольным?
Чудно улицы гудят
          Гулом колокольным,
И на площади народ,
          В шумном ожиданье,
Видит: с запада идет
          Светлое посланье.
В кунтушах и в чекменях,
          С чубами, с усами,
Гости едут на конях,
          Машут булавами,
Подбочась, за строем строй
          Чинно выступает,
Рукава их за спиной
          Ветер раздувает.
И хозяин на крыльцо
          Вышел величавый;
Его светлое лицо
          Блещет новой славой;
Всех его исполнил вид
          И любви и страха,
На челе его горит
          Шапка Мономаха.
“Хлеб да соль! И в добрый час!—
          Говорит державный,—
Долго, дети, ждал я вас
          В город православный!”
И они ему в ответ:
          “Наша кровь едина,
И в тебе мы с давних лет
          Чаем господина!”
Громче звон колоколов,
          Гусли раздаются,
Гости сели вкруг столов,
          Мед и брага льются,
Шум летит на дальний юг
          К турке и к венгерцу —
И ковшей славянских звук
          Немцам не по сердцу!
Гой вы, цветики мои,
          Цветики степные!
Что глядите на меня,
          Темно-голубые?
И о чем грустите вы
          В день веселый мая,
Средь некошеной травы
          Головой качая?
1840-е годы