Агния Миллерова

Поединок

Малый галеон стонал и скрипел, но, гонимый попутным ветром, упорно стремился к горизонту, туда, где далёкие молнии огненными корнями прорастали в безлунную ночь, соединяя небо с морем. Корабль то грузно взбирался на белые гребни чёрных волн, то шумно хлопал о воду, погружая нос по самую талию украшавшей княвдигед[1] святой Анны[2], прижимавшей к груди свою дочь Марию. Далёкие, но яркие вспышки на мгновение выхватывали из ночной тьмы фигуры копошившихся на нём людей.

На шканцах[3], опершись о планшир[4], стоял Хосе Игнасио, владелец и капитан этого видавшего и лучшие времена торгового судна, доставшегося ему от отца и помнившего ещё и его деда. Тревожно вглядываясь в темноту, озаряемую частыми вспышками, он, крепко сомкнув губы, дабы в рот не попадали солёные брызги, мысленно обращался к своему кораблю:

— Ну давай, милая, поднажми! Уже осталось совсем немного — если ветер не изменит направление, к утру войдём в Аркашонский залив, а там уже и до порта рукой подать.

Сильный удар в плечо не устоявшего на ногах человека прервал его мысленный разговор. Хосе повернулся. Очередные вспышки небесного огня отразились на немолодом бородатом лице метиса, нанятого им в Кампече боцманом на этот фрахт.

— Сеньор капитан! — пытаясь перекричать свист ветра позвал Диего. Его прокуренный хриплый голос дрожал от напряжения.

Хосе наклонился к самому уху пристроившегося рядом и также ухватившегося за планшир боцмана:

— Что случилось?

— Море пенится, сеньор капитан! Если не изменим курс, попадём прямо в бурю, — перекрикивая порывы ветра и скрип рангоута[5], заявил Диего и указал на гребень волны, коронованный белой шапкой, видимой даже в темноте.

— Мы не будем менять курс, Диего! «Санта Анна» крепкая старушка, она не поддалась бурям даже в Атлантике! — новый порыв ветра унёс голос капитана в море, но Диего Гонсалес услышал его.

— Сеньор капитан, зачем лезть в глотку шторму, если можно обойти его, прижавшись к берегу? — не унимался боцман. — Мы на всех парусах идём прямо на грозу, которая разнесёт нас в щепки быстрее, чем вы прочтёте «Розарий[6]»!

Капитан взял Диего за грудки и, притянув к себе, прокричал почти в самое ухо:

— Нет! Мы не свернём! Чем быстрее мы пройдём Бискайский залив, тем больше у нас шансов доставить груз. В такую погоду ни пираты, ни патруль не выйдут в море!

Отпустив боцмана, Хосе обеими руками упёрся о планшир, всматриваясь в иссиня-чёрную бездну. Новый порыв ветра был сильнее предыдущих. Молнии снова разрезали темноту. На этот раз их сопроводил слабый раскат грома. Диего перекрестился:

— Пречистая Дева, оберегай нас! — прошептал он, с трудом устояв на ногах при сильном ударе ветра в правый борт. Придерживаясь одной рукой за планшир, Диего второй вытащил из-за пазухи маленький медный медальон-амулет и, поцеловав его, дрожащей рукой засунул обратно и вновь перекрестился.

Далеко впереди новые молнии осветили линию горизонта. Продолжая рассматривать всё более частые сполохи, капитан погрузился в тяжёлые размышления…

«Святая Анна» уже слишком долго бороздила владения Нептуна. Отправляясь из Новой Испании в Европу, Хосе надеялся, что это будет её последний фрахт. Груз, уложенный в мешках на сойадо[7] обещал немалую прибыль, позволяющую заменить старый галеон на более быстрый и манёвренный почти новый флейт, а денег, вырученных продажей «Анны», должно было хватить на груз французского фарфора, набирающего популярность среди имущих обитателей Нового Света. А всё потому, что ваниль — дорогой товар. Особенно когда везёшь её контрабандой. Его Величество Филипп IV имеет монополию на продажу всего, что производится на подвластных ему землях и очень не любит тех, кто рискнёт позариться на его специи. Но Хосе, зайдя на Мартинику за партией коньяка для нового губернатора Кампече, получил от одного французского торговца такое щедрое предложение, от которого не смог отказаться. Да и кто бы смог, когда дома молодая красавица жена мечтает о новом платье, а старый галеон давно требует если не замены, то уж точно капитального ремонта? Хосе не отказался, и сейчас грузовые отсеки старушки «Анны» до отказа набиты контрабандой — ванилью, какао и кардамоном. Теперь «Святой Анне» стоит бояться не только проклятых пиратов, но и испанских патрулей. И если с пиратами тридцать пушек под присмотром старого бомбардира Алонсо ещё могли поспорить, то с двумя — тремя патрульными галеонами, несущими не менее сорока орудий каждый — не посмеешь.

«Осталось совсем немного, не более пятидесяти лиг[8], — вздохнул капитан, глядя на осветлённые новыми заблесками небо и море, — ежели Господь дал нам возможность благополучно минуть встречи с пиратами и испанскими патрулями, не позволил двум штормам в Атлантическом океане отправить нас кормить морских тварей, неужели он отвернётся сейчас, когда от спокойных и гостеприимных вод Аркашонского залива нас отделяет уже не более тридцати лиг Бискайского? — Хосе осенил себя крестным знамением и поднял глаза к небу, всё чаще озаряемому вспышками молний, длинными огненными змеями сползавших с неба в воду и сопровождаемых всё более громкими раскатами грома. — Нет, не может Всевышний отдать нас на милость этому проклятому коварному Бискайю! Пусть никто больше на называет меня морским волком, если к полудню „Санта Анна“ не встанет на рейд во французском порту Арденос!» — ударил кулаком по планширу Хосе. Подумав о порте, он невольно вспомнил шкатулку из красного дерева, надёжно упрятанную в капитанской каюте в сундуке. Хранящаяся в ней бумага, предназначенная местному торговцу месье Фабрису Бедару, уже завтра могла превратиться в заветные золотые луидоры. «Проклятый Бискайский залив решил испытать меня, потомственного моряка из Санто-Доминго, просоленного карибским морем и закалённого его своенравными ветрами Хосе Игнасио Гарсия? Ну что же, смотри, треклятый, на что способен капитан Хосе и его старый галеон!»

Новый порыв ветра унёс к горизонту звон корабельного колокола, отбивающего три сдвоенных[9] удара.

Из проёма полуюта показался старший матрос Пабло Салас:

— Сеньор капитан, команде не нравится, что мы несёмся на всех парусах прямо в бурю!

— А ты что, боишься, Пабло? — нескрываемый сарказм засквозил в голосе капитана, перекрываемом жалобным скрипом рангоута и свистом ветра.

— Только дурак ничего не боится, сеньор! Зачем лезть на рожон? — резонно ответил моряк, балансируя на раскачивавшейся с носа на корму палубе.

— До французских вод рукой подать, даже если сейчас ляжем на правый галс чтобы обойти грозу ближе к берегу, шанс, что нас утром заметит испанский патруль не выше, чем возможность быть отправленным на «вечный рейд» бурей, капитан! — вступил в разговор боцман. Его слова подкрепила близкая молния и заглушил залп небесной артиллерии.

— Он прав, сеньор капитан, — поддержал боцмана Пабло. — Ещё один шторм старушка «Анна» не выдержит! В трюме течь, ребята едва успевают качать воду, а у плотников уже не осталось досок для ремонта, они затыкают щели своими рубахами!

Хосе ещё раз кинул разгневанный взгляд в осветившуюся очередной молнией индигово-чёрную даль. Обида на эту жестокую стихию, забравшую сначала его деда, потом отца, а теперь угрожающе грохоча, идущую и по его душу, сжала сердце.

— Сеньор, прикажите хотя бы зарифить паруса! — прохрипел Диего, стараясь дотянуться к уху капитана. Новый сильный порыв ветра с воем натянул бизань, вырвав бизань-шкоты из рук матросов, повалив их на палубу. Бизань-мачта при этом так прогнулась, что Хосе видел, как провис бизань-штаг.